Пускай хотя бы помнит...

«Если ты не откроешь себя для воспоминаний, то будешь всю жизнь бояться прошлого». Фраза Болотова с их последнего сеанса мечется в сознании, из последних сил пытаясь проломить собой хотя бы одну из сотен бетонных стен. Так странно… Подобное ведь даже объяснению обычного человека не поддастся — как этот бетон может быть прочнее реального, осязаемого? … — Вы знаете, а я все-таки настаиваю на коротенькой госпитализации… — добродушно улыбается врач, размашисто вырисовывая что-то в карте с витиеватым «Пылаева У.И.». Доктора ведь своего рода художники, правда, раз у них такой полет движений? Ульяна ухмыляется собственным мыслям. Тогда, получается, весь наш мир проткнут незримыми нитями вдохновения? А в руках у судьбы — ключи от всех галерей, где каждая картина, или книга, или музыка... чья-то жизнь? Интересное размышление. Нужно будет обсудить с Алисой, если такая возможность выдастся. — Ульяна, прием, земля на связи! — Что? Ах, да. Я согласна. Когда мне нужно быть у Вас? — Давайте договоримся так – как только сами почувствуете. Не стану настаивать и давать рекомендации, здесь это явно не поможет. Танцовщица чувствует, что бодрит ее это неимоверно, и выбегает, наскоро прощаясь. Болотов запускает обратный отсчет.

…

Вечером очередного дня, Уля осторожно открывает дверь квартиры Алисы, и невесомо, чуть ли не на цыпочках, крадется (на часах ближе к 22.00, вдруг разбудит?), но зоркий взгляд цепляется за пару армейских ботинок, в которых можно потеряться. — Повторять — не всегда сдаваться, Леш, — раздается приглушенное Алисино, и Ульяна идет на звук ее голоса, переполненный летом. Картинка, возникшая перед глазами, печатью на сетчатке с мгновенной отправкой в папку «искусство» — Доценко, облаченная в высокие шорты и топ, лежит на боку, подпирая голову рукой; напротив, зеркально отражая ее — Карпенко. Он купается пальцами в янтарной жидкости в бокале, чтобы перенести ее капли на бедро девушки, и вычертить там очередной знак. — Пылаш, зайди уже, а, — внезапно оживает Алиса и машет ладонью. — У нас тут сеанс терапии, а не тантрического секса. — А что, я бы… — уже нахально тянет мужчина, но тонкие пальчики ложатся на его губы под нарочито-строгое «тсссс». — Ну чего я такого сказал? Ульяна поначалу даже тушуется слегка, потому что рушить своей энергией такую атмосферу — вандализм, но как-то неожиданно для себя все же проникается, притягивается. Потому что иногда в человеке так много всего переплетено и скомкано, что нужен рядом тот, кто сможет мягко и ненавязчиво попытаться все распутать, не прибегая при этом к ножницам, ведь душа — слишком уж тонкая материя. Не сказать, чтобы Пылаева хорошо разбирается в душах (где-то внутри нее по длиннющим темным коридорам бредет маленькая девочка, которая тщетно пытается открыть хоть одну дверь на пути, но всякий раз терпит неудачу), но она знает одно — если чувствуешь в чем-то потребность, нужно ее исполнять. Поэтому Уля ложится между ними и закрывает глаза. — Чувствую, как темно внутри тебя, птенчик, — шепчет Алиса и ложится на кровать, устраиваясь головой у Пылаевой на плече. Та неосознанно откликается мгновенно, и перед внутренним взором – воспоминание из детства, где малышка Уля так же прижимается к маме любимой, потому что «гроза, и спать одной страшно». Капелька алкоголя скользит по оголенному плечу балерины (как по нерву), и она всем своим нутром чувствует рисунок из буквы «У», который нехитрыми мазками после превращается в бьющую токами «Г». — Леш, я не хочу, чтобы он знал, где я. Пожалуйста, Леш. Пообещай. — Блять, я слишком поверхностен, чтобы оценить эту драму, но… он же подыхает без тебя, упрямая девчонка. У Карпенко, как ему кажется, последняя попытка попытаться повлиять, ибо его постоянное лавирование «меж двух огней» — тот еще мазохизм. Эгоизм, наверное, это все, но совсем в малых дозах — переживать за друзей ему не чуждо. Уля молчит, слезящимися глазами выглядывая ночное небо сквозь потолок. Ей хочется расправить перебитые крылья и взлететь выше луны, чтобы выглянуть в иные галактики. А что, может, где-то за гранями атмосферы живет и дышит полной грудью Маленький Принц? — Он больше не будет ковырять твою душу тупой вилкой, малышка, — Алиса возвращает в реальность своим шепотом и мягким прикосновением к щеке. — Правда же, грубый бородатый дядя? Дядя что-то бурчит в ответ, на что Пылаева громко смеется внезапно для самой себя. Она поворачивается к Карпену, обхватывает ладонями его лицо и твердо, уверенно, говорит: — Если ты расскажешь, если он отыщет… Он уничтожит меня. По бледным щекам бегут соленые ручьи, которые одним своим видом жгут все Лешины слизистые. — Иди ко мне, дурочка, — хрипло шепчет мужчина, и прижимает к себе эту хрупкую статуэтку, боясь дыхнуть лишний раз. Уля, на уровне его груди, дышит едва различимым «спасибо», а в ответ его сердце двумя ударами с интервалами в две секунды, отвечает: «не за что». Алиса уходит за тремя порциями ромашкового, забирая с собой емкость в сорокоградусным. Сеанс рисования окончен, но звонок для учителя. Судьба еле слышно поднимается, и, забрав с собой еще одно личное дело с Ульяниными диагнозами, выходит из комнаты.

