Пускай хотя бы помнит...

— Я была уверена, что это конец, — все еще шепчет пораженная Юлианна, прижимая ладони к щекам. — Ожидаемо, как мне кажется, — вырывается у кого-то из ребят. Никита и Ульяна стоят в гримерке. Никита сжимает ладонями ее плечи и жадно вглядывается в лицо (где-то внутри него, силясь унять паническую атаку, судорожно вздыхает Маленький Принц, глядя на то, как порывы безжалостного ветра все дальше и дальше уносят его Розу). — Быть может, скажешь хоть что-нибудь? — шепчет девушка, и на ее лице блуждает тень вымученной улыбки. Голос — хрип. Орлову на мгновение кажется, что он сейчас совсем не ей принадлежит, а тянется откуда-то изнутри него самого. — Не забывай про ромашку. — Никитааа… — всхлипывает Ульяна, утыкаясь лицом в его плечо.

***

— Жестоко, — констатирует Вова, похлопывая друга по плечу, - ну ты как, а? — Не смог. Игорь вспоминает ее просьбу, ее переполненные страхом глаза… — Знаешь, Вов, мне так страшно иногда становится от того, что она ничего не вспомнит и проиграет эту битву с собой, потому что никого на свое поле боя не пустит. — Хм, — Гудым складывает руки на груди, исподлобья глядя на Рудника, — даже если и проиграет, стань тем, кто первым ее оттуда вытащит.

***

— Иди сюда, — Катя продирается к подруге и сгребает ее в охапку. Ульяне кажется, будто бы сейчас она сгорит в огне ее волос, но весь огонь Решетниковой невероятно теплый. В нем можно только возрождаться — Спасибо тебе за такую яркую сцену и такие чувства. — Спасибо, что моей точкой здесь стала ТЫ, Кать, — шепчет девушка. Хореограф вздрагивает от неожиданности и осознания. — Ты… — Да. Мне показалось, что это — самый лучший вариант для всех. Катю разрывает напополам от дикого желания наорать за излишнюю самостоятельность и прижать к себе еще ближе, потому что ей сейчас явственно видится маленькая хрупкая девочка, та самая Ульяна без ее привычной маски, которая грозит не выстоять один на один против целого мира. — Знаешь, — начинает говорить Решетникова тише (все же, первый вариант всегда может подождать), — когда мы с тобой серьезно уставали или были морально разбиты, то всегда угрожали вселенной, что этим же вечером пойдем в клуб и напьемся. Никогда не получалось, потому что схватки с диванами наше безудержное веселье не выдерживало. Пылаева молчит несколько секунд, словно взвешивает все «за» и «против», а после — лукаво улыбается: — Что нам мешает теперь?

***

Правила таковы, что этим же вечером выбывший участник команды обязан покинуть гостиницу. Правила, на поверку, слишком уж жестоки. — Если об этом узнают, меня завернут в осьминога! В осьминога, Орлов! Знаешь, когда жопа и голова — это одно и то же, звучит не слишком вдохновляюще! — яростным шепотом выдает Мига, размахивая руками. Импульсивность на грани истерики — фирменный стиль, только сейчас он явно не канает, потому что мальчик напротив морально на осколки, физически — где-то на половине пути. Шестеперову сдавливает грудь, ребра изводит спазмами. Он не любит свою эмоциональность, но ничего с ней поделать не может, как же иначе. — Я не буду спрашивать тебя, почему ты так сделал, потому что доверяю тебе и твоим решениям, просто… я ломаюсь, — шепчет Никита отчаянно, кусая губы. Бледность его лица роднится с цветом толстовки наставника. — Слишком зависим? — Слишком пророс глубоко, сам не ожидал, не хотел, просто… просто пойми. — Она может остаться до завтрашнего утра, баста. Только вот совет тебе, Никульчик — хорошим это все не кончится. — Все уже кончилось, Миг, — шепчет парень, впиваясь пальцами в ладони. Боль физическая вместо моральной — излюбленная манера, выдержанная годами.

