В домах вдоль улицы по очереди гасли огни, закрывались плотными большими шторами одно за другим окна. Крыши, как и прошлой, и позапрошлой ночью, залило золотистым, рассеянным свечением. Песочник. Тот, кто дарил на протяжении многих веков сны детям, являясь самым сильным из хранителей, и защищал самое ценное — детские мечты и не менее ценную веру в самих хранителей. Его сила, проявляющаяся для глаз ребенка в виде золотых песчаных лент, из которых буквально за пару мгновений сплетаются разные рисунки и оживают, будь то единорог, резво скачущей то туда, то сюда, то огромный кит, что плавно и грациозно плывет в небе, своей громадиной создавая брешь прямо в темных ночных облаках, огромная и, кажется, бесконечная, способна объять весь шар золотым покрывалом, подарив каждому ребенку планеты, — послушному и непослушному, — замечательный сон, который вряд ли смогут испортить силы Кромешника.
Кромешник, Питч, или просто Бука, неважно, у него много имен, много лиц. Но после проигрыша хранителям Король кошмаров незавидно растерял все свое влияние, всю веру детей в себя, в кошмары. Да, страх будет всегда, это неоспоримо так же, как и существование солнца ночью и луны днем, и он никогда не исчезнет, будет тихо покоиться на дне сердец, между темных стенок душ людей, и всегда будет иметь место быть, и это, наверно, единственная причина того, что Питч все еще не исчез, все еще здесь, тщетно отбывает срок своего нахождения тут без опоры, без чужой веры, и, несомненно, без всякой силы, чтобы восстать против хранителей снова.
— Унижен и оскорблён, вынужден прятаться здесь, на самом дне, — тихо, с нажимом говорил голос, медленно проговаривая каждое слово. — Ты слаб, а твои рассказы о том, каким сильным ты был во времена самых темных веков — простая ложь.
Кромешник с опасением поднял глаза, громко выдохнул холодный воздух и осмотрелся. Никого. Его грудь мерно вздымалась и опускалась, но, тем не менее, дышал он громко и глубоко, задерживая дыхание только тогда, когда оборачивался, следуя за голосом. Нарочито тихий, чистый мужской голос, обладатель коего не появлялся, а лишь с издевкой поджигал интерес своего собеседника, раззадоривал.
По длинной стене медленно прошла тень, обогнув Питча. Тот сразу же рванул за ней, схватился двумя руками за стену, словно кот, и, тихо рыча от злости, проследил глазами за тем, как тень исчезает вверху, собираясь в одно целое. Голос незнакомца продолжил монолог:
— Побежден какими-то детьми, — брезгливо заметил незнакомец. — Тебе разве нравится здесь сидеть? Тебе нравится быть тут, в полном одиночестве, когда тебя никто не видит и никто больше не боится? — он давил, говоря так, будто и его самого преследует такая же проблема: с болью, с расстройством, и с непониманием.
Кромешник с ревом выкрикнул, повернувшись вокруг себя, схватившись за голову, как всякий сумасшедший:
— Нет! Нет, мне не нравится здесь быть, я хочу, чтоб в меня верили!
— Ты в прошлом, как и твои кошмары, — с разочарованием, тихо, но грубо отрезает незнакомец. — И слишком слаб.
— Нет, — тихо отвечает Питч, смыкая брови, и скалит зубы.
Незнакомец расплывается в улыбке, усмехается:
— Нет? Покажи мне! Ты не в силах даже разрушить этих стен.
Мужчина вздохнул и обернулся, тут же опешив. Перед ним выросла огромная черная стена. Вырезанные завитки на ней, будто морозом на стеклах, искрились, и по ним будто шли последние искры, резво пробегающие по замысловатому узору и угасающие к концу или к середине. Питч, выдохнув задержанный в легких воздух, сделал шаг назад. Обернулся, помотав головой, зажмурился и открыл глаза снова — а вдруг пропадет? — но постройка стояла прямо перед ним, так, будто здесь всегда было ее место. Сверху, справа, со спины, прямо перед ним, — практически отовсюду, — послышался смех. А за ним — голос. Такой же тихий, будто подталкивающий, требовательный:
— Ну же? О, я знал, что Король кошмаров испугается. Это не для него, — и стена перед духом начала исчезать, медленно растворяться.
— Это ложь! — грубо отрезал Питч, подняв руку.
Между его пальцев начали появляться маленькие песчинки, быстро складывающиеся в ядро. Незамедлительно он метнул его в стену, но от этого удара осталась лишь еле заметная вмятина.
— Нет, — помычав, ответил бестелесный голос. — Слабо.
Питч зло оскалился, чуть нагнулся. Он начал беспорядочно метать ядра в стену: раз, два, три снаряда подряд, но голос лишь смеялся и требовал:
— Еще! Еще сильнее! — ревел его обладатель, будто азартный игрок.