***

Дни меняют друг друга слишком стремительно, чтобы пытаться за ними угнаться. У проекта скоро финальная стадия, и все вокруг — один большой комок нервов, где по общим сосудам течет лишь кофеин. Орлов худеет стремительно, и, кажется, едва держится на плаву. Его изнутри грызет одиночество, а на кончиках пальцев — лед. Дотронется если, то несчастного сразу же насквозь арктические ветра проймут до самых глубин. Он медленно идет в сторону многострадального автомата кофейного, который уже физически обновлять никто не успевает. Когда на экране появляется оповещение о том, что приторностью напитки сегодня не порадуют, Никита усмехается и качает головой — он явно больше настроен на горькую жижу, чем на нечто сладкое, от которого одно желание после — проверить кровь на уровень сахара. Его руки неосознанно выбивают по сенсорному экрану телефона сообщение для Герды, которые, видимо, улетают в небытие (Кай не получает от нее ответов уже больше, чем вечность). «Как думаешь, сердце сильно обидится, если я полью его седьмым за сегодня эспрессо?» Текст улетает в интернетные сети, появляется одна галочка напротив, и парень тяжело выдыхает, несколько раз проводя взглядом по всем тем одиночным сообщениям, которые суицидниками лавируют на оконной раме диалога мессенджера. Он настолько погружен в болотные топи своего одиночества, что, находясь где-то по шею в этой вязкости, ловит себя на мысли: «Была ли она в моей жизни, или это уже метастазы вгрызаются в душу?» Все чаще едкий голос в голове отвечает, что ничего и никого вокруг него нет, но хрупкая фигурка балерины в тонких длинных пальцах мальчика Кая внутри Орлова улыбается и отвечает: «Она есть. Она тебя не оставит». — Кхм-кхм, молодой человек, а можно порасторопнее? Орлов слишком резко разворачивается, и жидкость из стакана остается пятнышками на рубашке Игоря. — Что, Орлуш, ты не ты, когда не ешь несколько дней? — Хм… Откуда... — Обычное наблюдение — такими синюшными дистрофиками выглядят либо те, у кого на завтрак, обед и ужин сельдерей, либо нервно истощенные пареньки. У Рудника в очередной раз автомат выплевывает пятирублевую монетку, и он, не выдерживая, выписывает предателю хук левой. Удар гулким эхо несется по коридору, трусливо выкрикивая: «Конченый псих, пси, пс…» — Игорь… — Ты знаешь, где она, Никит? Только в этот момент, сталкиваясь с хореографом взглядами, Орлов понимает, что существуют болота, опаснее его собственного. Что они пропитывают легкие… Рудник хватает Никиту за футболку, впечатывает в стену: — Отвечай, блять, где она??? ГДЕ ОНА? Танцовщик понимает каждую из этих эмоций, которые на него мчатся лавиной. Ему, наверное, должно быть страшно от такой ситуации, но… Страшно, на самом деле, лишь только потому, что в собственной душе он ощущает чертовскую схожесть. Почти идентичность (и в этом «почти» — та временная разница между ними, которую они провели с ней). — Йобушки-воробушки, а ну отпустил быстро! – между сцепившимися жарким южным вихрем вклинивается Мига. — Ты совсем озверел, Игорянь? Что за пиздец тут творится? Рудник несколько мгновений смотрит на Орлова, а после, выдрав руку из цепкой хватки Шестеперова, уходит обратно в репетиционный зал. — Никит… — Все хорошо, Миг. Спасибо. В этот момент одна одинокая галочка сменяется на двойную и меняет цвет, но телефон Никиты отдает последние проценты зарядки и уносит с собой в темноту этот секрет.

