Увидишь Будду на дороге — убей его

      «Да уж, в чем-в чем, а в том, что мы не умеем обставить свой уход с должной помпезностью, нас обвинить точно нельзя», — подумал Питер. Он отошел от Белло-Уолтеровского стабилизатора всего на секунду — темно-розовые лампочки странного устройства уже загорелись, так что высвободилась пара мгновений: пока прибор медленно раскочегаривался, производить с ним никаких манипуляций было не нужно.       Времени должно было хватить на то, чтобы бросить последний взгляд на улицу — туда, где из-за брошенной гранаты догорали машины…       Он успел увидеть только финал сцены: Уильям Белл и Оливия бегут в сторону театра, но это заставило его слегка расслабиться и не переживать больше за судьбу агента Данэм.       А вот Уолтер, казалось, только сильнее разволновался, когда вся группа собралась вокруг собранного в спешке устройства.       И если та причина, которую они сейчас обсуждали с Уильямом, беспокоила и Питера тоже, они действительно имели неплохие шансы застрять здесь, если у Оливии не хватит сил перенести всех в одиночку; не говоря уж о том, что сама попытка могла быть для нее опасна, то насчет того, что сын сейчас передумает, развернется, объявит во всеуслышание «Я решил остаться здесь. Все-таки этот мир — мой настоящий дом», Уолтер переживал совершенно зря.       Правда, Питер не знал, как ему это объяснить.       Оставалось надеяться, что уолтеровское беспокойство пройдет, когда они снова окажутся в бостонской лаборатории.       Если окажутся.       Почему волнение Уолтера было напрасным?       Питер понимал — этой вселенной, с ее карантинными зонами и выжженными мертвыми территориями, нужна его помощь. Этот мир был болен, и когда Питер думал, что именно он — причина этой болезни, ему делалось горько.       Одновременно с этим он осознавал: той вселенной, что он считал своим домом последние 25 лет, помощь необходима тоже…       Нельзя было принимать решение в этой ситуации, опираясь только на логику, знания и интеллект.       Нужно было подключать также и чувства.       А чувства шептали:       «Возвращайся домой и, может быть, ты сможешь назвать Уолтера папой когда-нибудь снова. Этот человек дважды преодолевал границу между мирами ради тебя, не забывай об этом.       А Уолтернейта, как бы ни был он важен для тебя, когда ты был маленьким, ты никогда уже не сможешь так назвать. Он изменился. Он уже не тот человек, который катал тебя на дирижабле над Нью-Йорком. Месть стала для него важнее всего — даже тебя, причины, по которой ему когда-то захотелось мстить. И ничего удивительного в этом нет.       Месть — это огонь, который сжигает душу подчистую. За двадцать с лишним лет там должны были остаться одни угли».       Питер был склонен скорее послушать то, что ему говорило сердце. Прислушаться к себе.       Когда он был в Ираке, ему в руки попала книга Шелдона Коппа*. Некоторые ее фрагменты вызвали у него тогда стойкое чувство дежавю. Довольно неприятное, надо признаться.       Он понятия не имел, что в его жизни была когда-то беседа на сходную тему, и просто недоумевал — что эта книга ему напоминает? Он ведь никогда не читал ее прежде…       Теперь-то Питер знал, конечно, что дело в давнем разговоре с Уолтернейтом: возвращение в мир, где он провел первые годы жизни, и беседы о беконе с мамой оказались лучшим проявителем для полустертых воспоминаний.       Более того, теперь он думал, что Уолтернейт был прав.       Когда речь идет о чем-либо, важном для тебя, никогда не стоит просить кого-то другого принимать за тебя решения. Достаточно заглянуть вглубь своей души.       Там уже ждет ответ, наиболее тебе подходящий.       Надо лишь суметь до него дотянуться.       Не остановиться на полпути.       Не перепутать настоящий ответ, зародившийся в твоем сердце, с искусственным, навязанным извне…       Вовремя понять, чего по-настоящему хочешь.       Помочь тебе в понимании этого может что угодно. Для Питера этим «чем угодно» стали слова Оливии. «Ты должен вернуться, потому что нужен мне».       Слова простые. Ничего вычурного. Никакой торжественности.       Однако именно после них Питер получил свой ответ.       Именно после них он решил, что ни за что не останется во вселенной Уолтернейта.       Просто потому что понял — Оливия нужна ему тоже. Очень-очень сильно.