И получал желаемое. Кромешник, создавая в руках огромные снаряды, метал их в стену снова и снова, а голос безумствовал, просил больше и больше, и ходил рядом, но скрывался от глаз Короля кошмаров. Его одежда шуршала, а красные на свету и бардовые в тени недлинные волосы падали на плечи и на лицо. Руки, облаченные в блестящее железо и кожу, сжимались в кулаки и разжимались, касались холодной стены. Туфли стучали о пол, и существо, — именно существо, ведь трудно было назвать его человеком, а не человекоподобным, и нельзя было назвать его и духом, ведь он таковым не являлся, и вообще был инкогнито, — ходило туда-сюда, вдоль стены, вдоль всей мили, и смеялось, слыша о бесполезных попытках своего собеседника.
— Еще! Ну же, покажи, что ты не слаб! — снова воскликнул юноша и обогнул угол стены, встав в самом конце.
И вопреки всем его ожиданиям, сопровождаемый ревом и скрежетом, прямо перед его телом распался на песок снаряд, что пронзил стену насквозь. Расколотое на несколько частей песчаное ядро дымилось и выделяло запах горелых спичек и железа, а в самой дыре внутри стены еще был пар, и собеседники не видели друг друга.
Загадочный обладатель голоса притих, опустив плечи, и даже задержал дыхание, прислушался. В тишине слышалось лишь шипение снаряда и громкие вдохи и выдохи незавидно уставшего Питча. Тишину нарушили еще и громкие хлопки руками, сопровождающиеся железным звоном. Сказать, что юноша был не удивлен — солгать прямо в глаза.
— Уо-хо-хо, — касаясь пальцами разорванный край стены и чувствуя жар, исходящий от ее поверхности, голос восторгался. — А ведь вместе мы сможем сделать еще больше! Только представь… — все еще заинтересованно изучая останки, говорил юноша.
И Кромешника это определенно задело. Он поднял глаза, посмотрел на стоящего по ту сторону стены юношу. Он ходит вокруг, рассматривает, изучает, не замечая постороннего взгляда на себе: настолько удивлен. Пар еще не полностью ушел, но теперь король хоть мог разглядеть его черты, что уже было достижением. Без сомнений, это был тот, о ком догадывался Питч с самого начала, не человек и не дух, это был демон. Он, подняв глаза, живо скрылся, снова показываясь только тенью позади темного силуэта. Демон поднял руки, и это же действие тенью отразилось за спиной Питча. Он снова обернулся, на этот раз целясь песчаным снарядом в тень, и снова вокруг послышался голос, эхом ударяющийся о стены:
— Стой, подумай, — черная сфера зажглась, и песок начал шипеть, почему-то не сгорая. Ядро ударилось о бетонную серую стену, и ее окружило облако пыли. — Только взгляни! — пыль начала рассеиваться, а на месте столкновения появилась огромная, пусть и не слишком глубокая дыра. — Взгляни, ну же! Что может быть сильнее, чем пламя и тьма?
Кромешник обернулся, сделав пару шагов назад, и увидел итог. На его лице появилась безумная ухмылка, а в мыслях творился полный хаос; столько планов и идей проскочило в голове короля, что трудно сосчитать. Он взглянул на свои руки, сжал их в кулаки, и снова повернулся к незнакомцу.
— Мы создадим мир, где все, все будет кромешно черным пылать в огне, языки пламени будут играть на костях людей, сжигая вспоминания о Санте, Зубной фее, обо всех. И больше ничего светлого, волшебства, а самое главное — веры в хранителей — больше не будет, — демон говорил почти шепотом, заговаривая Питча. Тень стала стекать со стены, и из теневого пятна начало возвышаться нечто черное и вязкое, обретая форму. — Давай же отправим их в прошлое?
Существо протягивает руку королю кошмаров для рукопожатия, и как только Питч соглашается, глаза демона начинают гореть.
«Отлично, — удовлетворенно думает он. — Осталось сделать только самую малость».
***
Изабелла оглянулась — как знать, что тебя ждет в этом ночном городе, что может случиться через минуту?
Днем была сильнейшая метель, ветер носил снег то сюда, то туда, и почти сбивал людей с ног, к их разочарованию вынужденных ходить прямо по гололеду с еще большим риском упасть. Белые, серые и коричневые меха теплых женских шуб мигали здесь и там, ходили по улицам, и лиц дам было не видно: они кутались в шубы так крепко, зарывались так глубоко, как кутаются покрывалом заболевшие гриппом дети, которых кормят медом с горячим чаем, с горьким на вкус, но приятным на запах, имбирем.
Женщины кутали в одежду своих детей или маленьких ручных собачек, а мужчины сильнее сжимали в одетой в теплую кожаную перчатку руке свои рабочие портфели, и все шли домой, торопились скинуть с себя тяжелые одежды и усесться около камина за рутинной работой, или на кухне, смотря любимую передачу, или же в свей комнате, читая журналы и тихо дожидаясь ночного времени, чтобы положить зуб под подушку и с фонариком заснуть, так и не дождавшись Зубной феи, или сесть за написание работ или рисование, ведь вдохновение частенько приходило только к ночи, когда фонари гасли.
А сейчас на улице было тихо. Ветер почти не дул, будто заснув вместе с городом, и небо было чистое, даже не засеянное звездами, луной, просто бесконечно черное, такое, как океан, и если заглядеться, наверно, можно было бы в нем утонуть.
