Важнее правды, честнее лжи

Вторая ночь в камере прошла гораздо спокойнее. Было ли тому виной присутствие новой знакомой или неожиданный разговор, затянувшийся допоздна и превратившийся в задушевную беседу двух несчастных женщин — неизвестно, но выговорившейся Кхуши, свернувшейся клубком рядом с задумавшейся о своем Малати, удалось забыться тяжелым сном без сновидений. Утром тревога вернулась с новой силой, а вместе с ней все отчетливее стало понимание того, что ее жизнь летит по откос. Отбросить мысли о пугающем будущем не удавалось. Надежда на справедливость таяла с каждой минутой, проведенной среди этих обшарпанных стен. Проснувшаяся первой Кхуши смотрела на безмятежно спящую Малати и завидовала ее спокойствию. Сама она не представляла, как можно так легко чувствовать себя в этом кошмарном месте. Ей ужасно хотелось домой – до слез, до рвущихся из груди рыданий... – Эй, чего уставилась? Кхуши моргнула, осознав, что, полностью погрузившись в меланхолические мысли, не сводит глаз со своей соседки. Встретившись взглядом с Малати, она помотала головой в знак того, что не хотела ее беспокоить, и едва заметно улыбнулась. Кхуши была благодарна судьбе, пославшей ей такую компанию. Грубоватая, настырная женщина, попавшаяся на воровстве, оказалась внимательным слушателем, позволив облегчить груз вины, так мешавший дышать. Раньше Кхуши старалась держаться от уличного сброда на безопасном расстоянии, однако сейчас ее не пугало подобное соседство. Ее мир перекраивался, смещая ориентиры и подчиняя существование новым условиям. Малати села и, подняв худые руки, привычным жестом распустила связанные на затылке узлом волосы. Рассыпавшись на удивление густым водопадом, они неожиданно сделали женщину моложе. Наблюдая, как Малати приглаживает пряди, собирая их в новый пучок, Кхуши невольно задумалась о ее действительном возрасте. Полная трудностей и лишений жизнь на улице сделала женщину почти старухой, тогда как на самом деле ей вряд ли было многим больше тридцати. Сделав этот поразительный вывод, Кхуши почувствовала острый приступ сочувствия. – Рука болит? – Не очень. Кхуши посмотрела на запястье. Сегодня оно ее не слишком беспокоило, лишь изредка напоминая о себе всплеском слабой боли при неловком движении. Отек уже сошел, но пугающий иссиня-багровый оттенок стал более заметным, отчетливо проступая на смуглой коже. – Это хорошо. – Малати переместилась ближе и устроилась рядом, привалившись к стене. Вытянув ноги, она помолчала, а затем спросила, не столько спрашивая, сколько утверждая: – Домой хочешь? От внезапно заданного болезненного вопроса перехватило горло. Кивнув, Кхуши отвела в сторону наполнившиеся слезами глаза. Малати понимающе вздохнула. – Слышишь, ты не раскисай, поняла? А то не выживешь. Терпи. Все когда-нибудь закончится. Сейчас, вот, поедим и веселее станет. Точно тебе говорю. – Женщина убежденно тряхнула головой. – Есть хочешь? – Да. Есть действительно хотелось. Вечером Кхуши с трудом осилила пару ложек жидкого варева, за остротой которого почти не ощущался вкус бобов, а сейчас готова была съесть что угодно. Конечно, она не увидит здесь приготовленные буа джи алу пури или овощные пакоры мамы, однако голодный желудок требовал пищи. В конце концов, вдруг ей хоть здесь повезет и принесут что-то более напоминающее нормальную еду? Не могут же их кормить каждый день одним и тем же? Но, как оказалось, очень даже могут. Уже довольно скоро Кхуши с тоской заглянула в миску все с тем же отвратительно приготовленным далом и, наскоро возблагодарив Богиню даже за эту малость, принялась за еду. Некоторое время тишина в камере нарушалась лишь сосредоточенным постукиванием ложек.

