Мост через космос

游鸿明 – 下沙

И здесь, в ночи, глухой порой бесстрастья, наедине с трагической судьбой, Они постигли все, и плачут над собой, держа в руках ключи потерянного счастья.

Каждый в своей жизни встречает человека, которого невозможно забыть. И воспоминания могут быть похожи на песчаную бурю, покрывающую душу. Легко открылась дверь, но там лишь звук дождя и ветра. Теперь Сакура знала, что любовь может делать людей беспощадными. Не так давно, любящий тебя человек, становится острой иглой в сердце. Заранее знаю, говоря «до встречи» - ты уходишь навсегда. Улицы столицы похожи на каменные ручьи и, такси скользит по переулкам, словно по водной глади. Потерять всё и сразу легко, но вот жить после этого почти невыносимо. Прохожих в такой час почти нет, и Сакура чувствует себя еще более одинокой. Она словно в шаре из мутного стекла: незаметная и никем не слышимая. Бежит в ночи, словно вор, и от всего этого так гадко, что впору бы разрыдаться. Да только плакать уже нечем. Знала же, на что шла, знала же, каков будет финал, так что сама виновата. Так что не плачь, девочка, ты всё вытерпела, переживёшь и это. И Сакура ненавидела себя за это, пустым взглядом скользя по пустому пейзажу Токио. Вот бы закатить истерику, вот бы сдаться, вот бы попытаться хоть что-то изменить. Но отчаяние, оно такое. Либо ты его задушишь, либо оно тебя, и выбора тут у Харуно нет — слишком привыкла она выживать в любой ситуации. Адаптироваться и сердцем, и разумом. «Погрустит и забудет» - это про неё. Аэропорт тускло мигает огнями. Он видел разное и слёзы тоже видел разные: и горя, и радости, и сухие-молчаливые. Такие, как те, что не-текут у Сакуры из глаз, пока она поднимается на борт. Харуно нервничает и то и дело оглядывается, со смесью страха и надежды. Лишь бы не увидеть в потоке провожающих, любимые огненно-красные волосы. Лишь бы увидеть. Сакура не знает, куда летит, хотя в билете прописано, но она просто не хочет смотреть и знать. Багажа у неё нет, лишь небольшая ручная кладь — когда бросаешь вот так всё, что дорого, нельзя мелочиться и останавливаться на полпути. Поэтому все вещи она оставила дома, почти всю одежу (и всю надежду), все книги (всю память), посуду, статуэтки и сердце своё разбитое тоже. В салоне самолёта душно и пахнет чем-то кислым. Сакура жадно пьёт воду, но во рту по-прежнему сухо. Губы пошли трещинами. Всё могло быть и хуже, - так она себе говорила. И не верила. Потому что хуже уже просто некуда. Заранее знаю, говоря «я люблю тебя» - тебя это уничтожит. Стюардесса учтиво предлагает чай, но Харуно бы чего покрепче сейчас хлебнуть. Чего-нибудь более горького, чем ком в её горле. Тряска в зоне турбулентности, но Харуно не страшно. Где-то внутри она хочет, чтобы чертов самолёт рухнул на землю вместе с небесами, чтобы всё разбилось вдребезги, разорвалось в клочья, стёрлось в пыль, исчезло из бытия безвозвратно и необратимо. Сасори всё дальше, остаётся где-то за плечами, там, внизу и кажется, будто он укоризненно сверлит взглядом спину. Но он не знает. Пока еще не знает, а когда узнает — не простит. На то и был расчёт. На его безупречную гордость и непоколебимое чувство собственной важности. Акасуна не из тех, кого бросают. Обычно он бросает сам, выбрасывает даже, на ветер, словно мусор. Но теперь всё иначе, теперь он сам будет выброшен, словно ненужная вещь. И когда он проснётся сегодня и осознает это — не простит. Даже если всё поймёт, даже если догадается, что все гадкие слова в записке — чистейшая ложь. И от этого легче, проще, если знать, что его обида хоть немного притупит боль. Хотя, скорее всего, ему и больно-то не будет, это же Сасори. Таких как Сакура у него на каждом углу по пять сотен, ждут своего звёздного часа, так что Акасуна скорее всего забудется в веренице одноразовых ночей и дело с концом. «Погрустит и забудет» - это не про рыжего. Грустить он и не подумает. Сразу перейдёт ко второму пункту. От этого и больно, и спокойно одновременно — значит он тоже переживёт. В салоне самолёта сонная тишина. В груди Сакуры сердце бьётся всё медленнее. Молния ударила совсем рядом и всё затряслось. Харуно зажмурила глаза и вцепилась в тугие подлокотники. Кажется, это теперь не турбулентность. Кажется, боги услышали внутренние молитвы Харуно. Разбейся, разбейся чертов самолёт и не придётся тогда выживать со всем этим. Страх смешанный с затаённой греховной надеждой, перекрыл лёгкие и когда сверху упали кислородные маски, Сакура жадно потянулась к воздуху. Вдохнула полной грудью, задержала дыхание, чувствуя как сердце осколками впивается во внутренности. За бортом гроза сметала всё на своём пути и гром перебивал лепетания стюардессы и механический голос пилота. Гул в голове нарастал и слёзы, наконец прорвались наружу. Очередной раскат грома заглушил чей-то крик, кажется, её собственный, после чего стало холодно и темно. Знаю заранее, говоря «ты не сможешь без меня» - я не выживу. В холодном и неоновом Токио просыпается Сасори. Трёт глаза, садится в постели. За окном еще темно и он не совсем понимает почему вдруг проснулся. Возможно, всему виной было свербевшее внутри чувство тревоги. Возможно, он просто слишком долго спал. Прошлёпал босыми ногами на кухню, налил себе кофе, включил фоном телевизор. Темная кухня холодная и очень пустая, Акасуна успел уже от этого отвыкнуть. По телевизору говорят про авиакатастрофу. Сасори смотрит безразлично, трясущимися руками тянется к телефону. Не дозванивается. Не прощает.