***

Уля идет к окну, выглядывая в него. Совсем безрадостно. У нее здесь почти полный «all inclusive», за исключением одного — компании, хотя Болотов постоянно повторяет: «для того, чтобы сосредоточиться на себе, нужно, для начала, остаться наедине с самой собой». Хороший совет, Пылаева искренне уважает своего врача, но… как ему следовать, если все, что ты умеешь по жизни — куда-то бежать, что-то делать, без устали танцевать , о себе вспоминая лишь вечерами в душе, созерцая синие от ушибов ноги? Ульяна усмехается — это ведь своего рода амнезия, правда? Забывать о себе. Но есть между ними, все же, существенная разница. Ульяна в сотый раз одергивает себя и запрещает идти в Instagram на страницу Игоря, потому что знает — там он, как и обычно, до одури веселый и жизнерадостный, подгоняющий и подкалывающий весь свой окружающий зомби-апокалипсис. И все на его профиле невербально сердечки ему свои шлют, спрашивая, откуда энергии столько и как можно быть таким неутомимым весельчаком? Никак нельзя, Пылаева все о нем чувствует, поэтому и не обновляет. Боится прочитать по его глазам всю его боль, и вновь, забыв о себе, примчаться и броситься спасательным кругом в глубины его отчаяния и страха. В дверь в тот же миг кто-то стучится. Она озирается со страхом, с каким детки маленькие в чудищ неведомых верят. Но у взрослой малышки уже давно другие страхи. Кто бы мог подумать, что одного и того же человека можно одновременно так любить, и так бояться? Слава Богу, на пороге всего лишь ассистентка. — Ульяна Игоревна, на третьем у нас сегодня занятие с крутейшим спецом по йоге. Посетите? Сообщение, одновременно с предложением пришедшее на телефон, нахально светит текстом: «Иду за тобой по битым осколкам, и думаю – насколько сильно я тиран, если после себя ты оставляешь стекло, девочка? Больше всего на свете боюсь увидеть среди всего этого острия тонкие струйки крови. Может, без меня нам и правда было бы легче?» — Ульяна Игоревна? Вы как-то побледнели резко… — Лечу, бегу, не переживайте! Спасибо за приглашение, очень кстати! Говорят, на занятиях йоги можно разгрузить сознание. Ульяна сильно надеется, что Рудник в ее голове хоть немного потеснится. … Гарик мчится по коридору съемочного павильона, словно окрыленный. В его сон послеобеденный (первый на неделе спокойный, по сути), догадка приходит молниеносная, потому что все это время там Уля крутится балериной из детской шкатулки на столе… у доктора Болотова. Он по дороге бросает Нестеровичу: «Вань, я скоро», а вьющейся неподалеку Кольбедюк: «Юль, скажи Орлову, что он за главного. Я скоро вернусь». Ребята хихикают вслед, понимающе переглядываясь, мол, финал проекта, все кукушки улетают в теплые края, объяснимо. Один Макс вздыхает понуро и пишет сообщение Кате: «Замени Рудника, рыжик, а-то он только что умчался от нас резвым козликом куда-то». … В этот раз за окном, как назло, снег вперемешку с дождем. Ульяна сидит в кабинете у главного и задумчиво смотрит, как капли на стекле рисуют параллельные прямые, слезами утекающие в небытие. Она не замечает того, как врач садится перед ней. Она даже его не слышит. Блуждать по лабиринтам сознания — словно тонуть где-то, без сил на то, чтобы всплыть и бороться. — Такое ощущение, что Вы сейчас — в серости улиц, погруженная в одиночество и тоску. — А? Что? Ой, простите, Вы сказа… — Я сказал, что Вы родились явно не для того, чтобы слиться с толпой и навсегда в ней пропасть. Пылаевой не на шутку кажется, что вся мудрость этого мира – в человеке напротив, хоть он не старец еще, не вождь племени, и даже не ведьмак. Получается, нужно