Сердца хрупки

Холодно. Прохладный дождь пробирает до костей, не прекращаясь около двадцати минут, пока я стою здесь, около большого и непроходимого леса, по краям которой застилается длинная заасфальтированная дорога, но путников здесь все еще нет. Дрожу. Я — маленькая и хрупкая девчушка в одном тоненьком шифоновом платьице без рукавов, стою здесь, под леденящим дождем уже которую минуту. Может даже полчаса. За эти минуты отсюда не проехала ни одна живая душа, а я все же надеюсь на небывалую помощь, но в душе готова ко всему, чему мне давно уготовано судьбой. Я всегда была «девочкой на побегушках» у своей мачехи. Я даже не могу назвать ее приемной матерью, настолько сильно въелись в мое сознание ее действия, побои и слова, посланные в мой адрес. Всегда терпела и ничего не говорила отцу, даже когда она вышвырнула меня на улицу в тридцатиградусный мороз в одной тоненькой кофточке, после чего я месяц лежала в платной больнице, а отец все негодовал, когда прилетел домой после длительной поездки по работе, что же такого случилось с его «принцессой», что настолько сильно она болеет. Иногда я чувствовала себя «Золушкой», сидящей взаперти в золотой клетке своей мачехи. Мое сердце слишком долго терпело, из — за чего в один «прекрасный» день я решилась все рассказать ему, но он принял от меня эту весть как от «ревнующей дочки, слишком сильно тоскующей по матери». Терпение лопнуло и я уже в голос прокричала ему, что именно он довел мою мать до смертного состояния, что именно он убил ее. Убил своими словами, поступками, действиями. Добил, добил так, что вот уже пять лет, как ее нет рядом со мной. Я любила тебя, мамочка, любила всей душой! И буду любить. До последнего вздоха. Пусть это будет сегодня, пусть завтра, но буду любить до конца своей жизни. Я никогда не прощу его за то, что он сделал с тобой, за то, что не любил тебя. Выдыхаю. Вспоминаю последние слова своего отца, который так гневно рассказывал мне, насколько я плохая и невоспитанная дочь. « Вся в мать». Мамочка, забери и меня к себе! Прошу! Я больше не могу! Я хочу к тебе… В голове все еще проматываю, случившееся полчаса тому назад. Шумный скрежет и черный след от шин дорогой папиной машины. Томящая тишина и терпкий аромат леса, перемешанный свежим запахом дождя. — Ты — дрянь, дочка. Самая настоящая дрянь. — хмыкнул он, облокачиваясь на свою черную машину, откуда только что вытряхнул меня на голую землю около асфальта. — Копия матери. Такое же дерьмо, сующее свой нос куда совсем не положено. Я не ревела, потому что все мои слезы уже давно высохли от постоянного плача. Двое суток. Двое суток я слушала бредни своего отца по поводу того, что я все придумала, что я всего лишь хочу избавиться от Виктории — моей мачехи, но не смотря на то, что я показала ему багровые пятна от синяков на своих руках и ногах, он всего лишь отмахнулся тем, что сделала это все себе я сама. — Когда — нибудь ты поймешь, что дерьмо — это твоя жизнь, пап. — я еле выговорила последнее слово, потому что «папой» его назвать было очень трудно, ведь родной человек не может променять тебя на совсем чужого человека, которому даже верит больше, чем родной дочери. — Когда — нибудь ты приползешь на коленях к могиле моей матери и будешь реветь там, прося извинений и пощады, пока не пустишь последнюю слезу и не выдохнешь последний раз. — Я держалась ради матери, не плача, держа себя в руках, от чего побелели костяшки на кистях рук. Он истерично расхохотался, от чего его голос повторился двойным эхом. Это напоминало мне фильм ужасов, которые мы смотрели с подругой, когда я не могла уснуть даже у нее дома, после того, как она забирала меня от Виктории после очередного избиения и попыток придушить. Кругом расстилается глухой и огромный черный лес, посередине которого проходит длинная заасфальтированная дорога, по которой никто толком и не ездит. Возможно, это было единственным местом, где можно было бы по — настоящему заблудиться ли попросту умереть от голода, потому что мало кто проезжал по этой части нашего небольшого городка. — Ты думаешь, — произнес он после паузы между своим истеричным хохотом. — что можешь испугать меня своими жалкими упреками и воспоминаниями о своей еще более жалкой матери? — хмыкнув, он начал открывать дверцу машины. — Нет, я просто хочу, чтобы ты задумался, насколько ты погряз в своей лжи самому себе. Ты думаешь, что вот так вот избавившись от меня ты будешь счастлив. Ты думаешь, что все несчастья приношу тебе именно я, но ты не знаешь самого главного, отец. — Я поднялась с земли, слегка отряхивая пылинки из своего легкого платья, но только что начавшийся дождь оборвал все мои планы найти выход из всей этой ситуации, так как уже надеяться я не могла ни на кого. — Главная твоя проблема и главное несчастье — это ты сам. Вспомни, как долго ты обижал мою мать. Как долго она терпела все твои похождения и игры, но держала язык за зубами, чтобы не рушить нашу «теплую» семью. — слово «теплую» я чуть не выплюнула. — Но в один момент ты сам взял и сломал все, что у нас было. Ты убил мою мать, познакомив ее с Викторией. И теперь ты будешь получать сполна, потому что мама всегда будет защищать и любить меня, а уж