***

Шумно выдохнув, инспектор Гопал Хасур отодвинул от себя кипу бумаг и размял затекшую шею. Да, не об этом он мечтал... Завершив базовый курс в Академии, он надеялся покинуть Хайдарабад воодушевленным открывающимися перспективами, но распределение стало полнейшим разочарованием. Маленький грязный городок, больше напоминавший деревню, вдребезги разбил все его ожидания. Пьяницы, грабежи, семейные разборки и куча бумажной волокиты... Неужели ради этого он, стиснув зубы, терпел неустроенность и вечно урчащий живот? Ради этого вставал в несусветную рань, чтобы зубрить законы и тонуть в азах криминалистики? Череда однообразных, невыносимо скучных дней опустошала. Месяцы сливались в годы, а серость никак не кончалась. Конечно, мужчина не голодал и не собирал тряпье, чтобы выжить, но собственная профессия превратилась в тяжкий крест, не позволявший достичь высот, о которых он мечтал. Серьезный чин, достаток и чувство превосходства над людьми скрывались где-то в недостижимых далях и не маячили даже в отдаленной перспективе. Таял и интерес, о чем Хасур жалел долгими одинокими вечерами. Жалел, потому что именно увлеченность привела его в полицию. Все остальное должно было стать лишь приятным следствием из казавшегося любимым дела. Он так хотел совместить желаемое с действительным! И что? Где громкие дела, дарившие славу? Где сложные расследования, оседавшие новыми нашивками и звездами на погонах? Где раскрытые преступления – банальные, но увеличивающие достаток? Он все ждал, ждал... Пока, наконец, подвернувшийся случай не изменил его жизнь. Гопал оказался в нужном месте в нужное время, и удача ему улыбнулась, позволив с большим трудом зацепиться в столице. Он воспрянул духом, надеясь на новую – насыщенную и интересную – жизнь, однако реальность и в Дели оказалась гораздо прозаичнее, тогда как его цель была намного выше, чем вся эта бытовая дрянь, приправленная запахами немытых тел. Карьера и деньги – две вещи, являвшиеся смыслом существования. Он ненавидел свою прошлую жизнь, а потому собирался идти напролом, лишь бы только оставить ее далеко позади. Хасур снова вздохнул и посмотрел на тонкую папку, лежавшую чуть в стороне. Гупта была еще одним шагом, ведущим его наверх. Все, что ему оставалось – это закончить оформление бумаг и передать документы дальше, дав делу ход. Он не собирался позволить лишить себя возможности выслужиться перед начальством. Никаких задержек. Когда еще подвернется такое замечательное дело? Хасур представил довольное лицо начальника отдела, но прилив недовольства мгновенно лишил его едва затеплившегося в душе чувства удовлетворения. Мужчина задумался, раздраженно постукивая пальцами по столу. Интересно, что понадобилось здесь этому высокомерному богатею, так неожиданно попросившему о встрече? Накануне Хасур уже имел сомнительное удовольствие столкнуться с ним, лично отправившись в Шантиван. Он надеялся на некоторые возможные дивиденды в будущем, а вместо этого ему почти указали на его место. Чужое богатство, обрушившееся роскошью интерьера, блеском украшений на женщинах и вкусными запахами, окутывавшими помещение, внезапно вызвало зависть, а тесная форменная рубашка, жавшая в подмышках и животе, сковала движения, заставляя еще острее ощутить свою чужеродность в этом блистающем мире. Так зачем Райзада потребовалась девчонка Гупта? Разве не должен он быть доволен быстрым раскрытием? Что-то беспокоило Хасура во всей этой ситуации, а он доверял своему чутью... На миг в душе даже мелькнуло трусливое желание отказать в свидании, сославшись на закон, но он не рискнул открыто противостоять этому человеку. Могущество Райзада было неоспоримым, а Гопал умел быть осторожным. Рисковать по пустякам не имело смысла. Пусть. Вполне возможно, их встреча только поможет делу. Дверь распахнулась сразу же вслед за требовательным, резким стуком. Даже пожелай Хасур, он вряд ли успел бы задержать мрачного визитера, без приглашения ворвавшегося в кабинет и коротко поприветствовавшего сидевшего за столом офицера. Арнав Сингх Райзада явно не собирался церемониться. Хасур ощутил, как при одном взгляде на лощеного самоуверенного мужчину, будто окруженного аурой силы, в его душе нарастает неприязнь. Слишком жестким был взгляд темных глаз, смотревших на него в упор. Слишком чувствовалась привычка властвовать и подавлять. Слишком вопиюще дорогим был его внешний облик. – Господин Райзада, я слушаю вас, – холодно произнес Гопал, пытаясь перехватить инициативу в их эмоциональном противоборстве. Мужчина насмешливо изогнул бровь, словно показывая, что разгадал его намерения, и Хасур стиснул зубы, сдаваясь, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось щелкнуть Райзада по высоко задранному носу.

