***
Войдя в гипермаркет, Зинченко достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. – Давай, что ли, разделимся, чтобы времени не терять. Вот тут хозтовары всякие… – он оторвал нижнюю часть листка и протянул её Гущину. – А я пока продукты возьму. Встречаемся у первой кассы. Гущин кивнул, внимательно прочитал список и, убедившись, что тележка не нужна и можно обойтись корзиной, пошёл в сторону рядов с туалетной бумагой. Когда он вернулся к кассам, Зинченко там не было. Не стоило, конечно, спрашивать про Валеру, не те отношения с командиром. «Бывшим командиром», – мысленно поправил себя Гущин и задумался о том, как ещё назвать Зинченко. Коллегой? Да, но без единого шанса оказаться с ним в одном экипаже. Другом? Слишком большая разница в возрасте, да и в остальном тоже. А главное – Гущин сам упустил момент, когда можно было стать друзьями. Тогда, в машине «Скорой помощи», в которую он зачем-то забрался вслед за командиром, он что-то спросил, а Зинченко огрызнулся, мол, какой он теперь ему Саввич, но Гущин растерялся и пробормотал что-то со словами «старше» и «командир» – точную фразу он так и не смог вспомнить. Оставалось слово «наставник», но оно почему-то не казалось Гущину достаточным. – Всё нашёл? – Гущин задумался так глубоко, что слегка вздрогнул, когда услышал голос больше-чем-наставника за спиной. – Угу. Зинченко начал выкладывать продукты на ленту, автоматически сортируя их для удобства. – Карта есть? – полусонно спросила кассирша. – Вот, возьмите. Гущин, ты там заснул? Гущин встрепенулся и высыпал содержимое корзины на ленту, уронив на пол средство для мытья посуды. Зинченко ухмыльнулся и покачал головой.***
– Часа через полтора будем на месте, поедим и сразу спать. Если завтра рано начнём, можем за один день управиться. – А вам надо обязательно завтра вернуться? – Да нет, просто тебе-то какая радость там дольше нужного торчать. – Леонид Саввич, вы поймите, я же не из альтруизма. Мне, может, с вами пообщаться охота, – Гущин слегка втянул голову в плечи, ожидая ответа. – Давай-ка рассказывай тогда, – нахмурился Зинченко. – Какие проблемы? – Да я и сам не знаю, как это описать. Летать как-то неуютно. – Вообще летать или с Лариным? – Так мне сравнить не с чем, я ни с кем больше не летал после… – Гущин знал, что можно не продолжать. – А ты к психологу ходишь? – Ага, раз в две недели сейчас. – А ты ему рассказывал? – Нет. – Почему? – Так страшно. Вдруг отстранят. – Понимаю, – вздохнул Зинченко. – А что значит «неуютно»? – Да как-то… Вот понимаете, я когда-то Саше жаловался, что рядом с вами себя второгодником чувствую. – Это ещё почему? – А то вы сами не знаете, – фыркнул Гущин. – Но это потому что я всё время боялся сказать что-нибудь не то, как вот про эшелон на экзамене. – И? – А летать не боялся, с вами спокойно было. У вас всё всегда под контролем. А Ларин как будто не контролирует ничего, когда я за штурвалом. – Так это, Гущин, называется ответственностью. Ты со мной в каком качестве летал? Ты стажёр, я инструктор. Я головой за каждое твоё действие отвечал перед компанией, да ещё и карьера твоя от меня зависела. А сейчас ты второй пилот и радоваться должен, что Ларин с тобой как с равным обращается. – Наверное. – Ты бы поговорил всё-таки с психологом. Никто тебя за это от полётов не отстранит, претензий-то к тебе у Ларина, как я понимаю, никаких. – А вы вот прямо так всё и рассказываете психологу, что вас беспокоит? – съязвил Гущин и, кажется, попал в точку. – А я и не утверждал, что надо с меня пример брать. – Извините. – Да хватит уже извиняться по поводу и без, раздражает. – Так это потому что я с вами до сих пор как второгодник, не знаю, что можно, а что нельзя. – Гущин, я тебе не инструктор давно. – Но вы старше, – ляпнул Гущин быстрее, чем успел прикусить язык. – Ах да, запамятовал. – Изви… – Высажу. – Молчу. – Радио включи. – Кофе хотите? – Налей немного.***
К даче они подъехали почти в половину двенадцатого. На крыльцо выбежала опрятная женщина лет семидесяти и радостно всплеснула руками: – Лёнечка! Валера! – Привет, мам, – Зинченко вылез из машины и разве что не подхватил мать на руки. – Только это не Валера, Валера не смог сегодня. Познакомься, это Алексей. – Да просто Лёша, – улыбнувшись, вставил Гущин. – Твой стажёр? – уточнила женщина, тепло обнимая Гущина. – Бывший. Моя мама, Вера Николаевна. – Очень приятно! – Давайте в дом, у меня ужин готов давно. – А папа спит уже? – Ну ты ж его знаешь, президент пообещает приехать – он и то в десять спать пойдёт. – Мамуль, ты иди ужин разогревай, а мы пока машину разгрузим. – Хорошо тут, воздух свежий, – Гущин потянулся. – А тут бор сосновый недалеко, и речка есть, – Зинченко открыл багажник. – Купаться можно? – Гущин полез на заднее сиденье за своим рюкзаком и пакетами. – В принципе, да, только она мелкая, плавать разве что дети могут. Я туда давно не ходил. Так, продукты на кухню неси, войдёшь – увидишь, а рюкзак свой – на чердак, там комната наша. Или хочешь – на веранде оставь пока. После ужина Гущин вызвался помыть посуду, а Зинченко пошёл к колодцу за водой. – Мам, а тазы где? – спросил он, с трудом пристраивая тяжёлый бидон на хлипкую табуретку. – А на веранде посмотри. – А зачем тазы? – спросил Гущин, вытирая руки. – А надо в них воды из колодца налить, она за ночь нагреется – будет нам утренний душ. Или ты ледяной предпочитаешь обливаться? – Ой нет, мне ледяной дома хватает, отключили три дня назад, – инстинктивно поёжился Гущин. – А у нас на следующей неделе вроде должны. Давай, опускай ведро, вода низко. Почистив зубы, умывшись под уличным умывальником и пожелав матери спокойной ночи, Зинченко пошёл наверх по деревянной лестнице со ступенями разной высоты. Гущин последовал за ним и оказался на просторном и хорошо обустроенном чердаке. Никакой паутины, никаких коробок, чисто выскобленный деревянный пол, шкаф из какого-то советского мебельного набора, старая двуспальная кровать в углу и небольшой диван у противоположной стены. Зинченко посмотрел на диван, потом на Гущина, потом снова на диван. – Давай на кровать, я на диване посплю. – Ну зачем, вы же… – Если ты сейчас скажешь, что я старше, отправлю спать в сосновый бор. Будешь там свежим воздухом дышать. На этом диване я едва помещусь, а ты только если без головы. Бельё мама должна была чистое постелить. Гущин быстро разулся, стянул джинсы и футболку, бросил их на пол и забрался в кровать. Зинченко аккуратно повесил свои вещи в шкаф, выключил верхний свет и лёг на диван. – Леонид Саввич! – неуверенно позвал Гущин. – М? – донеслось с дивана. – Если я вдруг ночью… не знаю, закричу или стонать буду, не обращайте внимания. Ну или киньте в меня чем-нибудь. С дивана доносился только звук взбиваемой подушки, а потом Зинченко очень тихо ответил: – Ты тоже… не обращай внимания, если что. В темноте растворились две понимающие улыбки.