Круги на воде

9:45 Дракона, Киркволл, Вольная марка «Сердце это разбито, но всё ещё бьётся, Никто не осушит сей океан печали. Забыла ты, дева-копейщица из племени аламарр, Что в мире, Мной сотворённом, нет одиночества». Песнь Андрасте (7) Каждую ночь мне снится один и тот же сон: заснеженный лес мрачно мерцает под мертвенным светом луны, мятущиеся ветви деревьев натужно гудят, навевая тревогу и страх. Я лежу на колком снегу, продрогшая, разбитая, слабая. Острые льдинки впиваются в обнажённую спину, но я не шевелюсь. Я просто кукла. Сломанная кукла с оторванной рукой. Я знаю, что нужно делать. Просто замёрзнуть, до колик, до судорог в мышцах. До непреодолимого желания уснуть — во сне. Когда холод дойдёт до сердца, из непроглядной тьмы раздастся протяжный вой, тоскливый и яростный. Я улыбнусь, хрупкая корочка льда на губах треснет и струйка крови медленно заскользит по подбородку, прохладная, как утренняя роса. И тогда появится Волк. Твоё наказание, Эвелин, твоя кара за слабость. Придёт… Он обязательно придёт… Я знаю. Пожалуйста, успей. Мне нужен твой огонь. Снег ломко скрипит под весом крупного зверя. Шаг, другой, третий. Волк неторопливо прохаживается вокруг. Если скосить глаза в сторону, можно увидеть мрачную тень древнего бога. И я смотрю, конечно же, и глупо хихикаю в душе, представляя, как смешно выглядит моё лицо. Какая нелепость. И всё же я смотрю на него, с трудом разлепив тяжёлые веки. Вздыбленная шерсть зверя поглощает свет, будто обсидиановый доспех, длинные клыки сверкают. Морозный воздух плавится от жаркого дыхания. «Подойди» — мысленно умоляю я, и Волк подходит. Нависает надо мной, огромный, мощный. Он пахнет летом. Нагретой на солнце полынью. Я чувствую, как от его тепла быстрее бьётся сердце, как разгоняется в венах кровь. Гулкие удары пульса сотрясают меня, а может это холод заставляет корчиться оживающее тело. Я жду. Первое прикосновение всегда самое трудное. Сухой мягкий нос касается моего лба, я слышу, как хрипло дышит зверь, его дыхание опаляет меня. Шершавый язык тёркой проходит по щекам. Я воскресаю, тяну руку к мощному загривку, вглядываюсь в множество серых глаз, таких чужих и знакомых одновременно. Жёсткая шерсть покалывает пальцы, я отдаюсь этому ощущению целиком, без остатка, забывая про холод и жгучую боль. Он бережно держит меня за шею клыками, и я тону в огне бессилия и желания. Прости, Создатель, ибо я сумасшедшая. Когда Волк берёт меня, я молча кричу его имя. То имя, что он хотел бы забыть. — Миледи! Миледи! Проснитесь! Волк отступил, развеялся дымкой. До следующего раза. Моя крохотная мечта, безумная прихоть, страшный секрет. — Миледи, вы так кричали! Что б ты провалилась, Раналли. Я проснулась одинокой. Горло нещадно драло, ужасно хотелось пить… Или выпить? Я с трудом приоткрыла глаза и уставилась на испуганную служанку. Маленькая эльфийка, прошедшая со мной весь путь от Убежища, так и не разучилась бояться. Она дрожала, как хрупкая галла, загнанная в угол. Но всё же решительно разбудила меня. Не знаю уж, чего ей это стоило. Маленький демон. — Миледи! У вас кровь на губах… — жалобно пробормотала малышка. — Сейчас, сейчас, я помогу. — Спасибо, Раналли, — сипло буркнула я, судорожно слизывая солёные капли. Последний поцелуй безумной ночи. — Налей мне воды, хорошо? Или… Знаешь, лучше принеси чай. Ты ненавидишь чай, Эвелин. — Конечно, миледи, — пролепетала служанка и убежала, то и дело оглядываясь назад. Что бы я без неё делала? Неловко поднявшись с кровати, я с хрустом потянулась, стараясь не смотреть на обрубок. Всё же жаль потерянную руку, она была мне дорога. Такая… привычная и удобная. Обыденные дела, которые раньше не замечались, сейчас приносили недюжинные неудобства. Это злило. Пошатываясь, я подошла к окну. Столкнула с подоконника пустые бутылки и порадовалась грохоту, разбившему тишину ночи. — Пора завязывать, пташка, — от издёвки в моём голосе повесился бы гарлок. Умение копировать голос Варрика — не лучшее из достоинств леди Инквизитора. Леди Инквизитор, ха! Бывшая леди бывшей Инквизиции. Вышедшая в тираж вестница давно сожжённой пророчицы. Калека. Ошибка в делах богов. Воин, что не в силах удержать меч. Отличная компания для Розы Рован. «Пожалуй, закажу ещё ящик или два», — с кривой ухмылкой решила я и, так и не выглянув в