…

Вечером того же дня Мигель будет сидеть в холле гостиницы ребят, потому что оставаться один на один с собственными мыслями ему не захочется.

…

— Пс-пс, нелегальщину продаешь? — раздается над ухом Шестеперова вкрадчивый голос, от которого наставник резко вскакивает и затравленно озирается. Рудник стоит и ухмыляется прямо по курсу. — Тпру, Мигельчик, не дергайся. Я тут в лице себя и Максима пришел спросить, не видел ли ты Ульяну и Катю, а то мы их из виду потеряли. — А где сам Максон? — Все еще дуется на тебя, поэтому я тут за всех страдаю. Мига издает что-то вроде «хммммм», и длится это все уже около минуты. — Давно нет? — Давненько. — Тогда я знаю, в какой именно клуб унесло наших мамзелечек, — хлопает в ладони Мигель, радостно их потирая (ну наконец-то движуха, а то грустные мысли норовят сожрать с потрохами). — Катя давно угрожала мне, что напьется. Ну вот, видимо, утащила за собой и дитятко наше пылаевское. У Игоря глаза увеличиваются в размерах, то ли от удивления, то ли… от страха? В мыслях тут же черным туманом закрадывается чувство вины за то, что не смог вовремя найти и успокоить (ведь клубы и алкоголь — это способ что-то заглушить в себе, разве не так?). — Поехали за ними, Рудничок, — из мыслей хореографа выдергивает нарочито-бодрый голос Мигеля, — ибо Максимушку я никуда на ночь глядя отпускать не собираюсь. Только обещай не пытаться меня разорвать на маленьких кубинских зайчиков за сегодняшний день, окдок? — Хорошо, что предупредил, — хмыкает Игорь, направляясь к выходу, — и я не успел изучить до конца все виды средневековых пыток. Шестеперову почему-то даже не хочется острить, потому что этот день слишком уж треплет морально. В особенности тот утренний разговор с Ульяной, о котором знают только они.

***

— Так, сейчас мы все расслабляемся и забываем о всяких танцах! — Катя перекрикивает музыку Ульяне на ухо, не отпуская при этом ее запястья. — Каламбур получился! Ульяна честно старается расслабиться и отпустить ситуацию. Старается, но проваливает задание по всем фронтам. Ей горько и грустно, потому что больше нет занятия, которое отвлечет от страха и неопределенности. Совершенно внезапно у Решетниковой в руках появляются два коктейля. — Нестерович меня убьет, — вздыхает рыжеволосый хореограф, а после начинает хохотать. — Да и пофииииг!!! Уля мешкает, пока Катя щурится. Катя уж слишком напоминает лису (откуда в памяти вообще появляются ассоциации с детскими сказками?) — Не получается победить голос разума? — понимающе тянет Решетникова. — Не получается, — соглашается светловолосая, горько усмехаясь. Интересно, надолго ли с ней это чувство безысходности? — Тогда просто скажи самой себе, что ты заслужила этот расслабон, Пылаш. Честно, если бы сейчас было больше времени, я бы закинула тебя в рюкзак и мы махнули бы на острова, но… Пока что никаких возможностей. Уля совершенно внезапно вспоминает отдельные моменты: вот они с Катей горестно вздыхают, сидя у экрана ноутбука, жуя чипсы и просматривая фото каких-то теплых стран; вот они стоят в магазине и рассуждают на тему того, сколько должно быть купальников у девушек; вот они скачут возле витрины какого-то турагенства, вслух читая все предложения о горящих путевках. Маленькие моменты из одной большой картины под названием «Дружба». Ульяна улыбается. Ей тепло. — Так как, ты говоришь, называется этот коктейль, а?

