Возлюби врага своего (Хроники Атреи)

«Я наравне с другими Хочу тебе служить, От ревности сухими Губами ворожить. Не утоляет слово Мне пересохших уст, И без тебя мне снова Дремучий воздух пуст». О. Мандельштам

      Война, извечная война. Меняются время и место, над головой простирается не глубокая чернота Бездны, а радужно-переливчатое, затянутое облаками небо земель балауров. Но ненависть не меняется никогда. Она захватывает помыслы, становится единственной главной целью: не желание выжить, не желание победить, а лишь месть за каждую смерть, за само существование врага, с которым вынужден делить некогда единую, мирную и солнечную планету.       Белокрылые все так же остервенело сражаются против асмодиан и встречают тот же яростный отпор. Поделить земли балауров оказалось несложно — Ингисон стал элийским, несмотря на отчаянное сопротивление старинных хозяев этих мест — драканов. В который раз они отступили перед натиском даэвов, появляясь на своих исконных землях лишь изредка. Бездушные чудовища, подрастерявшие за века свое могущество. Их попытки избавиться от захватчиков, за которыми стояла нешуточная сила, были неубедительными и тщетными. Но балауры не останавливались, снова и снова пытаясь поработить мир, и неизменно обламывая клыки и когти о копья и мечи даэвов.       Элийцы действительно создали могучую армию бойцов, способных не просто держать в руках оружие для парадно-устрашающего марша, но тренированных, хорошо экипированных и умелых в любом сражении, будь то обычная приграничная стычка или битва за крепость. Они хотели в это верить. Хотя враги, умирая с проклятиями на губах, убеждены были в том, что белокрылые побеждают лишь количеством.       Асмодиане, успешно захватив Келькмарос, со временем стали медленно, но верно сдавать свои позиции. Нет, армия была и у них, но само общество отличалось от элийского так разительно, как цвета крыльев одних и других. Храбрых одиночек и отважных отрядов, решивших вдруг, что подчиняться приказам командиров гораздо труднее, чем воевать собственными силами, становилось все больше. А тех, кто, отбросив собственные дела и походы, становился под стяги объединенных асмодианских сил, — все меньше. Что уж говорить, если элийский совет легионов объединял пять крупных союзов и полтора десятка мелких, в Асмодее вершила судьбу Коалиция Асмодианских Сил, в просторечии КАС, состоявшая всего из трех легионов. Они были сильны, они побеждали как личным мастерством, так и организованной маневренностью, храбрыми тактическими рейдами, каковых, несмотря на убеждения, все же так недоставало элийцам, но этого часто оказывалось недостаточно для настоящего доминирования.       Закономерно, что после успешного захвата Ингисона соседи стали поглядывать на Келькмарос, все чаще делая попытки захватить крепости недругов. Заманчивая цель пленяла разум белокрылых: закрыть врагам доступ к Тоннелю Силентера — единственному пути, связывающему земли балауров между собой, запереть на крохотном клочке земли, окружающем асмодианскую цитадель, так, чтоб и носа высунуть не могли... Жажда мирового господства кружит головы не хуже пьянящего вина.       Те, кого называли лидерами расы — главы крупных легионов, входящих в совет, только подливали масла в огонь, побуждая простых элийцев всячески стремиться к исполнению заветного желания, называя это будущей победой Элиоса и всеобщим благом. Разумеется, преследуя при этом и свои, сугубо личные, цели...       Рей возвращался с совета легионов рассерженный, словно киллос, которому наступили на хвост. Его не радовали ни хорошо освещенные улицы вечернего Элизиума, которыми обычно он с удовольствием любовался, ни царившая вокруг атмосфера радости и счастья. Вот торговец питомцами движется по аллее, заставляя своих зверьков совершать забавные акробатические трюки на потеху прохожим. Причем довольными кажутся и те, и другие. Гладиатор остановился, чтобы пропустить веселящийся выводок, не замечая, что мрачно воззрился на ни в чем не повинного дрессировщика тяжелым взглядом, отчего тот сразу свернул представление и поспешил поскорее убраться прочь.       