***
– Вот скажите, Леонид Саввич, только честно, – Гущин залпом прикончил вторую бутылку пива. – Почему я такой непутёвый? – Уточните параметры непутёвости, – отозвался Зинченко. – А я всем неудачу приношу, включая себя самого. Вы со мной летали – так мы чуть не убились все. Ларин со мной летал – аппендицит. Опять вы со мной полетели – идиот этот вчерашний, который бывшую девушку типа заминировал. Зинченко хмыкнул. – Это, Гущин, не непутёвость, это мания величия. Вы ещё Ларину позвоните и расскажите, что у него аппендицит из-за вас. Только звонок запишите, пожалуйста, я с удовольствием послушаю, – Зинченко помолчал и добавил: – По вашей логике, знаете ли, жена Азарова из-за меня ему физиономию расцарапала. – О, а она расцарапала? – оживился Гущин. – А за что? – Чёрт, не хотел же рассказывать. Совсем старый стал, с алкоголем надо завязывать. – Ещё пива взять? – Давайте. – Так что там с Азаровым? – непринуждённо поинтересовался Гущин, подзывая официанта. – Да я толком и не знаю. Слышал просто, как она на него орала, когда по телефону с ним говорил. – Налево сходил, что ли? – Вероятно. Я свечку не держал. – Вот почему у него и жена и любовница, а я даже просто девушку себе найти не могу, а? – задумчиво спросил Гущин. – Вы меня спрашиваете? – поперхнулся Зинченко. – Ну а кого мне ещё спрашивать? Отец со мной вообще едва разговаривает, друзей у меня нет. – А почему друзей-то нет, Гущин? – Так, видимо, по причине всё той же врождённой непутёвости. Ни в одну компанию в детстве толком не вписывался. Потом вписываться научился, а друзей всё равно не нашлось. Приятели какие-то есть. Да я, в общем, рассказывал уже. У родителей ваших на даче, помните? – Помню, – кивнул командир. – Может, просто не у всех друзья должны быть? – А у вас? – набрался смелости Гущин. – Да вы тоже спрашивали уже. Друг у меня один. На нём и женился. – В смысле? – слегка протрезвел от удивления Гущин. – В смысле, жена моя – она и друг и жена. Два в одном. – Удобно, – позавидовал Гущин. – Не то слово, – подтвердил Зинченко. – Но она ж не мужик. – К счастью, нет. – В смысле, поговорить с ней, наверное, не обо всём можно. – Как будто хоть с кем-то можно обо всём, – фыркнул Зинченко. – Это, знаете, друг нужен воображаемый, а я не в том возрасте. – Тоже верно. А это... вы в неё с первого взгляда влюбились? – Да нет. Ну то есть понравилась она мне сразу, но у меня тогда другая история была… В общем, некоторое время понадобилось. – А что за история, – окончательно обнаглел Гущин. – А это личное. Не хочу рассказывать. – Извините. – Не извиняйтесь. – Вы ко мне опять на «вы», весь день сегодня. – А следить-то не надоело? Сказал же вчера, сам не замечаю. Для вас что, разница есть? Гущин подумал. – Не знаю. Просто вы один раз предлагали перейти на «ты», а я не решился. Теперь вот думаю, что зря. – Ну хочешь – сейчас переходи. Не вижу проблемы. – Так проблема-то не в этом, а в том, что я всё время неправильные решения принимаю. Вот как научиться принимать правильные? – О, всё, философия пошла. Значит, на сегодня тебе хватит. Мне тем более. – Так вы на вопрос не ответили. – А что я могу ответить? Как будто я сам неправильных не принимал. – Ну хоть совет дайте. – Думать надо до принятия решения. А вот после как раз думать не надо. – Ну это понятно. – И часто ты это делаешь? – Нет. – А в твоей профессии полезный навык. – Слушайте, а почему вы меня вообще в «Пегас» взяли? Экзамен-то я провалил. – А, не бери на себя, это я тебя завалил. – Это понятно, непонятно, почему взяли после этого. – А мне коллеги предложили в тех же условиях самому попробовать. – И? – С тем же результатом. – Ого, а я думал, вы вообще всё можете. – Всё никто не может. – Ну, это тоже философия. – Так, Гущин, десять вечера, - посмотрел на часы командир. – В одиннадцать мне уже надо в кровати лежать. – А вы всегда такой дисциплинированный? – Перед рейсом-то? Да. В молодости пару раз обошлось, но поумнеть помогло. – Не расскажете? – Не сейчас. Гущин подал знак официанту, чтобы принесли счёт. Зинченко отдал официанту свою карточку и сделал строгое лицо, когда Гущин попытался возразить. – Чаевые оставьте, у меня наличных мало. – Ага. Давайте я вас провожу и пойду шашечки ловить. – Очумел совсем? Проводит он меня. Я тебе кто, любимая девушка? – Лучше – любимый командир! – гордо заявил Гущин. – По шее дам – сразу разлюбишь, – сварливым, но явно довольным тоном ответил Зинченко. – Ой, слушайте, а завтра-то как вечером? – спохватился Гущин. – Нам же в это, как его, «Останкино». Чтоб его. – А я позвоню, как только прилечу. Там разберёмся. Попрощавшись с командиром, Гущин внезапно понял, что совершенно не хочет ловить такси, и пошёл к метро, расправив плечи и широко улыбаясь.Часть 12
26 июля 2016 г. в 07:12
Не желая повторять собственных ошибок, на этот раз Гущин решил одеться просто, но не слишком расхлябанно: джинсы тёмного оттенка, серая футболка и чёрный пиджак. Зинченко, который, как всегда, приехал раньше, был одет точно так же. Даже цвета совпадали, разве что футболка на Гущине была посветлее. Осмотрев Гущина с ног до головы, командир одобрительно покивал и поднял вверх большой палец правой руки. Гущин ухмыльнулся и развёл руками – учусь, мол.