***

Для Никиты одиночество всегда тождественно равно вдохновению, потому что, только отвлекшись от всего и отрекшись от ненужного, ты можешь остаться один на один со своей душой, чтобы поговорить с ней о сокровенном. Для Никиты все меняется за одно короткое мгновение (что такое эти три недели, по сути?). Он держит в руках мобильный, палец висит в миллиметре от контакта Ульяны на экране (ну давай, ну нажми!), но что-то внутри клокочет, что-то удерживает. Что-то все еще цепляется за привычные устои. — Ага, да бесполезно! — пыхтит внезапно появившийся Макс, заглядывающий тут же через плечо Никиты. — Вот кто так поступает, а? Только бабы, только бабы. Макс расстроен. Первый порыв «грусти» уже позади (ну незачем материться в присутствии детей), идет второй — желание обсудить с кем-то безрассудное поведение своей женщины. — Хочешь сказать, что ты сам поступил бы иначе? — тихо спрашивает Орлов, блокируя телефон. Пальцы неприятно покалывает (едкий голосок хитро спрашивает: «Ой, да ты серьезно?»). Макс на секунду позволяет себе представить, как Мигель говорит, что вынужден расстаться с ним. Тут же передергивает. Разблокировав телефон, он быстро печатает: «Только не мешай, прошу тебя. Завтра тренировка в 8. Люблю».

***

Громкая музыка, огни вокруг и сотни людей — иная Вселенная (такая родная, такая далекая). Игорь пробивается сквозь, выискивая глазами свою потерю, свое сокровище. Вокруг таращатся, улыбаются и смеются, но его не волнует. Даже подумать теперь страшно — потерял ее, променяв на это… — Угадай, кто? — вдруг раздается над ухом и губы касаются мочки, рассылая тысячи импульсов по всему телу. — Самая уникальная, самая сумасшедшая, — хрипло выдыхает Рудник, резко оборачиваясь. Уля, явно не ожидающая такого, падает прямо в его руки, звонко смеясь. — Ты пьяная, чудо? — Яяяя??? — оскорбленно переспрашивает Пылаева, а после поднимает ладонь и машет перед своим лицом двумя пальцами. — Хм… вполне вероятно. Но не о том речь! Я так рада видеть тебя! — И я рад в очередной раз найти тебя, — улыбается Игорь, чувствуя, как с души медленно падает камень. Рядом, в его руках… по крайней мере, в таких условиях она явно в безопасности. — Просто… легче ведь не терять, правда? Он поражается, как из ее уст звучит даже самая банальная фраза. Там — смысл. Смысл, который разрывает на части. — Больше не хочу терять. Может, мы пойдем уже отсюда? — Пойдем. Пойдем туда, куда мы с тобой часто срывались по ночам… где мы одни в этом городе. Помнишь? Жизнь – чертовы американские, все же. Последние недели с Игорем ощущение, будто вся жизнь летит в пропасть. Сейчас же — будто солнце слишком близко от резкого взлета, и глаза слепит, и горло сдавливает тисками. Вот значит, как ощущается счастье? Как полеты на экстремальных аттракционах? Игорь берет Ульяну за руку, и, поставив перед собой, чтобы ненароком не упустить из виду, ведет к выходу. — Стоп, а Катя? Мы должны вызвать ей эту, как ее… ну… машину, за рулем которой не Макс! — выдает девушка внезапно, останавливаясь. Гарик смеется, Ульяна любуется им. Какой же он красивый — в нем нет шаблонов и нет показушности, от него не веет богатой жизнью вкупе с дорогими машинами и отдыхом на островах, от него веет… уютом. Теплом. От него веет словом «люблю». Ульяна чувствует это, будто знает непреложную истину, будто постигает что-то тайное. И только глаза мужчины напротив кричат о том, что ее догадка сейчас — давно не секрет. —А Катю уже ищет не Макс! Не переживай, огонек, Мигель доставит ее в целости и сохранности. Не гарантирую, что он сам и его козлики будут завтра в порядке, ибо похмелье у КатериныСанны ааааадски проходит! Пылаева хохочет, откидываясь назад. Ее спина прижимается к его груди, и через этот тактильный они оба чувствуют, как нити, связывающие их, натягиваются.