И Изабелла, наверно, была бы рада захлебнуться в этой черной пустоте, смотря на нее с крыши дома. Снег под ней уже успел растаять и испариться, и, наверно, если можно было бы посмотреть на черепицу, на которой она лежала, сверху, то можно было бы, наверно, наблюдать рисунок из отпечатков маленькой ступни и отпечатков тела, своеобразных «снежных ангелов». А посмотреть сверху, конечно, можно, ведь не зря этот юноша заставил зиму притихнуть, от скуки наблюдая за девушкой, по желанию которой на его толстовке до сих пор слабо виднелась прожженная пламенным ядром часть.
— Привет, — наконец подал голос Фрост, раскрыв свое нахождение.
Он сейчас стоял в паре метров от девушки возле столба с проводами, что вырос будто прямо из черепицы, пустив корни под крышу. Девушка поднялась и села, непонимающе смотря на незнакомца. Встречались они не так давно, но она уже успела забыть, кто это, и истинно удивлялась, почему ее видят и что этот непонятный делает на крыше, на которую просто так не забраться.
— Кто ты и как сюда забрался? Все входы закрыты, — опасливо начала она, убрав руку за спину, будто готовясь в любой момент достать оружие и напасть. Чуть помедлив, она задала еще один вопрос: — И почему ты меня вообще видишь?
Джек опешил.
— Ты разве не помнишь? В тот день ты провалилась в озеро, а потом на тебя упал сугроб, — юноша прикрыл глаза на мгновенье. Вздохнув, он ногой поднял свой посох с черепицы и нарочно упал, на полпути зависнув в воздухе. — Вспомнила?
— Да, — подозрительно дружелюбно протянула девушка, отводя взгляд. Через секунду она уже стояла, целясь в незнакомца, и зло кричала: — Кто ты такой и почему ты видишь меня? Отвечай!
— Уоу-уоу-уоу, — юноша подскочил, махая поднятыми руками. — Сдаюсь! Мое имя — Ледяной Джек, и мне, — он быстро перевернул посох в своей руке и, наклонившись, зацепил его концом ногу девушки, почти опрокинув ее, — не нравится, когда девушки угрожают мне, даже не представившись! — он резко потянул посох на себя, и девушка упала в подготовленный для нее сугроб, растворяя его теплом собственного тела.
— Ай! — воскликнула девушка, почти касаясь боком холодной черепицы. Она побыстрее встала и отряхнула снег с платья. — Ладно, — согласилась она, кивнув и, наконец, выпрямившись, стоя напротив Джека. — Изабелла. Меня зовут Изабелла. Доволен?
— Вполне, — Фрост улыбнулся. Девушка же что-то буркнула себе под нос. — Тебя не видят, да? — он сел на корточки, смотря на редких прохожих. — Кажется, тебе это много неприятностей не доставляет. Но хранители и свободные духи, несущие за собой цель, могут видеть друг друга.
— Но я не несу никакой цели, — она покачала головой. — Просто существую, порчу людям зиму, порчу лето, осень. Огонь всегда портит. Я, — она выделила это слово, — всегда порчу.
— Я тоже так думал, пока меня не нашли другие хранители, они… — юноша хотел продолжить, но девушка его прервала.
— Мне неинтересно.
Джек обернулся, желая возразить, но от девушки остался лишь след на сожженной черепице и перечеркнутый ладонью рисунок на снегу. Брови юноши сомкнулись, и он, фыркнув, посмотрел вниз, озадаченный чем-то. Его внимание отвлекло золотое свечение, что обозначало приход Песочника.
«Что ж, время снов — твое время», — улыбнулся Джек, покидая крышу.
***
— Только не говори, что я заперта здесь с тобой! — возразила девушка, толкнув Джека в бок.
— Что за…? — потирая голову, промычал юноша, поднимаясь.
Он огляделся и понял, что заперт в ледяной, запертой со всех сторон камере из темного льда, подобного тому, что был создан при том диалоге с Кромешником. Юноша коснулся рукой стен, оглянулся снова. В углу сидела Изабелла с неким безразличием, но тут же и с тревогой разглядывая запертую комнату. Она поднялась, повернулась и сделала шаг назад. Но ее попытка растопить стену была тщетна.
— Эй, почему! — воскликнула девушка. — Почему она не растворяется! — девушка попыталась со всей силы атаковать ледяные стены, но как бы она не старалась, все было безрезультатно. — Вот черт! — она, обессиленная, ударила кулаком о стену.
И часть стены, у которой она стояла, растворилась в воздухе, песком оседая на мерзлой земле. Изабелла не сориентировалась и упала, тут же поднимаясь с колен.
— Я знаю, где мы. Я здесь уже был когда-то, — Джек сделал шаг к девушке, огибая ее, проходя дальше, к следующей стене. — Да! — воскликнул он, осматривая проходы, а потом повернулся к недоумевающей собеседнице. Он, расстроенный и даже злой, всплеснул руками: — Мы заперты в чертовом лабиринте!