В мыслях у легата Возрождения не было места ничему светлому. Происходящее в политических кругах бесстыдство приводило прямодушного легата Возрождения в ярость. Избыток власти закономерно развращает, заставляя пренебрегать принципам и моралью, что и наблюдалось сейчас в совете легионов.       «Разве вы не желаете, чтобы в Элиос, вслед за веком борьбы, пришел век славы?», — припомнив вкрадчивый, обволакивающий голос Дона Брауна, Рей содрогнулся.       Самоуверенный наглец, презренный выскочка, — как только ни называл его гладиатор, скрипя зубами от бессилия. Но Дон Браун, возглавляющий легион Жевал, исхитрился завоевать симпатию простых элийцев и тем самым набрать вес на совете. Его слова подчас оказывались решающими для всех, при всем том, что Браун не гнушался любой низости… К примеру, для него было обычным делом плетение закулисных интриг. Он умел виртуозно рассорить военные союзы элийцев, что делалось ради укрепления собственных позиций, и поступить так же с армией врагов-асмодиан. Влиять на последних Дон Браун научился посредством подкупа и шантажа, балансируя на самой грани здравого смысла, рискуя, и… выигрывая. Каждое, даже самое абсурдное действие вело главу Жевал к желанной вершине власти. А дьявольски обаятельная улыбка и нарочито честный взгляд, мелькавшие перед глазами на многочисленных агитационных плакатах и листовках, раздаваемых шиго-курьерами в центре Элизиума, чертовски нервировали Рея. До слепящего бешенства.       Вот и сейчас, наткнувшись глазами на прямоугольник бумаги, сообщающий миру о скромном и справедливом лидере Доне Брауне, который приведет элийцев к светлому будущему, гладиатор не выдержал и сорвал ни в чем не повинную листовку. Сминая латной перчаткой в комок.       Это действие не укрылось от внимательных взглядов. Двойка даэвов, лучник и чародей, прогуливались вдоль аллеи, ведя неспешную беседу. Резкое движение гладиатора привлекло их внимание, а когда товарищи поняли, что сделал случайно встреченный незнакомец, то подошли к нему и потребовали ответа. Да-да, именно потребовали — плащи легионеров свидетельствовали о принадлежности воинов к Жевалам.       Рей ухмыльнулся самой гнусной изо всех своих улыбок и послал обоих так далеко, как только простиралась его фантазия. Ребята не оценили степени доверия и разъярились настолько, что не удержались от мордобоя. Вернее, попытки его совершить, так как гладиатору в его теперешнем состоянии как никогда требовалось спустить пар в хорошей драке. И чем больше противников, тем лучше.       Он никогда не отступал перед трудностями и уверенно вел за собой других в любой ситуации — будь то рядовой захват крепости или путь развития легиона. Но чтобы легат Возрождения когда-либо опускался до низости или коварства?! Война Рея всегда отличалась честью и благородством: этому он учил друзей и легионеров, это подразумевалось в каждом приказе или распоряжении, и те, кто носил красно-серые плащи Возрождения, делали это с неизменным чувством гордости за своего командира.       … Выпад, удар древком копья — и хлынувший красный поток из разбитого носа чародея запачкал ухоженную мостовую. Один на несколько минут выведен из строя. Теперь повернуться к лучнику, который не устает поливать стрелами издалека. Крепкая броня гладиатора не позволяет стрелку нанести серьезных увечий, а несерьезные не способны остановить эту машину смерти. Удар в корпус кулаком, закованным в латную перчатку, опрокинул незадачливого жевалу наземь, заставляя забыть о сопротивлении. Даже в этом бою Рей не использовал острое лезвие оружия, предпочитая драться честно — что могли противопоставить ему, командующему, простые воины пятого ранга, пусть даже двое? Тем более, что он признавал за противниками право на возмущение. Верность бывает слепа…       Гладиатора мутило играть в игры, предложенные Доном Брауном. Легат Возрождения категорически не желал действовать по методам жевал, памятуя о честной войне, не отягощенной политическими интригами и о том, как все начиналось для расколотого на две половинки мира. Не такое ли развитие событий предугадал Дельтрас, пытаясь объяснить Рею причины своего ухода?       … Незадачливые защитники чести своего легата решили отступить, потирая ушибленные части тела и на ходу исцеляя разбитые носы. Они быстро скрылись из вида, не забывая, впрочем, злобно оглядываться на застывшего статуей посреди улицы гладиатора. Рей держался подчеркнуто ровно, хоть и чувствовал, как ноет каждая клеточка тела: видимо, будут синяки. Мало удовольствия стоять под градом стрел, хоть они и неспособны пронзить зачарованные доспехи — сила удара не пропадает бесследно, оставляя на теле болезненные отметины.       Схватка оставила на губах горький привкус. Ярость куда-то схлынула, оставляя пепелище грусти. Закономерный итог — грубая сила против умения, торжество военной выучки над внешним апломбом, за которым может стоять много красивых слов, но на самом деле там — пустота. Легат Возрождения победил сейчас без хитрости и коварства, без тонкого расчета, игры на струнах чувств и эмоций других. Просто бой, по правилам чести.       Он не желал и впредь отступать от своих принципов, но мнение Рея все чаще оказывалось в меньшинстве на собраниях совета. Единственный, кто не боялся противоречить Дону Брауну, легат Возрождения частенько чувствовал себя изгоем. Ловил презрительно-недоумевающие взгляды соратников-легатов и еще больше кипятился от этого. Нет, он тоже желал процветания Элиосу, но не такой же ценой! Победа наполняет душу радостью именно потому, что после нее остается наградой сладость успеха. Отнюдь не горечь осознания того, что ты победил не потому, что лучше, сильнее или самоотверженней врагов. Просто хитрее и коварнее.       Глядя на опалу давнего противника, Дон Браун хитро улыбался, и гладиатора не покидала мысль, что является одной из пешек в глобальном плане жевалы. Плане по централизации власти, в котором давно расписаны места.       Как бороться против этого, он не представлял. Что можно было противопоставить Дону Брауну? В чем упрекнуть, раз тот торжественно провозгласил все свои действия путем к процветанию Элиоса, и ему поверили?       Попытки объединиться с другими легионами не дали результата. Юнайты, подрастерявшие бойцов за время участия в совете (а помня донесения своих разведчиков о том, что лучшие из них вдруг переметнулись под стяги Жевал, Рей не мог не заметить в происходящем определенную закономерность), во всем поддерживали Дона Брауна. Глава совета, представлявший Аристократов, все чаще держал нейтралитет, позволяя неугомонной молодежи вершить все по своему усмотрению, лишь бы остаться, хоть и номинальным, но руководителем. Он словно чувствовал, что честолюбивый лидер Жевал однажды попытается занять желанное кресло, и не хотел давать для этого ни малейшего повода. Остальные были слишком слабы или слишком подвержены влиянию Дона Брауна, чтобы выступить какими-никакими союзниками.       Итак, с предложением создать отдельный союз, в противовес силам совета, Рею было просто не к кому обратиться. Оставалось только стискивать в бессилии кулаки и ждать, пока хитрый Дон Браун совершит ошибку. Опрометчивую настолько, что сможет значительно пошатнуть его позиции. Впрочем, гладиатор не сомневался, что и в этом случае хорошо подвешенный язык жевалы поможет ему вылезти сухим из любого болота, не оставив на себе ни единого пятнышка в глазах окружающих.       … Воздух был напоен сладкими ароматами вечной весны. Здесь, в центре столицы Элиоса, ничто не напоминало об извечной борьбе против непримиримого врага. Все так же сновали неутомимые шиго, ловко перебирая пушистыми лапками. Под дивными серебряными деревьями гуляли влюбленные парочки, взрывались смехом и галдежом шумные компании даэвов, нацеленные на посещение ближайшей таверны. Радость и смех… Рей вспоминал, как начиналась война: серьезные глаза воинов, обнаруживших, что в только что отстроенном после катаклизма мире им придется еще доказать свое право на существование. Звучные голоса командующих, огласивших, что чернокрылые даэвы отныне враги без права на помилование.       