***

Влетев в здание размашистым шагом, Арнав едва ли придал значение запищавшей раме металлоискателя и последовавшему за этим досмотру. Нетерпеливо дождавшись его окончания, он продолжил свое стремительное, рассекающее воздух движение. Удивительно, но он чувствовал себя полным сил. Даже не рассчитывая на такую милость со стороны своего организма, ночью Арнав, вопреки ожиданиям, довольно быстро уснул, даже не заметив, как теснившиеся в голове мысли выцвели и исчезли, оставив лишь мерное дыхание ночи. Отдых пошел ему на пользу. Слепое бешенство, туманившее разум еще вчера, превратилось в тихую расчетливую ярость. Ожидая встречи, она злобно шипела в недрах души, но ее голос слабел тем больше, чем дальше Арнав оказывался от Шантивана. Гнев сдался на время, превращаясь в тлеющие на дне души угли. Временами пламя вспыхивало, облизывая сердце обжигающими языками, а затем снова стихало под давлением необъяснимой растерянности. Он был частицей транспортной лавины, подчинялся броуновскому движению потока, но не знал зачем это делает. «Посмотреть в глаза Кхуши» теперь казалось надуманным и никчемным поводом. Что он хотел в них увидеть? Замешательство, неизменно возникавшее каждый раз, как этот вопрос всплывал на поверхность, слишком мешало, поэтому всю дорогу до полицейского участка Арнав старался не думать о действительных причинах, гнавших его сюда. Благо, ему было чем занять голову. Мысль о сестре, раздавленной горем, потерявшей опору, вилась в мозгу бесконечной лентой, связывая воедино причину и следствие. Арнав видел ее конец, но никак не мог ухватить начало. Выскальзывая из рук мягким шелком, она билась в урагане эмоций, а затем внезапно опадала под гнетом сомнений. Это мешало понять, подчинить логике все случившееся. Вот и сейчас, сидя перед инспектором, преисполненным чувством собственной значимости, он слушал казенные, скупые слова, пытаясь выстроить стройную картину. Но сделать это пока не удавалось. – Предварительный опрос свидетелей показал... – Каких свидетелей? Разве Кхуши была не одна? – Соседей. Господин Райзада, у нас есть доказательства того, что мисс Гупта имела мотив и возможность совершить это преступление. Арнав нахмурился. Недоумение, возникшее при последних словах полисмена заставило острые девичьи плечи вздрогнуть в памяти, сжимаясь в его собственных руках. Он слишком хорошо помнил это ощущение слабости и беззащитности. Что-то было не так, Арнав чувствовал это. К тому же, помолвка Кхуши никак не желала увязываться с гибелью Шьяма. Почему она это сделала? Образ зятя вдруг встал перед глазами. Тот широко улыбался, но его улыбка больше не казалась открытой миру. Это был оскал шакала, недобро сверкнувшего глазами на Арнава. Уснувшая было ненависть всколыхнулась, вспыхнула сухим костром, а затем обрушилась разрушительным смерчем, погребая под собой сомнения. Он позволил себе колебаться, хотя в глубине души всегда знал, что из себя представляет Кхуши. Он знал, и сейчас от этого больно царапало ребра, мерзко сводило челюсть и отчего-то хотелось кричать. Он виноват перед сестрой. Допустил. Дал этому случиться... – Я хочу с ней поговорить.