просто… не дать себе потерять себя? — Просто, — внезапно вслух смеется девушка, закидывая ногу на ногу. — Простите, я… — Ничего-ничего, — улыбается мужчина, постукивая пальцами по столу. — Диалог с самим собой — это всегда занятнее любых дискуссий. У меня, на самом деле, всего один вопрос. Как чувствуете себя? Пациентка затихает резко. Ей не ответить на это «нормально», «сойдет», «да так себе», ей не излить душу, потому что она настолько хрупкая и почти эфемерна после операции, что от лишнего движения разойтись по швам может. Ульяна открывает рот, набирая больше воздуха для ответа, но ее внимание привлекает шум за дверью и голос, который из миллиона узнает с одной ноты. — Что он?... — Зайдите за ширму, пожалуйста. Не бойтесь, она плотная, Вас не увидят. Дверь распахивается одним резким движением, и сердце Ули пойманной в силки птичкой колотится так сильно, и так громко, что она ничего и никого, кроме него и того, кто живет там, не распознает. — Добрый день, Игорь, — тем временем степенно выводит Анатолий Петрович. — Что же у Вас случилось, если желание попасть ко мне на прием выдалось настолько сильным? Рудник начинает нервными шагами мерять квадрат пола перед столом врача, и каждая вибрация змеей втискивается в сосуды Пылаевой, впрыскивая в вены легкий яд. Она поднимает ноги аккуратно и подтягивает их к себе, обнимая руками. — Добрый. Она здесь? Ульяна Пылаева у Вас, скажите мне? Ай, к черту! Я и сам знаю, что здесь! Увидеть ее хочу, мне очень надо. Пожалуйста. Голос хореографа меняет радуги окраса через каждое слово — у него внутри предупреждение о сейсмической активности. Небо подрагивает, готовое упасть на землю. — Док, скажите, она ведь здесь? Пожалуйста, скажите, я хочу… Просто несколько минут. Увидеть ее. Мне нужно… Умоляю, Анатолий Петрович. Девушка за ширмой дрожит осиновым листом, головой качая. В отрицании, в нежелании рушить сейчас то, что и так хлипко и ненадежно держится, норовя развалиться и разлететься серым пеплом. Но он там сейчас такой одинокий. Такой потерявшийся. Такой любимый. Всеми фибрами души, до сумасшествия, не смотря на то, что память столько всего еще скрывает. И хочется выбежать, обнять и прошептать, что хорошо все, и «поехали домой, я приготовлю тебе пасту», и говорить о чувствах своих, но… Но что может протанцевать та самая балерина из музыкальной шкатулки маленького мальчика, который, не в силах унять свое любопытство, просто взял и лишил хрупкую девочку ее музыки? Правильно — ничего. Поэтому Ульяна смиренно сидит за перегородкой и льет горькие слезы по всей той красивой мелодии. — Игорь, покиньте мой кабинет, пожалуйста, иначе я вызову охрану, — спокойно произносит тем временем доктор, пристально глядя в глаза мужчине, который мечется загнанным зверем напротив. — Игорь! Тут хореограф останавливается ровно напротив того места, где на расстоянии руки, и целой Вселенной от него — маленькая хрупкая девочка, глотающая соль и растирающая ее по своей нежной коже. Выключатель в голове Рудника щелкает, и озаряет темную до этого комнату слишком уж сияющим светом… И он понимает. Он все осознает ровно за миг. Тот самый, когда достает из кармана футляр квадратный, ставит его на стул пациента, и, прошептав в последний раз: «люблю тебя, малышка», выходит из кабинета. Пылаева, дрожью вытряхивающая из себя соль океанов и лед арктических ветров, выходит спустя минуту — ровную и строгую. — Вам оставили, Ульяна. Заберите, — доктор кивает на коробочку, которую его пациентка обходит так аккуратно, словно та скоро оттикает положенные секунды, и взлетит на воздух под радужные