…

— Катя, пошли! — нависая над подругой и упирая руки в бока, Мигель кажется суровым старшим братом (небольшая внешняя несостыковка мало кого смущает). Катя отмахивается, словно от комара, продолжая сидя извиваться под музыку. — Катя, Максяо злится, что ты бухаешь без него! — в ход идут уже иные аргументы. —Я же молчу о том, что вы бухали без меня совсем недавно! — Катя, кефир с истекающим сроком годности не считается алкоголем! — почти взвизгивает от негодования Шестеперов. Спустя минуту молчания мужчина не выдерживает первым: — Кать, а если сегодня ты останешься у меня, а к утру я привезу тебе твои любимые пирожные? — контрольный в голову. Рыжеволосая отвлекается от разглядывания содержимого своего бокала и оглядывает друга хитрющим взглядом. Под таким у самого Мигеля вырывается обреченный стон: «Сукаааа…» Он знает, что не сможет отказать этой чертовке хотя бы потому, что на сегодняшнем ТНТ-представлении он собственноручно подписал приговор спокойной личной жизни Кати. — Уговорил. Бери на руки, неси до машины, мой холопчик!

***

— Как часто мы с тобой так вот проводили время? — Ульяна подшофе – первоклассный снайпер. В обычное время — сапер. Игорь отвлекается от созерцания ночной дороги (уже больше предутренней), смотрит на девушку рядом. Наверно, лучше было бы дать ей шанс на новую жизнь, но как, как забыть о чувствах? Они ведь не исчезнут, какие бы часовые пояса не разделяли, какие бы города не пролегали между. Что-то за окном отвлекает Улю, когда Рудник говорит тихо, не понимая, что озвучивает собственную мысль вслух: — Как я хочу сказать, что ты — моя. — Ты что-то сказал? Серо-голубые глаза искрят весельем. Кажется, в далеком прошлом ее глаза так блестели и без алкоголя. Не выдержав, мужчина касается холодной ладонью шеи Пылаевой, ощущая бегущие по ней мурашки. Она тихо урчит, наслаждаясь. Она накрывает его ладонь своей, переплетая пальцы вместе. Его, не соврать бы, бьет ток под высокими вольтами. Из него вырывается хриплое: — Что же ты делаешь? — Пытаюсь стать ближе, Игорь. — Ближе некуда, детка. «Детка»… «Нежная маленькая»… «Мое все». Она чувствует ЕГО. Наверно, впервые за все время она действительно его чувствует. А еще — до дрожи, до безумия хочет вспомнить. Ощущать в себе две личности чудится скорым расстройством психики. — Мы на месте, — говорит Игорь. Ульяна оживляется, Ульяна выходит на смотровую площадку, перед которой, через Москву-реку, простираются гиганты-небоскребы. Они наблюдают за городом в предрассветный час, они будто стражи. Девушка ежится, слишком остро чувствуя атмосферу. Рудник подходит сзади, робко обнимает за плечи, прижимается щекой к виску. Пылаева цепляется ладонями за его запястья, вздыхает судорожно. — Холодно? — шепчет Игорь, улыбаясь украдкой. Лучшее его утро. Она все еще его главный учитель, потому что даже сейчас она преподносит ему уроки — как бороться за счастье, как становиться лучше ради кого-то, как не отпускать… — Слишком тепло, — Уля передвигает его ладонь ниже и он чувствует, как колотится ее сердце (если сосредоточиться, можно даже уловить ритм). — Скажи, почему все так сложно? — Потому что, если будет легко, то станет жить неинтересно, — вздыхает Рудник, слегка прищуренным взором наблюдая за башнями Moscow-city, будто они в любой момент могут украсть у него этот момент. Радио из машины доносит до слуха приглушенную мелодию. Изгибая руки, Игорь вовлекает девушку в танец. Ульяна смеется звонко, Ульяна позволяет руководить собой (потому что иначе никак, она чувствует, что всегда делится с ним властью). — Мы всегда танцевали, когда приезжали сюда, — шепчет