Из кабинета высунулась голова Шестакова. Осмотрев пилотов, голова покивала, довольно ухмыльнулась и пригласила их войти.
– Значит, так, – начал Шестаков, потрясая ворохом бумаг. – Завтра едете в «Останкино» к семи вечера. Вот тут пропуска и номер студии. Вечером внимательно изучите вот этот список, тут вопросы, на которые вы отвечать не должны. Можете так и сказать, что вы на них отвечать не уполномочены.
– Это только технические вопросы? – уточнил Зинченко.
– И они тоже. Главное правило – никаких деталей.
– А можно конкретный пример? – попросил Гущин.
– Ну, например, вас спросят, почему улетели на двух самолётах. Что отвечать будете?
– Ну, что мы с Андреем и Валерой поехали в горы за пассажирами застрявшего автобуса. А потом дорогу разрушило лавой, и внизу все решили, что мы погибли.
– Леонид Саввич, прокомментируй, – лукаво улыбаясь, попросил Шестаков.
– Прекрасная завязка для мелодрамы.
– Так. А как надо?
– Часть экипажа отправилась в горы за пострадавшими. Не желая подвергать риску пассажиров, которые уже были в аэропорту, оставшаяся часть экипажа оставила полностью заправленный борт и улетела на грузовом самолёте, – скучным голосом, как будто отвечая урок, оттарабанил Зинченко.
– Во, учись, Гущин! – одобрительно кивнул начальник.
Гущин демонстративно скривился.
– Так, специально для Алексея Игоревича Гущина. На любой вопрос улыбаемся…
– И машем, – перебил Гущин.
– Так вот, – начальник решил проигнорировать комментарий, – улыбаемся и начинаем говорить что-нибудь предельно абстрактное. Какую колыбельную вам пела бабушка в детстве и как эта колыбельная помогла вам поднять в воздух самолёт.
– И как же? – заинтересованно приподнял брови Зинченко.
– Дух бабушки явился и штурвал подержал, – рявкнул Шестаков. – Пошутите тут мне оба!
– Ладно, ладно, ещё что? – нетерпеливо спросил Гущин.
– Все решения принимались коллегиально. И утверждались здесь, в Москве. Мы же были с вами на связи.
– Да ладно? – насмешливо переспросил Гущин. – Вы лично мне запретили рисковать. Если бы я подчинился…
– Лёня, почему мы его до сих пор не уволили?
– Сам давно удивляюсь, – поддержал Зинченко.
– Ещё поговорит немножко – и обязательно. Так, нет у меня времени вам всё вслух проговаривать, у каждого есть папка с подробными инструкциями. На любой вопрос, по которому не было инструкций, отвечает Лёня. Гущин, – Шестаков выразительно посмотрел на второго пилота, – в это время молчит и улыбается. А если машет, то получает от командира по голове. Вопросов нет? Отлично. Там сверху бумажка лежит, её подписываем.
Выйдя из кабинета Шестакова, Гущин потёр руки:
– Ну что, в гостиницу?
– Не получится, завтра рейс с утра. Пока мне расписание никто не менял.
– Но вы же сами обещали!
– Обещал, обещал. Вечером приезжайте в мои края, в бар пойдём.
– Сами говорили, что шумно!
– Слушайте, Гущин, вам шашечки или ехать?
– Ехать, Леонид Саввич, – нахально ухмыльнулся Гущин. – Но лучше с шашечками.
– Отлично, после бара домой с ними и поедете.
Примечания:
Часть посвящается meyole :)