искры и крики взорванной души. — Я не могу, — ее едва хватает на ответ, потому что рыдания спазмом давят на горло, рисуя на нем защиту от спасения древними неизвестными рунами: «ничто не пройдет дальше», ровно по гортани, и кровь стекает к легким, и дышать почти нечем, но… — Боюсь, если заберу я, то вечером меня неправильно поймет моя жена, — улыбается Болотов, и взгляд его добродушный на мгновение ослабляет весь натиск войны внутри девушки. — Вас никто и никогда не заставит жить и идти против себя, но Вы должны забрать это кольцо. Вдруг в нем — ключ ко всему забытому прошлому? — Может, я просто не хочу его вспоминать… — едва слышно шелестит в ответ Пылаева, водя тонкими пальчиками по силуэту футляра. Отдает шершавостью, выжигающим сетчатку красным, и теплом… … — Малышка, ты замерзла, да? Они в загородном доме на выходных, и дело происходит ночью. Обнаженная Ульяна лежит возле открытого балкона и ждет, когда он вернется с двумя чашками чая. — Нет, ни капли. — Ты такая грустная, — Рудник, отставив напитки, садится рядом с любимой и губами ее плеча касается. — Почему? — Потому что я не хочу уезжать утром. Здесь так спокойно, так хорошо. Здесь только мы, понимаешь? И я не хочу, чтобы МЫ заканчивались. Он до глубины души тронут ее откровением, однако… — Завтра с утра дела, ты же знаешь. — Знаю. — Давай спать, моя девочка. Давай. … — Самой себе ответите на вопрос «почему?». Только вслух. Позвольте мне стать свидетелем этого откровения, — Болотов делает пометку в карте и откладывает ручку. Ульяна невольно усмехается — вот она, вся история ее сознания в одном тоненьком переплете. И все? Так просто? Вот бы ей самой открыта стала эта истина… — Вы же знаете, что не отвечу. Балерина тяжело выдыхает, и до судорог сжимает несчастную коробочку. Сердце выстукивает одну-единственную фразу своему жителю: «пожалуйста, не будь таким необходимым». — Тогда побудьте у нас еще пару дней, ладно? Я пока не могу Вас отпустить. Сердце стучит в ответ: «нет, нет, нет». Заметное смятение на лице танцовщицы слишком обескураживает , поэтому врач поднимается, обходит стол и присаживается напротив пациентки. — Никаких медикаментов, визитов врачей и заумных слов. Сознание человека, как по мне, никогда не будет изучено до конца, а стресс настолько многолик и непредсказуем, что лучше перебдеть, чем жалеть после. Я как по минному полю хожу, пытаясь чинить огранки бриллиантов вокруг себя. Девушка несколько секунд сидит молча, но после… неожиданно улыбается, щурит глаза по-кошачьи: — Знаете, рядом с Вами мне не так страшно даже… Почему? Мужчина аккуратно касается ее плеча ладонью, глазами взирая прямо в душу: — Потому что я думаю о Вашем благополучии не с точки зрения врача, а человека, которому на данном жизненном этапе выпала честь продемонстрировать все свои лучшие качества, чтобы бескорыстно помочь тому, кто заблудился, быстрее обрести дом. Морально больше, чем физически. Да, безусловно, благие дела мы совершаем ради себя, не могу отрицать подобного, но не умаляйте того факта, Ульяна Игоревна, что на свете существуют добрые люди, которые способны помогать без оглядки на себя. Они, возможно, тоже нуждаются в помощи, но не могут попросить… Вы же понимаете, о ком я сейчас, правда? Ульяна понимает. Ульяна видит перед собой маленького мальчика Никиту, который на льдине уплывает все дальше от берега, дрожа от холода и одиночества; Ульяна видит большого Игоря, который на осколки рассыпается прямо у нее на руках. Она знает, что сможет помочь обоим. Она знает, что, если сломается… Кто-нибудь поможет ей. Ведь Болотов не может ошибаться?