мужчина, перематывая пленку воспоминаний, составляя для своей девочки «резервную» копию. — Тебе безумно нравилось. Ты становилась на носочки, разводила руки в стороны и слишком уж долго кружилась. Иногда кричала. — Почему? — Так с негативом прощаться легче, с тяжестью на душе —– в том числе. — Ты так делаешь? «Внутри себя — каждую секунду». Но она не дожидается ответа, потому что он уже не нужен; она расправляет руки-крылья, она поднимает голову к небу, сливаясь глазами с его цветом, она начинает кружиться. Вокруг нее, кажется, вертится сама жизнь — его жизнь. Его счастье… Его безграничная нежность. — Как жаль, что я никак не смогу запечатлеть красоту этого момента, — с сожалением произносит Рудник. — Запоминай — это единственный выход. — Тогда, если ты не против, я добавлю немного красок. Спустя несколько мгновений в руках у Игоря две дымовые шашки (для репетиции выступления можно купить и позже), после — две фигуры на набережной окутывает красно-зеленый ореол дыма, смешивающийся с кислородом их собственной сейчас, одной на двоих, планеты. Небоскребы напротив — безмолвные стражи, невольные зрители пьесы, длиною в целую жизнь. Ульяна и Игорь — главные герои, между ними — их чувства. — Как же я люблю тебя, - не выдерживает Игорь и признание улетает ввысь, бросая вызов судьбе, в очередной раз пытаясь доказать, что он сможет обыграть ее хотя бы в этом кону (только вот козыри еще не определены, а у судьбы, как завелось издавна, в веере карт уже все четыре туза). Между Пылаевой и Рудником — миллиметры, дыхание — одно на двоих. Игорь нежно, осторожно отводит в сторону светлые волосы, обхватывает ладонями лицо, пытливо всматривается в глаза. Ульяна не выдерживает первой — она притягивает к себе Игоря, накрывая его губы своими и вовлекая в поцелуй. Не хватает воздуха, неожиданность момента играет симфонию на натянутых струнах души. Когда все резко прерывается, Уля отстраняется и судорожно дышит, пряча лицо на груди Игоря, и тот перебирает ее волосы рассеянно, улыбаясь в пустоту. Он понимает, каково это — влюбляться с каждым днем все сильнее и сильнее. Картинки в голове Ульяны меняются с космической скоростью, она не успевает ни за что зацепиться. Сквозь пелену из внешнего мира пробирается звук телефонного звонка. — Да ты шутишь, — сквозь зубы цедит Рудник, принимая вызов от Мигеля. Мигель, как и всегда, в общем-то, не стесняет себя в выражениях, но суть сообщения проста — до полудня он все еще несет ответственность за Улю, как за участницу проекта, и если ее не будет в ближайший час, организаторы оставят от Шестеперова только рожки да ножки. Всю дорогу до гостиницы Игорь держит Ульяну за руку. Всю дорогу до гостиницы Ульяне тяжело дышать, потому что она помнит о том, сколько раз они расставались с ним под покровом ночи огромного города, оставаясь наедине с собой и собственным отчаянием.

***

Уля осторожно приоткрывает дверь номера Никиты и чувствует, как внутри что-то обрывается — она видит его в углу комнаты. Он сидит, обхватив колени руками, и шепчет себе под нос что-то. Лишь после того, как он замечает пришедшую, поднимается навстречу и прижимает к себе в объятии, она различает подрагивающее, из самой души: «Ты все-таки пришла». — Не могла не прийти. Прости, что заставила ждать. — Пустяки. Повисает молчание. Никита отстраняется, приглядывается. Спрашивает: — Чувствую боль. Расскажешь? — Как я без тебя буду, Никитка? И она рассказывает. Уже утром Мигель застает их, укутанных в одеяла, на подоконнике, но потревожить не решается, выигрывая еще несколько часов в качестве подарка. Мигелю не чуждо понятие дружбы.