Фиалка

Если женщина готова отдать жизнь за мужчину — это её сын.

      Река смердит трупами, медью и страхом. Рваный ветер треплет волосы, пряди путаются в ресницах. Жаркий аромат дерева скользит по щекам. И всё чаще сквозит прохладой — близится осень.       Отсутствие в селении замечают старики: сын лесной девки шлындает где-то, а тренировки стоят. Шушукаются, перетирают беззубыми ртами, провожают слепыми взглядами. Нет отцу помощи.       А они бегают. Почти каждый день, иногда реже. Сильные, не уступчивые. Тренируются, хохочут, будто не было смертей, и детские руки не испачканы кровью. Чей сын приходит к реке ей известно. Чужак с сильной чакрой, слишком яркой, чтобы ошибиться, сродни отцу — плесень и горечь опавшей чащи. Она пыталась убить его: держала на прицеле так долго, что руку свело, как в далекой неопытности. На кончиках пальцев висела юная жизнь и ненависть яростно требовала мести. Но пальцы не разжались: есть те, кому смерти детей даются легче.       Его голос и смех светлые. В нём нет ненависти, и познакомились они без сжатого за спиной оружия, гнилых помыслов, не как враги, а как дети. Имеет ли она право мешать? Сын догадывается, наверняка знает, кто его друг, но не оглядывается на имя клана. И тот — не оглядывается тоже. Соперники. И выбора у них нет. А жаль. Смеются, бегают — мальчишки…       Тучи на горизонте тяжелеют дождём: грядёт буря, первый вестник уже поднимается на вершину — бесшумный хищник, пропахший кровью и сталью, закалённый катоном, обозлённый утратами.       — Почему не сказала?       — Ты знаешь ответ.       Не удивлён и не выдаст гнева ни голосом, ни дыханием.       — Накажешь?       — Накажу.       — Иного не ждала.       Молчание густое. Чакра затянута в жгут. Мозолистые руки стекают по бёдрам, в них сотни сражений и тысячи трупов. Покалывает кожу щетина, когда подбородок ложится на плечо. Он молчаливо бесстрастен — знает, как поступить и знает, как поступят другие. А она ищет в его молчании снисхождение, но слышит только каменное — нет. И верит ему, как когда-то. Спокойный — он опаснее всего. Не мальчишки они — угроза друг другу. Принадлежность к кланам ставит жирные точки, и рухнут любые узы, ведь трое сыновей гниют в могилах. Ушли молодыми, крепкими. Рано было им покидать отца, оставлять братьев. Скорбь изъела разум до дна, молча, скупо, и слёзы ещё не высохли. А сын её — живой. Теплится в душе светлое. Но буре быть. Померкнет свет, и голос затихнет, и выживет ли кто, знать только листьям, да взмокшей кровью траве.       — А если…       — Не позволят. И я не позволю.       — Что ты намерен делать?       Истерзанное отцовское сердце не поддастся на уговоры женщины. Он ослеплён, жаждет мести, а ей не представить, что может его остановить. Но он верит сыну. Быть может, это сдержит клинок над глоткой, пусть врага, но чужого ребёнка?       — Не дам совершить ошибку.       Нет, не сдержит.       Он сойдётся в схватке со старым врагом и потянет за собой сыновей.       А она — ястреб. Острые когти, точные стрелы — не промахнётся. Юность птенца беречь издали никто не посмеет ей запретить. Придётся выбирать — не пожалеет ни мужа, ни младшего сына.       У каждого Демона своя мать.