***
Элизабет давно пора было возвращаться домой, ведь за своё спасение она уже отблагодарила и бога, и призрак погибшего священника. На освободившеся место из Будапешта приехал другой, крепкий старик, абсолютно лысый, но с живыми карими глазами, в глубине которых блестели золотые огоньки. Священник был странным не только в бытовых мелочах (он, например, ложился спать вместе с курами), но и во многих вопросах, на которые у церкви было однозначное мнение. Этим он и понравился девушке. — Мои друзья из Ватикана считают, что оборотни, ведьмы и прочая нечисть созданы силами Преисподней. Я же пришёл к выводу, что не может Сатана давать жизнь. Это не в его власти… Они живут и существуют во многом похожи на нас с вами, милая. Их создал Творец, а значит, они тоже имеют право на жизнь. Людям свойственно бояться всего странного и непохожего на них. Мы привыкли воспринимать в штыки любую форму жизни, пугающую честных прихожан. А ведьмы с вампирами привыкли обороняться. Этот замкнутый круг нужно разрушить. Ну не смотрите на меня так, милая! Да, я сейчас пропагандирую ересь, заслуживающую пыток и костра, но я верю, что однажды мы будем жить единым миром… — старик улыбнулся. — Можете рассмеяться мне в лицо, но от своих слов я не отступлюсь. Элизабет смотрела на него широко раскрытыми глазами, уверяя, что полностью разделяет его мнение. А потом смущённо спросила: — Вы не будите против, если я останусь здесь ненадолго? Я не хочу возвращаться домой, там меня ждут только жестокость и… — Не просите меня, дитя. Я наслышан о характере вашего досточтимого отца. Оставайтесь, если таково ваше желание, Элизабет. Разговор этот произошёл утром того дня, когда девушка встретилась с невестами графа. Теперь же маленький церковный садик был погружён в сладостную дремоту зимнего сна, укутанный снегом. Элизабет почти не гуляла, много читала и подолгу разговаривала со святым отцом. Он запретил ей входить в ту гниющую каморку, и поселил девушку в светлой и просторной комнате, предназначенной, к слову, для него самого. Но всё это было днём, а по ночам… По ночам девушка не могла уснуть, то и дело просыпалась в горячей истоме, разливающейся по телу липкими волнами. Она зарождалась где-то внизу живота и заставляла Элизабет стонать на холодных простынях, зажимая рот рукой. Пальцы непроизвольно тянулись к набухшим, заострившимся соскам, они ласкали тело хозяйки, не подчиняясь её воле. И только когда девушке удавалось перебороть себя, вскочить с постели, падая на ледяной пол, по которому гулял сквозняк, сладкая пытка заканчивалась. Она оставляла после себя жар и влагу, которых Элизабет стыдилась, как молодая монашка обнаженного мужчину. В доме Валериусов дети взросли быстро, слишком быстро. Она знала, что подобное нормально для женщины, надолго оставшейся без внимания и тепла. Но единственным мужчиной, ласку и страстное желание которого испытала Элизабет, был граф. «Где же ты?..» — думала она, прислоняясь лицом к покрытому изморозью стеклу. И только луна была свидетельницей её тоски.***
Дракула вернулся три дня назад, въехал в город на огромном вороном коне, как смертный дворянин. На площади встретился с Фридериком, вернувшемуся несколько дней назад вместе с щуплым мальчишкой, наследником Валериусов, от которого узнал про Элизабет и состояние Бориса. Усмехнулся: если бы проклятый крест попал в руки его прадеду, Валерию Пятому, можно было бы ожидать войны, крови и интриг. Он не дал бы покоя, без устали осаждая замок. А этот «рыцарь Господа» может только мечтать о схватке с Князем Тьмы. Что же, такую возможность можно и предоставить… Но это потом. Владислав не сразу поехал в церковь, где жила сейчас Элизабет, а все три ночи провёл в ледяных объятиях невест. Не нужно тревожить их мёртвые сердца лишней ревностью — они ведь хрупкие, гораздо более ранимые, чем при жизни. Но даже засыпая по утрам в кольце тонких рук, чувствуя на себе приятную тяжесть женского тела, лаская поцелуями губы, шеи, груди, он ни на мгновение не забывал о маленькой смертной, к которой приходил во снах. И вот сейчас он вошёл в её келью. Лунный свет падал на смятую кровать, освещая мраморную гладкую кожу, спокойное лицо в ореоле светлых волос, кажущихся в этот момент платиновыми. Розовые губки приоткрыты, ресницы отбрасывают длинные тени на щеки. Она безмятежна и, возможно, счастлива сейчас, во сне, в объятиях Морфея. Стоит ли её будить?.. Тень пробежала по нежному лицу, заставив её нахмуриться, сжать губы. Элизабет начала метаться по постели, сминая простынь, сбрасывая одеяло. Белоснежные руки потянули вверх тонкую сорочку, обнажив стройное молодое тело. Дыхание сбилось, но тишина и безопасность ее покоев были такими успокаивающими, такими волнующими. Во сне где-то под ребрами