то, что ты оставляешь меня сейчас здесь, в холодную и душераздирающую ливень. — Стараясь перекричать шум дождя, я чуть не сорвала голос. — Она тебе никогда и ни за что не простит, даже не находясь рядом с нами. Он хотел было что — то сказать, но замолчал, задумавшись. Мне показалось, что он размышляет над моими словами, так как даже его лицо изменилось, словно он раскаивался во всем, но, к сожалению, это длилось совсем не долго. — Я никогда не буду ни о чем жалеть, доченька. — он выплюнул последнее слово, будто кусок разжеванной бумаги, и сел за руль, громко хлопнув дверью. Я осталась посреди густого и туманного леса, даже дорога, по которой уехал мой отец, не была мне видна до конца. Я пустила одну единственную скупую слезу и тихонько прошептала в унисон с эхом: — Никогда не говори никогда, отец. Мне холодно снаружи и очень мерзко на душе. Не могу понять одно: почему нас могут бросать родные люди? Почему мы не застрахованы от одиночества? Мне так больно. Я хочу кричать, хочу улететь, словно птица. Меня радует одно, от чего я начинаю заливисто смеяться, словно сумасшедшая. — Я свободна! — кричу я, выйдя на середину дороги. — Я свободна, мама! — Широко раскрыв свои руки, я подставляю свое лицо беспощадному дождю, который начинает лить еще сильнее, словно радуясь моему счастью. Вдруг я слышу знакомый скрежет шин, который слышала ранее от папиной уезжавшей машины. Я резко оборачиваюсь, а на меня лишь светят яркие фары довольно огромной черной машины. Из нее выходит человек, одетый во все черное, который идет прямо ко мне, а я все еще стою посредине дороги, широко раскрыв руки, от чего, вспомнив, быстро опускаю. — Адель? — его голос отдается эхом не только во всей территории, где мы находимся, но и в моей голове. Такой нужный и до боли знакомый. Кирилл. Лучший друг моего сводного брата. Его до этого взъерошенные волосы начинают липнуть на его лоб несколькими прядями от непрекращающегося дождя, а при свете фар его кожаная черная куртка отсвечивается, давая какой — то непонятный эффект, потому что сейчас для меня он является единственным источником света. И не только в прямом смысле этого слова. — Ты вся дрожишь. Черт. — Кирилл подходит ко мне и прикрывает мои плечи своей тяжелой курткой, но мне все еще холодно. — Идем в машину.- он тихо шепчет мне на ушко, от чего я невольно вздрагиваю. Хочу думать, что это всего лишь из — за дождя, но смысла все еще не могу найти. Его машина пахнет чем — то мятным, отдавая теплое и уютное чувство. Мое платье неприятно липнет к телу, а заплетенные в колосок волосы почти намертво прилипли к влажной спине. Кирилл начинает регулировать теплоту, чтобы быстрее согреться, от чего я машинально быстро протягиваю свои холодный руки к источнику тепла и нечаянно задеваю его руку своим. — Извини. — хрипловато произношу я, а он смотрит на меня как на сумасшедшую. — Ничего, тебе не за что извиняться. — бросает он и мы трогаемся с места. Я так хочу задать ему один уже давно мучающий меня вопрос, как только он появился здесь, но не могу настроить свой тембр голоса, потому что мое тело все еще не согрелось до конца и окончательно. — Как ты…- к сожалению, на этом мое слово обрывается из — за ужасного и хриплого кашля. Парень, словно прочитав мои мысли, сразу же продолжает мое несостоявшееся предложение. — Как я тебя нашел? — я почти незаметно кивая, после чего он продолжает: — Мне проболтался твой брат, когда мы сидели в баре, а ему позвонила его мать. Она сказала, что Александр повез тебя куда — то после того, как вы поругались. А единственное место, куда он мог тебя увезти после ссоры, это почти затерянная дорога посреди леса. Он часто ездил здесь, потому что это самая короткая дорога к его фирме, поэтому было достаточно легко тебя найти. — А зачем ты вообще меня искал? — мне действительно было интересно узнать, зачем же он вообще приехал за мной, ведь я ему никто и даже виделись всего лишь несколько раз, когда он появлялся на светских вечерах, устроенной моей мачехой. Даже там мы толком не общались, потому что я выполняла на некоторых из них, где не было отца, роль официанта. — А ты хотела остаться здесь? — задал он встречный вопрос, хмыкнув и закурив сигарету. — Нет. — тихонько произнесла я, зевнув. — Ты устала, поспи. — слегка повернув голову в мою сторону, сказал он, а я в это время почти закрыла глаза, но, услышав его, снова открыла их. — Куда ты меня везешь? — возможно, за все это время, которое я находилась с ним вместе в его машине, это было самым лучшим вопросом. — К себе. Или ты хочешь домой? — ухмыльнулся парень, бросив оставшуюся сигарету в окно, откуда зашел прохладный ветерок. Я немного задумалась. Возможно, было очень глупо ехать с ним в его дом, так как я даже толком его не знала, а с одной стороны он помог мне и не оставил там умирать посреди почти что непроходимого леса с давно заброшенной дорогой, ведь еще было бы неизвестно, когда бы проехала оттуда хоть единственная машина. — Нет. — тихонько произнесла я и засопела, лишь ощутив теплое прикосновение какого — то материала, которым, по всей видимости, укутал меня парень с ног до головы, негромко шепнув: — Сладких снов, Адель. Я буду охранять твой сон.