Сезон дождей

Rompe a manhã da luz em fúria arder Как только загорается жестокий рассвет, Dou gargalhada, dou dentada na maçã da luxúria, pra quê? Я смеюсь, сладострастное яблоко кусаю — Зачем? Se ninguém tem dó, ninguém entende nada Если никто не жалеет, то никто и не поймет: O grande escândalo sou eu aqui só Наибольший скандал — это я, одинокий здесь.*       Он никогда не бывал у нее дома. Хотя прекрасно знал и улицу, и дом, и номер квартиры. Иногда проезжал неподалеку. Но никогда не поднимался к ней. Так выражалась его забота. Он не хотел впутывать ее в медиаскандал, хотя по уши втянул в тайную жизнь, полную лицемерия и обмана. Он не хотел, чтобы журналисты и папарацци тревожили ее покой, но мог спокойно набрать ее в два часа ночи с предложением приехать к нему. Такси в таком случае он, конечно же, оплатит, ведь он не хотел, чтобы она тратила из-за него свои деньги. Но он не возражал, чтобы она тратила на него свою жизнь.       В тот вечер Хамес сам отменил их давно запланированную встречу. Что-то случилось дома. Вроде бы приболела Салом. По крайней мере, именно это расслышала Оливия в их пятисекундном разговоре, в быстро брошенной сдавленным шепотом фразе на том конце провода.       "Не смогу. Придется перенести. Как-нибудь потом". Давно известные фразы совсем не вызывали гнев. Скорее били легким молоточком по хрупкой чаше их отношений, почти невесомо, но с завидным постоянством, позволяющим тонким паутинкам трещенок глубже проникать в фарфор. Когда-нибудь будет достаточно мимолетного дуновения ветра, чтобы расколоть все вдребезги.       Но тогда Оливию не охватила испепеляющая изнутри злоба. Она не бросилась истерить, как подросток, сидя на полу, обхватив колени и рыдая до сжимающей железным обручем головной боли, не стала строить коварных планов с разоблачением изменника. Нет. Она была готова к такому развитию событий и лишь чуть заметно кивнула торопливым коротким гудкам в телефоне, не успев ничего сказать в ответ. Хотя от нее этого и не требовали. Ее просто ставили перед фактом. Она знала, что все произойдет именно так, точно так же, как знала, что сегодня вечером пойдет дождь, словно прочитала свой персональный прогноз между строк в метеосводке.       Оливия хмыкнула себе под нос, будто бы даже с чувством самодовольства. Словно бы заранее знала, что ставит на проигрышный сектор и теперь с упоением наблюдала, как выигрыш забирает игрок напротив. Она знала…       Здесь не были замешаны чуткая интуиция, провидческие способности высшего уровня или прочая эзотерика. Все было ясно, как божий день. Им. Ничего. Никогда. Нельзя. Планировать. Спонтанные встречи под покровом ночи, купленные в последний момент билеты на самолёт в другой конец света — все всегда складывалось удивительно легко и удачно. Но стоило им договориться заранее, как все срывалось в последний момент. Казалось таким изощренным способом жизнь напоминала Оливии ее место, подчеркивая жирной линией случайность ее присутствия в судьбе Родригеса.       Для него семья превыше всего. Она поняла это сразу, как только вообще узнала о ее существовании. И вовсе не благодаря его пестрящему семейными фотографиями Инстаграму. Это никчемное приложение часть медийной жизни, и правды там порой еще меньше, чем в СМИ. Она просто напросто видела, как горят его глаза, когда он говорит о дочке.       Семья превыше всего. Она в это понятие не входила…

***

      Когда пару секунд назад раздались настойчивые удары в дверь, Оливия не на шутку перепугалась. Она бросила взгляд на часы — стрелки уже давно отсчитывали минуты нового дня. В такое время появление любого гостя было неожиданным и не сулило ничего хорошего. Что-то случилось с кем-то из друзей? Или за ней увязался маньяк, когда она полчаса назад возвращалась домой в компании друга? А может это сам Дьогу?       Первой мыслью было не отвечать, притвориться, что в квартире вообще никого нет. Но настойчивые удары то в верхнюю, то в нижнюю часть двери предупреждали — этот некто абсолютно точно знает — она дома. Рука потянулась к телефону — 092 — набрать короткий номер, и полиция приедет к ней на помощь. Если, конечно, найдёт свободную бригаду в самый разгар ночной жизни. А что если Дьогу встретил по дороге домой бандитов и, чудом улепетнув от них, теперь просит укрытия у неё?!       