***

Анатолий Петрович и правда не врет, у Ульяны здесь — почти курорт. Периодически, уходя на процедуры, она оставляет телефон под подушкой, потому что физически не выдерживает смотреть на сообщения от друзей, исполненные тревогой (оказывается, у нее так много тех, кого можно причислять к «волнующимся»). После очередного урока йоги, она заходит в палату, ведет кончиками пальцев по стене, и тихонько мурчит: — Привет, родная моя четверка, не заскучали? Я тут подумала, может, попросить у дока разрешения вас перекрасить? Ну, чего молчим, мм? Ладно, спасибо, иначе было бы действительно тревожно, если бы мне ответили стены. Она садится на кровать, щелкает пультом от телевизора и включает любимый канал, ощущая разъедающую сердце щемящую тоску. Скучает… Как же она неимоверно скучает по всем, с кем намеренно не поддерживает сейчас связь. Тут же из недр интернета, словно звоночек очередной от «прошлого» прилетает сообщение, которое загорается одинокой строчкой посреди океанических поверхностей заставки гаджета. Пылаева долго не решается посмотреть, оставляя себе наивно этот призрачный шанс на спокойствие (да кому ты врешь, девочка?), но любопытство все же пересиливает, пока рука тянется к телефону, нарушая все негласные запреты и непринятые законы. Затишье перед бурей. «Последние моменты до полного уничтожения. Цветом лица сливаюсь с зомби, уровнем сил — с человеком в пятилетней коме. Пожалуйста, если у тебя есть хоть что-то сейчас в резерве собственных сил… Вытащи меня, а? Не пропадай…» Уля вздыхает тяжело, запуская ладонь в волосы, а после – улыбается экрану: — Куда я от тебя денусь, Никитка?

***

Ей стоит неимоверных трудов добраться до гостиницы, где живут сейчас финалисты. Она не говорит об этом никому, в том числе и Кате с Максом, уповая на то, что четверка счастливчиков вместе со своими гуру и наставниками сейчас настолько в раздрае, что не имеет сил быть где-то, помимо своих коек, номеров и квартир. На груди балерины теплом неимоверным жжется цепочка с новым «кулоном», подсознание тайно выводит ему назначение «оберег», не желая расставаться; Ульяна просто идет на поводу у забытого, зная, что нужно учиться доверять себе. Хуже точно не будет. Нужная дверь легко поддается. Пылаева аккуратно закрывает ее за собой, делая несколько шагов по комнате. Темно. С улицы – ни единого светлого лучика от фонаря, будто вечерами по миру все обесточено. Но она видит силуэт на кровати, в созданной тишине чувствует прерывистое дыхание — спит. Невесомо опускаясь рядом, касается кончиками пальцев ледяной кисти и шелестит: — Не замерзай, пожалуйста. Я здесь. Я здесь, Никит. Его глаза в тот же миг распахиваются, он подскакивает на кровати и, тяжело дыша, на Ульяну смотрит — неверяще. — Ущипнуть тебя, может? — Это ты… Ты пришла… И его улыбка — вместо миллиардов ватт. Улица становится светлее, температура в номере поднимается, и в объятии, которое дарит Орлов своей Герде, тают многовековые льды.

