La derniere rencontre...

Есть принципиальная разница между иллюзией и волшебством. Иллюзия – это обман, управляющий сознанием, заблуждение, призванное притупить разум, в то время как волшебство – привилегия чувств. Иными словами, иллюзия – это то, что мы можем увидеть, а волшебство – ощутить. Волшебное настроение, волшебное чувство... Волшебство является неотъемлемой частью людской силы. Иллюзия же – почти всегда игра на человеческих слабостях. Например, религия – это иллюзия, построенная в меркантильных целях на чистой и искренней вере человека в чудеса. В то же время эта самая вера, не замутнённая предрассудками, мощная, не ограниченная временем и способная вселять в сердца надежду – ничто иное как настоящее волшебство. Наш мир полон иллюзий: иллюзия единства, иллюзия уникальности, иллюзия правды, иллюзия свободы... Но есть в нём место и для поистине волшебных вещей – необъяснимых, но прекрасных, которые затрагивают наши чувства, оставляя незримый, глубокий след в душе. Эти вещи на первый взгляд кажутся совершенно неприметными как тёплое рукопожатие, пожелание доброго утра вслед, неуловимый французский шарм, скрытый за очаровательной улыбкой с ямочками на щеках или блеск звёзд в серых глазах, наполненных светом. И очень часто мы просто не замечаем их... Чем ближе мы, тем меньше мы видим. Только став вынужденным оказаться на расстоянии, Дилан открыл для себя всё то несоизмеримое количество волшебных моментов, которым не сознавал цену раньше. Да, иллюзии – это хорошо продуманный и спланированный сценарий, превосходно исполненный перед ослеплённой шоу толпой, но даже без малой толики волшебства любая, самая хорошая, иллюзия – всего-навсего бездушная техника, отточенная за годы практик до мастерства. А ведь для того, чтобы увидеть чудо, нужно сперва поверить в него. Дилан был скептиком. Его задача – разоблачать, и профессия сотрудника ФБР подходила для этого как нельзя лучше. Но всё же, помимо основных законов физики (таких как гравитация и закон притяжения), Дилан знал о существовании других неизведанных сил, притягивающих людей к тем или иным местам или друг к другу. Например, прошлое (события, потрясения, воспоминания) или будущее (цели, задачи, устремления). Но, пожалуй, самым сильным притяжением из всех обладала любовь. И даже сам сын великого Лайонела Шрайка не мог с уверенностью сказать, чем она была: обычной иллюзией, придуманной людьми, или настоящим, независимо существующим волшебством – старым как свет и в то же время не перестающим удивлять законом мироздания. Дилан много раз пытался постичь для себя её закон, когда в очередной раз покупал в отпуск билет на самолёт и через пару часов оказывался в Париже, на берегу Сены, прогуливающимся вдоль по набережной напротив моста Пон дез Ар. «Хорошее место. Светлое и чистое», – внушал он себе, жадно вглядываясь глазами в толпу прохожих и исподтишка наблюдая за влюблёнными парочками, воркующими на мосту. Можно сколько угодно бегать от правосудия и преследователей. Но нельзя убежать от самого себя. Это невозможно. И эту ошибку Дилан по-прежнему продолжал допускать в своей жизни. Вот и сейчас, стоя на площади Лувра напротив Института Франции, с по-варварски спрятанными в карманы брюк руками, торчащими из-под отвёрнутых в разные стороны пол пиджака, Дилан думал о том, что, возможно, два с половиной года – слишком долгий срок для человека, исчезнувшего, не попрощавшись. Вся его жизнь с тех пор напоминала сплошную канитель, хоть он и отчаянно пытался придать ей немного смысла, с успехом пуская людям пыль в глаза. Очередная, не слишком сложная иллюзия, на которую купились даже Всадники. И от этого на душе становилось грустно. Дилан снова перевёл взгляд на мост, по которому шли незнакомые ему люди – продавцы, банкиры, служащие кафе, туристы... Полная на вид темнокожая дама в длинном цветном сарафане и туфлях на босу ногу, с сумочкой через плечо, в медленном темпе двигалась вдоль ограды моста, а следом за ней суетливый лысый мужичок с борсеткой в распахнутой настежь куртке – возможно, представитель научного общества, – быстрым шагом направлялся в сторону Института. Дилан не знал никого из них. Для него все эти пешеходы представляли собой лишь сплошную серую массу – зрительскую аудиторию зала на грандиозном представлении под названием Жизнь. Он несколько раз обернулся, бесцельно колупая носком ботинка отколотый от дорожного покрытия камушек под ногой. Будь у него чуть больше смелости, он бы уже давно воспользовался своим «магическим» навыком или бывшим служебным положением, чтобы разыскать человека, которого так хотел увидеть, но в некоторых сферах жизни несильны даже фокусники, какими бы первоклассными они ни были. Поэтому он не сразу поверил в свою