Колючее

Your hearts too big for your body. © Melanie Martinez — Cry baby

      Ты осколками рассыпаешься внутри, когда снаружи на лице лишь тёплая улыбка. А затем ты, словно зеркало, собираешься по частям, склеивая своё сердце, пытаясь не кричать от боли, которая душит изнутри. От этого лишь одно лекарство можно найти, то самое, которое за раз излечивает все раны и даже душу. Сияющее, горячее, немного колючее чувство доверия должно расцвести в тебе.       — Не правда ли, что всё это до жути обидно, Нацу? — устало произносит Люси, жадно вдыхая свежий воздух. — Да и верить никому и ничему нельзя, да даже себе доверяешь с трудом.       — Это ты зря, — произносит Драгнил, усаживаясь рядом с девушкой, — от обиды не спрячешься, ведь всё так, как, по сути, и должно быть, — грустно усмехается, закрывая глаза от пыли, что разбудил ветер. — А верить надо. В каждого верить и каждому доверять. Это я про друзей, а то вдруг не то подумаешь, странная Люси.       Нацу, он словно солнышко весеннее, — тёплый и немного обжигающий, когда рассердится. Он яркой вспышкой остаётся в душе, распаляя всё больше и больше крохотную искру жизни. Нацу доверяет всем и каждому, готов раскрыть перед всеми своё тёплое сердце, из-за чего кончиками пальцев ощущает каждую эмоцию собеседника. Он ярко улыбается, даря всем хорошее настроение, и заливисто смеётся, призывая всех не падать духом и верить только в хорошее.       А Люси холодная, словно ложь, но она верить пытается, постепенно отогреваясь, позволяя доверию заполнить свою душу легкой дымкой жизнелюбия и надежды, что растекается по телу вместе с кровью, придавая новые силы жить и стоять на своём, не сворачивая с пути.       Родное — оно всегда рядом, оно предложит руку упавшему. А доверие — оно где-то далеко, но поможет, Люси не сомневается, в этой нелёгкой борьбе, где каждому важно умение доверять, а одна-единственная ошибка горечью растекается по венам и убивает изнутри.       — А ты, Люси, — слышится его голос сквозь череду мыслей, — ты доверишь мне свою жизнь?       А доверит ли Люси ему свою жизнь, ведь даже себе доверяет с трудом — всё боится, что не заметит, как сердце внутри остановится вдруг и больше не застучит, не сожмется болезненно от тоски и не запрыгает от радости в минуты счастья.       — Я, — тихо шепчет, даже не замечая, как собственная жизнь не доверяет ей, неоднозначно ссылаясь на тёмные круги под глазами и больную душу. — Я, конечно же, доверю тебе жизнь, Нацу, ведь ты мой друг!       Ведь и правда — стало так легко, будто и не было никакой тоски, не было отравляющей горечи потерь, а всегда была лишь небывалая лёгкость жить и верить. Верить в то, что новый день несёт лишь счастье, забывая боль.       И вот, казалось, всё то, чего она хотела — яркое, чистое и немного колючее чувство доверия поселилось в её организме. Оно наравне с сердцем спряталось от больных воспоминаний и вместе с лёгкими сокращалось, наслаждаясь чистым, свободным воздухом дружбы.       Но не стоит забывать, странная Люси, что доверие — оно колется, больно впиваясь во внутренние органы, пробираясь до самой души. А ещё оно, глупый Нацу, легко рассыпается на части, как только ты разочаруешься, снова приняв всё слишком близко к беззаботному сердцу, и оседает мелкой крошкою на остатках души.       Принимать всё близко к сердцу безумно опасно для дружеского доверия.

Для твоего тела твоё сердце слишком большое.