Последняя мысль заставила Оливию вздрогнуть и направиться к выходу. Удары тем временем прекратились, будто некто мог видеть сквозь стены и теперь, как хищник, поджидая, наблюдал за ее приближением. Девушка бесшумно подошла к двери и осторожно отодвинула крышечку с глазка. Сдавленно охнув, в следующее мгновение Оливия отступила на шаг назад, быстрым движением сняла цепочку с засова и повернула замок.       Хамес стоял напротив ее двери словно случайный прохожий на остановке в ожидании автобуса. Расслабленные линии шеи и плеч, чуть наклоненных вперед, выставленная также вперед нога, руки, засунутые в глубокие карманы серой толстовки, капюшон, сброшенный на плечи, — все это спокойствие не вязалось с той бурей и натиском, которыми подвергалась ее дверь минуту назад. Он стоял перед ней открыто и свободно, как, должно быть, стоял у кромки поля на тренировке, не обращая внимание на косые взгляды и журналюг, или на кухне в своём роскошном доме, смотря, как Даниэла накрывает на стол. Таким он был только в первую их встречу.       Минимум конспирации и ноль осторожности, — промелькнуло в вышколенном сознании Оливии, привыкшей за последние два года жить с оглядкой на каждый шорох. Значит, как минимум, его видел консьерж… Хорошо, если только он. Тогда можно будет сыграть на близорукости старичка, позднем часе и среднестатистической похожести латино-американских парней между собой, — их отношения приучили ее думать на два шага вперед. Если бы она оглянулась назад, то осознала — раньше она такой не была.       — Добрый вечер, — прозвучало непривычно официально. — Он ведь добрый, верно? — по лицу Хамеса едва заметно, словно неуловимый двадцать пятый кадр, пробежала тень усталости. Пробежала и расстворилась, его лицо снова стало непроницаемо спокойным.       — Зайдешь? — Оливия, проигнорировав вопрос, недоверчиво покосилась в сторону камеры видеонаблюдения на этаже.       Возражений не последовало, Хамес легко перешагнул порог, попадая из по-казенному холодно освещенной парадной в мягкий полумрак квартиры. Единственным источником света была лампа в жилой комнате напротив коридора. Она прорезала темноту прихожей, расстилаясь по полу небольшим золотым ручейком, создавая мнимую видимость просторности однокомнатной квартиры. Не дожидаясь приглашения, Хамес прошел дальше.       — Уютно у тебя, — с нотками сожаления бросил он, будто бы был в магазине и, найдя идеальный мебельный гарнитур для своего дома, осознал, что денег на мечту не хватает.       Оливия промолчала. Почему-то слова упрямо не шли на ум. Продолжали ли действовать парочка бокалов, выпитых в баре, или выбивал из колеи вид, с которым он расхаживал по её квартире — будто бы прицениваясь ко всему здесь находящемуся, в том числе и к ней.       Ведь казалось бы — вот он, здесь, выкроил время, приехал несмотря ни на что. Ей бы обнять его, прикоснуться к губам, отвлечь от рутинных проблем. Это же ее фишка — она никогда не разговаривала с ним о футболе, коллегах, семье. Но нет… Что-то останавливало, подсказывало затаиться и ждать.       Родригес, обойдя комнату по кругу, остановился в ее центре и обернулся на Оливию, которая так и осталась стоять в проеме, ведущем в коридор. Создавалось впечатление, что из них двоих гостьей была она.       — Кто он? — внезапно, чуть тише своего обычного тона проронил Хамес. Усталость снова отразилась на его лице, но на этот раз уже не исчезла.       Девушка непонимающе ввозрилась в ответ, осознание пришло только одновременно со следующей репликой.       — Не утруждай себя выдумками. Я видел.       И вот тут Оливия не выдержала. Она почувствовала, как сначала внутри все похолодело, а потом заполнилось горяче тягучим, почти вязким. Внезапно нахлынули, того гляди захлебнешься, чувства на любой вкус и цвет — от ярко-алой ненависти до грязно-коричнеого презрения. Словно их где-то держали, копили, а теперь все выплеснулось наружу. Неконтролируемо, безвозвратно. Как разливается вода из разбитой чашки, как рассыпаются бусинки в разорванном украшении.       — А какая тебе разница? — вырвавшаяся фраза прозвучала пошло и неправильно, отрекошетила куда-то в сердце и вызвала новый приступ омерзения и негодования. Это не она. Она так сказать не могла.       Но ей не за что было оправдываться! Провожавший ее парень был просто напросто Дьогу. Дьогу! Ее одногруппник, один из тех друзей-пареньков, которых ты никогда не рассматриваешь как потенциальных бойфрендов. Взаимные приятельские отношения, только и всего. Более того, они даже не договаривались о встрече. Это была абсолютная случайность, что он оказался в баре на Виа Кабрера, куда Оливия заглянула в надежде компенсировать пропавший вечер. Ей хотелось общения, музыки, света. Все что угодно, лишь бы не оставаться в четырёх стенах, давящих своей безысходностью, в окружении пустоты и тишины, напоминающих, что в жизни любимого человека она сидит на скамейке запасных. Если бы он был по-настоящему ее, то знал бы всех ее друзей лично, и такой ситуации не возникло бы. Хотя если бы не отмененная встреча, проблема бы даже не возникла в принципе. Претензии наслаивались друг на друга, вызывая у Оливии жгучее желание высказать все ему в лицо.       — Ты же говорил, у тебя дела дома? — впервые она сама коснулась семейной темы. Гнев, вступив в реакцию с небольшим количеством выпитого вина, в мгновение ока придал ей бесстрашия.       Хамес безэмоционально взглянул ей в глаза, будто бы прикидывая, заслуживает ли она ответа.       — Салом упала с лестницы, пришлось везти ее в больницу, — он глубоко вздохнул. — Так ты давно с ним?       — Тебя не касается, — неправильные фразы сыпались как из рога изобилия.       — Безусловно, — он кивнул будто бы даже не на ее слова, а каким-то своим мыслям. — Просто хотел узнать уровень твоей подлости.       Бросил слова, будто плеснул кислотой в открытую душу. Его лицо по-прежнему не выражало эмоций, лишь глаза поблескивали недобрым светом в полумраке комнаты, да неправильно падающие тени придавали его виду нечеловеческую изнеможденность, будто углем прорисовывая синяки под глазами и впавшие щеки.       — Я так понимаю, следующим шагом была бы выкачка денег из меня? — Хамес безжалостно сверлил ее взглядом. — Я думал… А ты ведь как все оказалась. Стелишься подо всех. Puta**       Оливия приоткрыла рот, с трудом глотая воздух. Она захлебывалась, она тонула в бушевавших внутри нее эмоциях, сердце стучало где-то в горле, отдаваясь болезненным эхом в виски. Он заслуживал самых мерзких и гадких ругательств, но ни одно из них не подходило, казалось недостаточным и фальшивым.       — А ты женат, — запретная фраза попала в самое яблочко, резануло по ушам, его губы болезненно искривились.       Не дожидаясь ответа, Оливия развернулась к двери, распахнула широким резким жестом и в полупоклоне, будто бы даже галантном, показала рукой на выход.       Родригес вздернул подбородок, давая понять всем своим видом, что не его выставляют, а это он не может больше ни секунды оставаться в ее обществе. Чуть помедлил, чтобы полоснуть напоследок надменным жгучим взглядом и направился прочь из квартиры.       Едва за ним закрылась дверь, Оливия рванулась к окну. Ей казалось, что вся комната пылает огнём, и без срочного глотка воздуха она задохнется угарным газом злобы. Она резко отдернула занавеску, где-то вверху жалобно звякнул карнизный крокодильчик — оборвался, не выдержав такого напора. Оливия нетерпеливо дернула окно на себя — прохладный поток ворвался в комнату, унося в ночную темноту сказанные слова и запах ненавистного парфюма. Где-то внизу жалобно завизжали шины рванувшей с места машины. Но она не взглянула вниз, бросила невидящий взгляд в сторону пешеходной улицы, уходящей прочь от ее дома. Запоздавший прохожий лёгким движением раскрыл зонтик и убыстрил шаг. В Мадриде начинался дождь. Синоптики с TVE редко когда ошибаются. В своём личном прогнозе она также не ошиблась.