удачу, когда заприметил на мосту среди случайных прохожих знакомую стройную блондинку с мягкими пшеничными волосами, аккуратно уложенными в простенький пучок на затылке. Сердце его учащенно забилось, подступая к самому горлу и создавая определённые помехи дыханию. Дилан сглотнул, стараясь унять ставшее болезненным сердцебиение. В тот же миг блондинка подняла голову и рассеянно провела глазами по лицам вокруг, неосторожно уцепившись взглядом за его фигуру, и замерла, казалось, вовсе не замечая всей толпы, разделявшей их. Родс ещё никогда в жизни не видел более красивых изумлённых глаз - а ведь в жизни ему доводилось удивлять не одну сотню людей. Ловко перепрыгнув бортик, отделявший пешеходный мост от площади Луврского Дворца, он направился к сотруднице Интерпола и своей некогда бывшей напарнице (пусть и всего на одно громкое дело). Однако по мере приближения к ней, Дилан растрачивал всю свою былую уверенность. Внимательность – одна из главных особенностей любого фокусника, который желает, чтобы его представление произвело «фурор». Поэтому от умного и проницательного взгляда мужчины не ускользнул ни блеск благородного металла на безымянном пальце левой руки красавицы-агентши, ни неуклюже топающий рядом с ней за ручку курносый малыш в смешных синих ботинках и кофточке с Микки Маусом поверх выходного комбинезона. Лицо Дилана приняло серый оттенок. Он плотно сжал челюсти так, что на лице проступили скулы, но всё же заставил себя выдавить короткое "привет" в ответ на её дружелюбное приветствие. — Не ожидала встретить тебя здесь. Алма стояла прямо перед ним и улыбалась самой очаровательной улыбкой, которую только Дилан мог вспомнить на этом прекрасном и естественном лице. Такая близкая и такая далёкая одновременно. — Да я тут... по работе, — Дилан соврал, нервно поведя плечами и создав тем самым очередную иллюзию занятости. Кто бы мог подумать, что став таким ярым борцом за правду, ему придётся так много врать. — Понятно. Она даже не попыталась его ни о чём спросить, и это только ещё больше расстроило его. — Как ты... ну... живёшь? Он кивнул головой в сторону кольца на руке. На мгновение Алма растерялась, тоже посмотрев на предмет так, словно на какое-то время забыла о его существовании, а затем с улыбкой произнесла: — Хорошо, очень хорошо. А ты? Дилан пожал плечами, сильнее спрятав руки в карманы брюк, точно не желая демонстрировать отсутствие кольца на них. — Не знал, что ты вышла замуж. Он откашлялся, прочистив горло и пытаясь хоть как-то сгладить неловкость, повисшую между ними. — Мне казалось, ты больше питаешь страсть ко всему загадочному и неизвестному, чем к обычной рутине. Его слова прозвучали как упрёк. — Возможно, я повзрослела, — спокойно ответила Алма и поправила рукой выбившуюся от ветра прядь волос. — В конце концов, рано или поздно любая женщина понимает, что в её жизни больше нет места иллюзиям, ради которых стоило бы идти на риск. В глубине души все мы мечтаем о приземлённом... «Говоря точнее — о стабильности», – сигнализировали её глаза, и Дилану нечего было возразить ей на это. Он всё ещё смотрел на неё тем взглядом, которым мужчина обычно смотрит на женщину, которая очень ему дорога, и от всей души надеялся, что она даст ему последний шанс. Но взгляд Алмы словно бы извинялся перед ним, и Дилан почувствовал тупой укол боли в груди. Маленький мальчик, бегавший за голубями по мосту, неожиданно споткнулся и упал, чем привлёк к себе внимание обоих. — Дилан! Осторожнее! — обеспокоенно крикнула ему вслед Алма и, вернувшись глазами к собеседнику, наткнулась на его, полный иронии и немого укора, взгляд. «Дилан? Серьёзно?!» Она отвела глаза. Больше говорить было не о чем. Симпатичная и назойливая блондинка из Интерпола теперь заботливая мать и... чья-то жена. Родс долго и пристально смотрел на неё, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти это красивое и неизменно лучащееся добротой лицо с милыми ямочками, а затем, нехотя вынув руки из карманов, похлопал себя ладонями по швам брюк, намекая на прощание. — Ну что ж... рад был увидеться, — хотя боль, сквозившая в его голосе, говорила об обратном. — Я тоже. Алма неловко улыбнулась, извиняясь в очередной раз, и Дилан понял, что это конец. Конец всему: их отношениям, встречам, его бесплотным мечтам. Конец волшебству, когда-то возникшему между ними — тому самому, которое нельзя увидеть, но можно явственно почувствовать, чтобы целиком убедиться в том, что оно есть... По крайней мере, было. Между ним и этой прекрасной француженкой из Интерпола, которая сейчас вежливо махала ему вслед, держа на руках возможного наследника семьи Шрайков — чему, увы, уже никогда не суждено сбыться... С горечью подумав об этом, Дилан отвернулся и ускорил шаг.