***

Кхуши даже не задумывалась – боялась думать – о том, что же будет дальше. Что будет через несколько дней, проведенных в полицейском участке? С наивностью ребенка сосредоточившись на сегодняшнем дне, она совсем не брала в расчет реальность, и теперь, оказавшись с ней лицом к лицу, умирала от страха. После слов Малати она больше не ждала ничего хорошего. Та, как могла, пыталась ее подбодрить, но обрисованная ею перспектива была страшным кошмаром, готовым броситься из-за угла. Ее не оставят здесь. Не оставят. Не оставят... Кхуши шла по коридору, и с каждым трудным шагом эти слова впечатывались в сознание безнадежным ужасом. С каждым метром он нарастал дрожью в коленях, влажностью ладоней, туманной пеленой перед глазами... Кхуши казалось, что она упадет, но шла. Брела к месту собственной казни, не в силах что-либо изменить. Вопреки ожиданиям, ее провели мимо уже знакомого по допросам кабинета. Дверь, распахнувшаяся перед носом, вела в совершенно другое – почти пустое – помещение. Растерянно оглянувшись на охранника, Кхуши не сразу сообразила, кому принадлежит голос, раздавшийся из глубины комнаты. – Вы не могли бы нас оставить? Сердце оборвалось. Застыло. Понеслось вскачь и запело. В считанные доли секунды жизнь совершила крутой вираж, вновь развернувшись к свету. Кхуши дернулась, выискивая глазами того, кто это сказал, с трудом сдерживая порыв броситься навстречу. Надежда распускалась нежным, хрупким бутоном, переливалась слезами, отбрасывая хрустальные, сияющие блики. Так было. Пока холодная мрачная волна не погасила солнце... Кхуши смотрела в глаза того, кто молчал, с каждой секундой отбирая возможное счастье. Отсекая его непомерной тяжестью в знакомых до боли глазах. Не двигаясь с места, будто оцепенев, она смотрела и медленно умирала, осознавая, что все ее слова будут сказаны зря. Арнав не находил себе места. Десятки раз пробежавшись от стены к стене, он тщетно пытался взять себя в руки. Утихомирить гнев удавалось с трудом, а ему нужна была ясность мышления. Это было плохо. Очень плохо. Но гораздо хуже было то, что он боялся этой встречи. Страшился прочесть в глазах Кхуши доказательства своей правоты. Жаждал найти их, чтобы обвинить. Хотел задушить. Мечтал увидеть. Противоречивое чувство душило неправильностью, до белизны сжимало кулаки, впиваясь острой болью в ладони. Усилием воли Арнав заставил себя остановиться напротив распахнутого зарешеченного окна. Закрыл глаза и глубоко вдохнул свежий воздух, проникавший с улицы. Затем еще раз. И еще... До тех пор, пока не почувствовал, как окутанная яростью и ненужными воспоминаниями душа покорно прячет острые иглы. Солнечный день стал хмурым и сумрачным. Звук открывающейся двери окончательно привел его в чувство. Вслед за повернувшимся Арнавом опутавшая тело колючая тьма плавно качнулась, расступаясь перед появившейся в дверном проеме Кхуши. Она стояла перед ним — тонкая струна, вибрировавшая от напряжения, и ему казалось, он даже слышит звон, исходивший от ее тела. Этот едва различимый звук словно резал упругий воздух лезвием бритвы, кромсая расстояние между ними. Исполосованное пространство осыпалось, цепляясь за нервы, а молчание все длилось под перекрестьем взглядов. Как в кривом зеркале Арнав видел в глазах Кхуши искаженное отражение собственных эмоций. Вспышка радости была изнанкой его ненависти. Разочарование стало удовлетворением, а отчаяние... Внезапное сочувствие рванулось в ответ на этот немой призыв. Оно с жадностью всматривалось в поникшую фигуру застывшей у входа девушки, нервно сжимавшей мятую несуразную шаль. Кхуши выглядела непривычно. Незнакомо. Потерянно. Разозлившись на самого себя за некстати проснувшуюся жалость, Арнав стиснул зубы и резким движением ноги подвинул стул. – Садись, – глухо произнес он, облокачиваясь на край