…

— Маленький-маленький мальчик, — шепчет Ульяна ласково, перебирая светлые волосы. Голова Никиты, переполненная столькими безумными идеями, покоится у нее на коленях, и он тихо, кажется, всхлипывает. Она решает просто не заострять на этом внимания. Кажется и ей самой, где-то внутри нее тихо всхлипывает та маленькая-маленькая девочка, с такой тонкой обнаженной душой, которая рвется навстречу такой же, словно близнецу даже, и девушка произносит: — Кай, ты справишься. Подумаешь, финал. Пф. Ты так до него легко дошел — играючи, без номинаций. Видишь, как все красиво, а? — Черт, я с самого начала думал, что меня никто не поймет и не примет, — говорит Никита, а голос его все так же дрожит. Момент слабости или момент силы? — Да с чего ты взял, дурачок? Такую искренность, такую доброту и такую самобытность всегда принимают на «ура». Ты просто прекрасен, и я знаю, что тебе удастся в этой жизни все, о чем задумаешь. Поэтому, поверь в себя. По крайней мере, поверь в себя так, как Я верю в тебя. Орлов застывает. Внутри него теплым летним бризом вьются ее слова, и он на мгновение позволяет себе умчаться в бесконечное лето, к морскому берегу и легкости на душе. Он улыбается, перехватывая ладонь Ули, он улыбается, дотрагиваясь губами до ее запястья. Уля знает, что помогает ему. Знает, что сейчас она для него — спасательный круг, и ей легко и радостно, и ей до дрожи души нужно и важно знать, что с ним все хорошо. В этот же миг Никита уже — напротив девочки. Он в едином порыве обхватывает ее лицо, выдыхает что-то, а после — касается ее губ своими. И это касание, этот легкий поцелуй — крылья бабочки, которые несутся над лепестками цветка, обращенного к солнцу. Когда-то наступит лето. Когда-то они оба согреются без помощи друг друга. Но сейчас — никак. Никита еле слышно говорит: — В самом начале я обещал вытащить тебя из любой пропасти. Все вышло иначе — ты вытащила меня. Пылаева кивает, из ее глаз строчками солеными бегут слезы легкости. Никита смеется тихо, вытирает их, прикасаясь своим лбом к Ульяниному. Его тонкие длинные пальцы касаются ее волос, и танцовщица, следя за движением взглядом, внезапно оживает: — Никит, как у тебя с парикмахерским искусством? — Где-то на уровне чемпиона мира по дзюдо. А что? — Отлично. Мне нужно, чтобы ты немножко поколдовал над моей внешностью… — Ты сошла с ума? — Ага. — А если я косякну? — Я завтра подравняю в салоне. Мне важно, чтобы это сделал близкий мне человек, — балерина ладонь его переворачивает, и пальчиком выводит узоры разные. — Понимаешь, моя ба всю жизнь говорит о том, что, состригая волосы, ты состригаешь свое счастье. А я вот убеждена, что это зависит от энергии чужих дядь и теть! А ты ж мне не чужой дядя? Ты мое счастье точно не отнимешь, ты ведь не такой. У Орлова в арсенале еще тысяча отговорок, наверное, но этой редкой птице он отказать не может. — У меня есть ножницы. Идем в ванную, ненормальная девочка. — Спасибо, Никит. Что бы я делала без тебя?

***

Ульяна половину ночи крутится возле зеркала в длинной Никитиной футболке, присматриваясь к отражению. Улыбаясь ему, заливаясь иногда смехом, иногда — прерываясь на слезы. Ей кажется, что с тонкими светлыми прядями она выбрасывает и добрую часть прошлой жизни — боль, разочарования, истерики и выплаканные океаны, Игоря… Но едва в сознании звучит его имя, оно тут же прерывает бесконтрольный поток мыслей — Игорь не ошибка. Игорь не тот, о ком просто забыть, сходив к парикмахеру и изменив себя. И она, возвращаясь назад, точно бы испытала все с ним… Еще раз. — Ложись спать, Уль. Я тут кровати сдвинул, чтобы не смущать тебя, - Никитин шепот такой громкий, что девушка морщится забавно, одергивает себя, и, в крайний раз ведя по волосам, юркает под бок к парню, тыкнув его для верности кулачком: — Я тебя умоляю, смущать ты меня вздумал. Еще чего. Все, молчим, спим. Греемся. Я рядом.

…

Утром, пока Никита будет еще спать, она осторожно выберется из комнаты, оставив ему записку: «Я больше не пропаду, я буду на финале, обещаю, и буду всегда тебе отвечать», дойдет до номера Игоря, который тот снимает, когда не хочет ездить домой, присядет и протолкнет под дверь вторую записку: «Если бы можно было еще раз пережить – я бы пережила. Спасибо за то, что помнишь размеры моих пальцев». Она уйдет с высоко поднятой головой, гордо решая, что больше не сломится. На пороге напишет последнюю на сегодня смс Леше: «Если я попрошу подготовить меня к финальному номеру –открывашке, ты ведь поможешь, Карпен?» Ответ прилетит спустя полчаса: «Ненавижу за такую рань, но ответ безусловный – конечно. P.S – Доценко ведь не простит». Пылаева смеется. Вот и прекрасно.