Рей сочувствовал асмодианам. Еще тогда, после исповеди Дельтраса, он вступил в войну с тяжестью на сердце. Что значит быть патриотичным? Слепо следовать общепринятым канонам или понимать всю бессмысленность противостояния? Понимать, и все же следовать по начертанному пути. Недостойное чувство жалости к врагам, с самого начала оказавшимся в неравных условиях, не отпускало гладиатора никогда. Правда, боги — шедимы, — так и не оставили асмодиан, в то время, как серафимы надежно отгородились от поклоняющихся им элийцев небесными сферами. Но чернокрылые, кроме всего прочего, вынуждены были бороться со своей землей — ежечасно и не прерываясь ни на миг, просто для того, чтобы выжить. И выглядели перед многочисленными элийцами… нет, не жалкими — гордость никогда не сгибала дерзко вскинутых голов. Всего лишь достойными в своем праве жить.       … Гладиатор невольно замедлил шаг, двигаясь мимо таверны, которая была любимым местечком Дельтраса. Сколько раз легендарный страж громил её в пьяном угаре, чтобы на следующее утро покаянно расплачиваться с хозяином не только звонкой монетой, но и посильной помощью в восстановлении первоначального вида заведения! Он всегда был справедлив, командир Легиона Бури, не только в поступках, но и в своих суждениях и взглядах. В ушах у Рея словно наяву звучало: «… не могу сражаться против наших братьев, которых по вине судьбы забросило в ад. И воевать во славу богов, предавших нас — неважно, единожды или дважды». И с каждым днем звучало все громче.       Слишком часто превосходящие силы элийцев походя уничтожали альянсы и отряды чернокрылых. Асмодиане, хоть и воспитанные в вечной борьбе, а оттого гораздо лучше тренированные, в отличие от своих белокрылых врагов, проигрывали в немалой степени из-за своей малочисленности. Угрюмые одиночки и маленькие отряды среди них встречались чаще, чем способные вступить в объединенный союз альянсы. По этой ли причине, или по другой они терпели поражение, но успех элийцев вызывал у Рея не столько закономерное удовлетворение — ведь к нему приложили определенные усилия и легионеры Возрождения, — сколько смутную тревогу. Доблестно вступившие в войну когда-то, белокрылые неуклонно скатывались на извилистую тропку мародерства и разбоя. Истинные причины, развязавшие непримиримое противостояние двух рас, забылись слишком скоро, оставляя в душах даэвов лишь слепую ненависть. Да и поле сражения давно перешло из туманностей Абисса на территории, слишком важные для того, чтобы отдавать их в руки врагу. Из сугубо рациональных мотивов.       Рей с тоской осознавал, что борьба против асмодиан все больше теряет изначальный смысл и все чаще оказывается способом получить влияние и власть за чужой счет. Это не та война, в которой воины гибнут за родную землю, оставляя о себе славную память. Рисованное величие, скрытое за лживыми идеалами.       … Звонкие голоса ребятишек, играющих (кто бы сомневался!) на клумбе прямо под табличкой, запрещающей эти самые клумбы топтать, привлекли внимание гладиатора. Заметив, что маленькая девчушка расстроено сопит в ответ на обидное: «Асмо! Асмо!» (1), которым её дразнят ребята постарше, он решительно подхватил малышку на руки, вытирая невесть откуда взявшиеся слёзы, для чего ему пришлось снять латную перчатку, и утешая ласковой бессмыслицей. Остальные дети, увидев, что их товарку по играм — вот повезло! — почтил вниманием самый настоящий крылатый воин, сгрудились в отдалении и заинтересованно, с легкой завистью, смотрели, как разъезжается в довольной улыбке чумазая мордашка девочки. Засунув за щеку подаренную конфету, она как ни в чем не бывало подбежала к своим, держась гордо, словно королева. Рей строго посмотрел на ребятишек, готовых тут же сорваться с места при любом его движении — небось заругает сейчас дяденька-даэв за неприличные слова! — но он ограничился лишь сухим замечанием, что, впрочем, заставило детей смущенно покраснеть.       