окно, доверилась рукам вернувшейся Раналли, наловчившейся помогать мне с одеждой и причёской. Взглянув на себя в зеркало, протянутое маленькой эльфийкой, я поморщилась и быстро отвернулась. Где та женщина, на которую с восторгом и восхищением смотрел весь Тедас? Тёмные волосы серебрилась ранней сединой. В глубоко запавших глазах металось одиночество. И игриво булькали остатки Розы Рован. И медовухи, кажется. Как будто был иной путь. После провала на Совете меня ненавязчиво отодвинули от дел. Соратники, ещё недавно выполнявшие приказы без лишних слов и проволочек, вдруг оказались почти врагами. Они не верили мне. ФенʼХарел? Ужасный волк? Старые эльфийские сказки. Даже в глазах Быка, прошедшего со мной весь путь по древним эльфийским руинам, мелькало сомнение. Сэра фыркала и кривлялась, утверждая, что Яйцеголовый годится разве что в яичницу. Если бы не Коул, я бы давно свихнулась. Он знал, всё знал. Но кто будет слушать странного юношу, то ли демона, то ли духа? Властители мира готовились к войне с горсткой эльфов, под предводительством спятившего отступника-мага. Я до хрипоты доказывала правоту, пока не поняла, что дело не в Волке, не в эльфах и не в легендах, а во мне. Вестница Андрасте должна уйти, дабы не мешать остальным. После вынужденного роспуска Инквизиции влияния у меня не осталось. Разломы давно закрыты. Пора на покой, так решили сильные мира сего, к коим я больше не относилась. Надо было меньше шататься по болотам и больше задниц лизать, вот так. Я помнила взгляд Лелианы, смущённый, но всё же довольный. Церкви не нужны соперники, так ведь, сестра Соловей? И я сдалась. Целиком и полностью. Воспользовалась предложением Варрика и покинула Ферелден, вернувшись в Вольную Марку. Семейство Тревельян попыталось было сплясать на пепле моей славы, но после пары откровенно хамских писем оставило попытки. Возвращаться в Оствик я не собиралась. Знать Киркволла оказалась менее благоразумной: массивный стол был погребён под письмами и приглашениями, бережно хранимыми для растопки. Изредка писали и те, кто когда-то звался друзьями. Я решилась разобрать бумажные горы, просто для того, чтобы отогнать хмурые мысли. Отхлебнув горьковатого чая, развеявшего остатки сна, я окунулась в прошлое. Демоны, как же болит голова! Письмо Дориана источало едкую злость к Магистериуму, а также к моде на каблуки. Каллен коротко доложил, что жив, и привычно посетовал на сонм вертихвосток (и одного вертихвоста), не отходящих от него ни на шаг. Жозефина ограничилась приглашением в Антиву, на свадьбу младшей сестры — Иветты, и туманными намёками на знатных друзей жениха. Занятно. Милая Рюшечка так обеспокоена преференциями для своей семьи… Я раздражённо уставилась в потолок, раскачиваясь в кресле. Кажется, место в новом мире нашлось для всех. Мне же осталось самоедство и толика зависти. И идиотские сны. Создатель, как я надеялась, как мечтала… Как злилась, когда тот, на кого я смотрела с потайным обожанием, после тысячи слов, превозносящих меня до небес, вдруг разворачивался и уходил, натужно признавшись в безмерном уважении. Ублюдочный эльф. Чтоб тебя Бык отымел. Затолкав подальше затейливые фантазии на тему двуручного меча и игольного ушка, я вскрыла очередной конверт и сосредоточилась: жизнерадостное письмо Дагны пестрело неряшливыми схемами. Я с трудом прорвалась сквозь путаные разъяснения и отказалась верить написанному. С робкой надеждой перечитала заново, дважды или трижды. И застыла, глядя на неровные строчки. Ибо Дагна обещала невозможное. «Эй, Инкви, не советую! Эта хрень шевелится! И, кажется, убила кузнеца. Пипишечка в восторге». Рисунок корчившегося в муках убиенного прилагался. Пляшущие буквы, написанные рукой неугомонной Сэры, порадовали больше, чем я могла представить. Память заботливо подбросила уютную картинку: закатное солнце над древними стенами Скайхолда, загаженная птицами крыша и рассыпчатое печенье, крошками которого брезговали даже вороны. Пожалуй… Пожалуй, это было неплохо. Взглянув на дату отправления письма, я задумалась. По всему выходило, что гости будут совсем скоро. Возможно, завтра или через пару дней. Привычное ощущение потери и одиночества притупилось, сменившись предчувствием чего-то светлого. Возможно, зря я так печалилась о прошлом. У меня остались друзья. Меня помнят.