стола. Девушка вздрогнула, но лишь крепче стиснула на груди цветную ткань, не двинувшись с места. – Как хочешь. Тогда поговорим так. Кхуши смотрела на Арнава, и от ее застывшего взгляда внутри него разрастался какой-то пульсирующий, горячий сгусток. Он стремился заполнить тело полностью, подчинить его себе, но проигрывал, жестко задавленный человеческой волей. Разбуженный упрямством Кхуши едва сдерживаемый гнев снова расправил крылья. Почувствовав свободу, он ринулся в атаку, и теперь Арнав с большим трудом контролировал желание схватить окаменевшую девчонку, трясти ее, выбивая правду. – Как ты посмела влезть в мою семью? Кхуши моргнула. В ее глазах мелькнул отголосок неясного чувства. Какое-то тоскливое, робкое сожаление выглянуло на миг, но Арнав не желал разбираться в его причинах, и тень исчезла, размытая слезами. – Я не знала, клянусь, – очень тихо сказала Кхуши. Ее голос дрожал. – О, неужели? – едко спросил Арнав и оттолкнулся от стола. – Ты разрушила все. Уничтожила счастье сестры. Предала доверие. Его слова будто хлестали плетью, оставлявшей багровые рубцы. – Выслушайте меня, прошу вас! – жалобно выдохнула Кхуши. Арнав не желал. Не мог. Он терялся в боли. Чувствовал яд в своих венах. Ледяная злобная волна уже подхватила его, уносила все дальше, не давая шанса на спасение, и он захлебывался соленой водой, разъедающей губы и глотку. – Скажи, чем ты смогла очаровать всех? – выплюнул он эту горечь. – Перестаньте. – То ли стон, то ли шепот. – Этим жалким взглядом? Игрой в чистоту и невинность? Скажи, чем? Арнав надвигался на Кхуши, каждым переполненным ненавистью и презрением словом обещая ад. Оказавшись прямо перед ней, навис гневной тучей, но девушка лишь вжала голову в плечи, опустив глаза. – Не надо... – Но сейчас ты оказалась там, где должна. Отчаянный, судорожный всхлип вторил торопливому, сбивчивому шепоту. – Я думала... хотела... Но вы... Вы уже все решили, верно? Кхуши подняла глаза. Безнадежность плескалась в ее взгляде мертвым озером, и Арнав замер на мгновение, чувствуя, как его затягивает в эту беспросветную глубину. – Я хочу уйти. Наваждение пропало. Развернувшаяся к двери Кхуши подняла руку, намереваясь ее толкнуть, но Арнав не позволил, схватив охнувшую девушку за запястье. Не обращая внимание на сдавленный протестующий крик, он дернул ее на себя, возвращая на место, и процедил: – Мы еще не закончили. Залитое слезами лицо Кхуши было так близко, что Арнав смог рассмотреть и легкие тени на веках, и бьющуюся на виске жилку, и влажную от испарины легкую прядку, свернувшуюся на щеке. Ему вдруг захотелось еще раз заглянуть в ее глаза, но Кхуши на него не смотрела. Закусив губу, она изо всех сил сдерживала стон, глядя на его собственную руку, крепко обхватившую ее запястье. Странным образом она не предпринимала даже малейшей попытки освободиться. Поддавшись безотчетному порыву, Арнав вдавил пальцы в кожу чуть сильнее, словно желая убедиться в своих подозрениях. Кхуши резко побледнела и едва слышно выдохнула: – Отпустите меня... Отпустите... Арнав медленно разжал кулак. Маленькая ладонь скользнула прочь и нырнула под шаль. – Покажи. – Нет. – Кхуши, я сказал, покажи! Арнав повысил голос, глядя, как Кхуши упрямо отступает на шаг назад. Сердито шагнув к ней, он требовательным, собственническим жестом перехватил девушку за локоть и скрипнул зубами, уставившись на огромный синяк. – Откуда? – отрывисто бросил он. – Это вас не касается. Я хочу уйти. Не желаю вас больше видеть. Слова взорвались фейерверком воспоминаний. Перезвон колоколов в его памяти нарастал, резонируя с завыванием беснующейся ярости. Ощущая неотвратимость надвигающегося шторма и больше не доверяя себе, Арнав оттолкнул Кхуши и, шагнув к двери, распахнул ее. – Тогда убирайся, – не оборачиваясь, рыкнул он, а затем быстро исчез.