Зашагав дальше, гладиатор с прискорбием отметил, что в Элиосе презирать и унижать чернокрылых почитается за благо, а их упоминание в любом разговоре считается чем-то непристойным. Так повелось... Рею всегда претило подобное лицемерие. «Ведь они — такие же, точно такие же, как мы!», — он думал так всегда, сталкиваясь с адресованными врагам брезгливостью и презрением от белокрылых собратьев. Гладиатор относился к асмодианам без излишней ненависти и ярости, признавая их достойными противниками. А уж после встречи со своей почти забытой любимой… Хотя Рей осознавал, что и раньше не мог принимать врагов с должной его статусу беспощадностью. Он делал все, чтобы добиться своих целей, но уважал при этом противника так, как хотел бы, чтобы уважали его. Уроки Дельтраса не прошли даром. Жаль только, что рядовые элийцы считали такую позицию ущербной.       Сейчас, глядя на разительные изменения нравов в элийском обществе, глава Возрождения отмечал, что белокрылым не мешало бы чему-то поучиться у своих вечных противников, вместо того, чтобы жестоко осмеивать и бездумно истреблятьих, как зверьё, при любой возможности.       Например, чести, с которой чернокрылые вели военные действия. Они не набрасывались многочисленным отрядом на жалкого новичка, впервые вдохнувшего воздух Абисса. Растерянного и не способного даже пошевелиться под градом ударов, не то чтобы сопротивляться или сбежать! Рей встречал элийцев, которые планомерно отлавливали таких неоперившихся юнцов, не позволяя даже краешек крыла высунуть из-за защитной сферы цитадели Фримума, после чего своим легионерам строго-настрого запретил подобные выходки.       Асмодиане не унижались до того, чтобы использовать в равной битве двух отрядов, случайно встреченных на пути, боевую трансформацию (2). После чего сражение вряд ли могло остаться равным, превращаясь в жестокое истребление. «Много чести им поддаваться!» — слышал Рей от Жевал, и если сам Дон Браун, несмотря на все свои недостатки, действительно был отличным воином, способным в одиночку и без всяких трансформаций победить целый отряд противников, его легионеры не гнушались при таком соотношении сил никакими средствами.       Чернокрылые не гоняли затравленного одиночку-противника по дороге между спасительными крепостями в землях балауров: забавы ради, чтобы подстеречь решающим ударом в тот самый миг, когда враг успел увериться в том, что все, ушел от погони. Элийцы, собираясь в многочисленный отряд ради отлова таких вот врагов, злобно хохотали, называя это лучшим развлечением дня.       Рей всячески старался уверить себя в том, что асмодиане относятся к врагам не лучше. И то, что если он не замечает столь же подлых действий чернокрылых по отношению к представителям своей расы, нисколько не означает, что подобного не происходит вообще. Но ведь элийцев на подобные «шалости» планомерно подстрекают, всячески одобряют такое поведение и возносят его в привычку!       Жевалы с подобной пропагандой давно уже сидели в печенках и у самого гладиатора, и у его верных адъютантов. Последние были выпестованы в лучших традициях воинского искусства, им не чужды были понятия о чести и справедливости, вполне применимые даже в условиях, когда противник настолько ненавистен, что никогда не назовешь его другом. Чувство, что ты борешься за правое дело, что идешь по верному пути, высоко подняв при этом голову — вот чего так не хватало в нынешних условиях ни легату Возрождения, ни его товарищам. Оттого Лакстри поносил почем зря весь белый свет, Херт мрачнел и затачивал кинжалы до совсем уж немыслимой остроты, а Гвен и Марли все чаще увлекали своих возлюбленных заниматься не войной, а чем-то гораздо более приятным: к примеру, прогуливаться по ночному Элизиуму, созерцая красоты дивного города с борта воздушного корабля.       При воспоминаниях о девушках на сердце у Рея немного потеплело. Как трудно было бы жить в суровости мужских будней без их веселого щебета и нежности! Без того уюта, который привносили целительница с лучницей в быт воинов не только самим своим присутствием, а и милыми мелочами, вроде букетика цветов на столе или уютной подушки, брошенной на диване, где так любили поваляться мужчины в минуты отдыха. Причем устраивали за право его занять настоящие состязания в ловкости.       Женщины... только они способны вознести в небеса или повергнуть в пропасть, но не оставить равнодушным ни одного представителя противоположного пола. Изменчивые души, непостоянное постоянство.       