возникла сладкая дрожь, словно марево, дрожащее над водой в летний полдень. Девушка выгнула поясницу, вжимаясь ягодицами в постель, напрягая их со всей силой, на которую были способны ее мышцы. Она непристойно, свободно раскинула ноги и ласкала пальцами раскрытое лоно, время от времени ныряя внутрь. Поднимала таз и тихо стонала, облизывая пальцы другой руки, проводя по губам, по груди, разминая и пощипывая соски. Владислав, замерев на несколько мгновений, сбросил с себя оцепенение и стремительно приблизился к кровати, сел на край, хватая руки Элизабет, прижимая их к своей груди. Девушка нахмурилась и вдруг распахнула глаза и… Застыла. Замерла, перестав дышать. Только смотрела в его чёрные глаза, тонула в этой непроницаемой тьме. Граф, скрестив её руки, ещё хранившие запах девичьего тела, наклонился и соединил их губы. Из робкого и нежного поцелуй стал жадным, страстным. Будто мужчина пил и все никак не мог утолить жажду. Элизабет выдохнула. Граф отпустил её руки, и она обняла его за плечи, потянула на себя, заставляя лечь на постель рядом. Одежда, так мешающая сейчас, улетела куда-то в сторону. На смятой простыне переплелись два тела: горячее и ледяное, совсем юное и испытавшее на себе всю безжалостность жизни. Влад покрывал её ключицы, шею поцелуями, почти укусами, руками лаская бёдра, талию. Элизабет стонала в его губы, отдаваясь без остатка и полностью подчиняясь его воле. И вдруг взяла всю власть в свои тонкие руки: сжав его торс ножками, она резко перевернулась к стене, оказавшись сверху, оседлав его. Владислав удивлённо приподнял одну бровь и улыбнулся, раскинувшись на узкой кровати. Его пальцы пробежались по выступающим рёбрам, опустились на ягодицы, сжали, вызвав низкий и томный стон у девушки. Потом поднялись выше, мимолётно коснулись груди. Элизабет поймала его руку и поцеловала ладонь, положила на свою щёку. Позволила ему войти в себя на всю длину, восхищённо охнула. И начала двигаться, плавно и размерено. Не разрывая зрительного контакта, она наклонялась ниже, щекоча бледное поджарое тело графа волосами, срывая с его уст рычание всякий раз, когда заострённые соски нечаянно касались его кожи. — Ты… ты! Два месяца, Влад… И не единого письма… — Элизабет приподнялась, размыкая их связь, так, что мужчина почти вышел из её лона. Девичий голос срывался, был сейчас низким и томным. Она стонала, и стоны превращались в восторженные крики. И плевать, что вокруг церковные стены. На всё плевать. Он здесь, он целует её тело и рычит от переполняющей страсти. — Ты будешь мстить мне? — поинтересовался граф. Он вновь завладел ситуацией, подмяв девушку под себя. Влад опять был в ней и двигался с новой силой. Страсть заставляла мужчину двигаться, все набирая темп. Казалось, что еще немного, и кровать сломается под тяжестью двух разгоряченных тел. Элизабет не ответила. Она уже не сдерживала себя, крича и с удовольствием царапая спину своего мужчины. Несколько последних, очень грубых толчков в звериной страсти, и девушка потеряла силы. Не закричала, застонала. И упала на подушку, закрыв глаза. Мгновение, и Влад догнал её. Опустился рядом, сгрёб в охапку, покрыл поцелуями лицо и шею. Утро они встречали вместе, не заснули в эту ночь. Говорили. Обо всём и ни о чём. Просто слова, из которых складываются судьбы. Поднялись с первыми лучами яркого солнца, рассыпающегося на белоснежном снегу в мириады крохотных алмазов. Влад, который не боялся ни мороза, ни жары, одел Элизабет в свой плащ. Они вышли в церковный садик. Элизабет хитро улыбнулась, зачерпнула ладонями пушистый снег и осыпала им графа, засмеялась и побежала вглубь сада. Несколько секунд Владислав стоял спокойно, потом отряхнул костюм от снежинок. Осторожно и тихо, как охотник, преследующий жертву, он пошёл за ней. Девушка обманула сама себя, когда думала, что забежит к нему за спину и застанет врасплох. Нет, это она оказалась в сугробе, придавленная телом графа к земле. Он хотел поцеловать её, счастливую и смеющуюся, но внезапный окрик заставил вампира подняться: — Сын мой! Что же ты творишь в Божьем доме? Неужели тебе не жаль морозить этот нежный цветок на таком холоде? Ладно это неразумное дитя, но ты, — священник стоял на пороге и улыбался. — Прости меня, святой отец! — в тон ему ответил Дракула. Он поднял удивлённую девушку из снега и на руках внёс в церковь. — Вы знакомы? — шёпотом спросила та. — Да, и очень давно. Это старая история, как-нибудь я её тебе расскажу. Через несколько часов священник провожал закутанную в меха Элизабет и Дракулу, который привёз ему из Европы какие-то древние свитки. Девушка поцеловала ему руку, обещала приходить к нему. «Мир вам, дети. Берегите друг друга», — думал священник, глядя на быстро уменьшающуюся тёмную точку на небе.