Рей не хотел помнить, но не в силах был совладать с памятью. Оттиском раскаленного железа запечатлелись в ней все мгновения, связанные с любимой. Той, которая пришла на затерянный остров в Абиссе. Той, которую так глупо и безвозвратно потерял. Час горького поражения и бесконечный миг, в котором еще жила вера, что всё будет хорошо.       Он не мог забыть всей правды: что никогда не был для асмодианской целительницы всем миром, хотя исподволь, в силу мужского самолюбия, именно что попытался заслонить весь мир для неё. Счастье, которое Рей так доверчиво предлагал ей в протянутой руке, ничего не значило для пепельноволосой лекарки. И от этой мысли уголки рта кривились в горькой усмешке. Как можно было быть таким самонадеянным?       Горячее, застилающее глаза бешенство от выбора недавней любимой, которую он так долго пытался обрести вновь, спустя время немного улеглось. Гладиатор сумел побороть себя, успокоить задетую гордость, некогда брошенную к ногам женщины, не сумевшей оценить предложенный дар по достоинству. Нет, он хитрил — дабы уберечься от стыда, поверил в то, что виновна только она. И в то же время проклинал богов, придумавших этот мир, в котором было место лишь для ненависти, а не для любви.       Но жизнь продолжалась, несмотря на жестокие решения и леденящее разочарование. Сердце гладиатора, казалось, превратилось в иссушенную пустыню, и поступки его, всегда такого рассудительного, обрели дерзость. Это заметили, но так и не смогли объяснить друзья; это подтвердилось свершением тех планов, которые он все-таки решился реализовать, хотя раньше считал слишком рискованными. Сейчас ему было всё равно, куда бежать, лишь бы бежать и не помнить о долгих пустых ночах, в которых его никто не ждал.       Эти ночи он старался заполнить, как мог. Женщины: хрупкие и статные, блондинки и брюнетки, нежные, словно цветы, и резкие, как хорошо отточенный клинок... Он стремился влюбиться в каждую из них, но неизменно отступал, воспользовавшись теми милостями, что они так беззаветно ему дарили. Никакие женские прелести не способны были породить слияние душ. То самое, подобное фейерверку эмоций, восторженной сладости бытия, которое называют любовью. Чувство, о которое он не так давно обжегся, и сердцу не хотелось рисковать снова. Рей очень хотел верить именно в это: что нужно время и зарастут все раны, против воли мучительно вспоминая о той, которая до сих пор не покидала его мечты.       Линн... нет больше его нежной девочки, смиренной и покорной каждому жесту и слову. Строптивая, но мягкая, решительная и все же колеблющаяся, восхитительная и желанная Мира. Сильная — и в то же время беззащитная, не писаная красавица в полном разумении этого слова, но прелестная особенной, северной красотой. Эти противоречия сводили с ума и вызывали нечто большее, чем просто страсть, заставляли исподволь искать среди всех женских лиц одно, самое родное, и видеть в них лишь бледное подобие оригинала.       Он приказал всем и каждому забыть о его полном имени, взятом в память о Линн, и безжалостно искоренял крохотные ростки любви, так и не дождавшейся взаимности. Он поклялся самому себе забыть о ней. И помнил, несмотря ни на что... Нежные касания рук и губ, искренняя радость встречи, мягкое звучание голоса, бесхитростно рассказывающего о тяготах суровой жизни, сияющие глаза. И неповторимое благородство, с которым она сделала свой выбор.       Рей очень хотел, чтобы это все было обманом, ложью — всем, чем угодно, лишь бы разлюбить. Лишь бы назвать её коварной и подлой тварью, оставить за спиной и почувствовать себя свободным от неразделенной любви. Попав в ловушку, мужчина всеми силами пытался выбраться из нее, и смог убедить себя даже в этом. Его предали. Пусть это мнение было ошибочно, лишь бы не так мучительно жить.       Когда-нибудь он все поймет правильно и сможет простить ей то, что принесенный от чистого сердца дар — высший дар, который только бывает в жизни, — любовь, — была брошена ему под ноги. Когда-нибудь он будет искренне восхищаться той, которую оставил за спиной, и вспоминать о ней лишь с оттенком лёгкой грусти. Когда-нибудь, когда наконец сможет разлюбить.