Смерти вопреки

Сиявшее над Каракурой солнце больше походило на злую насмешку. Слишком яркие лучи без спроса вломились в комнату, и пустились в пляс, стремясь дотронуться до каждой поверхности, не обращая ни малейшего внимания на девочку, съежившуюся в углу. Куросаки Юзу отрешенно следила за солнечными бликами, снующими туда-сюда. Вот они прыгнули на кровать брата, вот переметнулись на его же гитару, стоящую в углу, а вот перекочевали на створки шкафа, некогда служившего импровизированной спальней для Рукии. Но, странное дело, такие яркие лучи совсем не принесли с собой света, но лишь еще сильнее сгустили мрак, клубившийся в этом доме. Вот еще один луч прыгнул на стол, и пробежался по рамкам с фотографиями. На первой фотографии были изображены брат и отец, в день, когда Ичиго пошел в первый класс. На его совсем еще детском лице застыло досадливое выражение, а Ишшин, одной рукой не прекращая трепать волосы на голове сына, другой картинно вытирал глаза, должно быть, причитая, что-нибудь на типе «О, Масаки, наш сын уже идет в первый класс! Мальчик так быстро растет!». На второй было запечатлено празднование семнадцатилетия брата. Общими усилиями на того напялили праздничный колпак, и заставили задувать свечи на здоровенном торте. В тот момент, когда был сделан этот снимок, парень с явной неохотой делал вид, что загадывает желание, но в глазах его можно было прочитать затаенную улыбку. Третья же фотография была сделана совершенно спонтанно – в тот день отец откопал на чердаке старый, пленочный фотоаппарат, и, поддавшись приступу внезапной ностальгии, бегал по дому, фотографируя всех и вся, и вспоминая, как раньше сам проявлял фотографии. И под прицел его объектива попали мирно смотревшие телевизор Ичиго, Рукия, Карин и Юзу. Не горя желанием позировать, они, было, хотели выхватить из рук Ишшина камеру, но тот, все же, успел нажать на кнопку, и со щелчком затвора на пленке отпечатались бунтари в том положении, в котором находились в тот момент. Ичиго и Карин, повиснув на виднеющейся в кадре руке отца, тянулись к камере, занимая собой практически весь первый план, и яростно сверкая глазами. На заднем же плане, Рукия и Юзу спешили на помощь, явно вознамерившись обойти фотографа с тылу. Закончилось в тот раз все веселой кучей-малой на ковре, а получившуюся в итоге фотографию со смехом решили все же оставить, уж очень забавно выглядели на ней ребята, ищущие защиты от папарацци. Не в силах оторвать взгляд от этих картин оставшейся позади жизни, Юзу плотнее прижала к груди стопку одежды, и съехала по стене на пол, стараясь заглушить вырывающиеся всхлипы, чтобы не тревожить оставшуюся на первом этаже сестру. На первом этаже, в гостиной, окна которой были занавешены шторами, было столь же траурно. Вокруг стояла давящая тишина, в которую изредка вплетались звуки капающей на кухне воды, и едва слышного дыхания. Карин, закутавшись в плед, стащенный из отцовской комнаты, застыла перед телевизором с пультом в руках, уставившись в черный экран. Пару минут назад она видела, как Юзу, с отсутствующим выражением лица, поднялась вверх по лестнице, держа в руках стопку постиранной одежды. Среди аккуратно сложенных, отглаженных вещей угадывались школьный пиджак Ичиго, клетчатая пижама отца, украшенная Чаппи футболка Рукии. Сестра с таким упорством отутюживала эти вещи, будто бы они могли с минуты на минуту потребоваться своим владельцам. Вот только, этим вещам не суждено было вновь оказаться в руках своих хозяев. При этой мысли, Карин с силой принялась тереть глаза кулаками, прогоняя непрошенные слезы – не хотелось своим видом еще больше подавлять Юзу, и так не произнесшую ни слова с самих похорон. Да и самой Карин страшно было заговаривать первой, ведь речь непременно зашла бы о том, о чем обе они не желали и думать – о том, что ожидало их в будущем. Это казалось абстрактным до тех самых пор, пока не была брошена первая горсть земли на могилы отца и брата, и пока не догорели три поминальных свечи – за Ичиго, папу и Рукию. Но, как только были выполнены все обряды панихиды, и толпа скорбящих тетушек, дядюшек и прочих знакомых заполнила дом, отовсюду стали доноситься шепотки. Иногда наполненные состраданием, а иногда простым досужим любопытством, тихие разговоры оббегали вокруг поминальных столов, наполняя собой дом, и давя на девочек бесконечно повторяющимся в них словом. «СИРОТЫ!» нависло над Карин и Юзу пугающей тенью, заставляя закрывать глаза и уши, и в отчаянии мотать головой. Все эти сочувствующие близкие люди, среди которых были и родственники по материнской линии, помогли с организацией похорон, поминального обеда, но никто из них не высказал желания взять сестер под свое крыло. Тетушки бесконечно причитали, утирая платочками и без того сухие глаза, двоюродная бабушка, подслеповато щурясь, пообещала прислать девочкам на новый год вязаные свитера, и удалилась, подзывая к себе своего пса, которого уже двадцать лет как не было в живых. Дядя, закурив сигарету, пустился в пространные размышления о скоротечности жизни. Похоже, единственными, кому было дело до девочек, были Иноуэ, Исида и Садо. Лишь они поддерживали их на протяжении похорон, и продолжали навещать их уже второй день. Но, как бы не беспокоились они о Карин и Юзу, они не могли предотвратить неминуемого. Две тринадцатилетние девочки не могли продолжать жить в доме в одиночку, без опеки старшего. На период, необходимый для проведения последних почестей отцу и брату, они находились под присмотром тетушки, но теперь, когда данный им срок истек, Карин и Юзу с содроганием ожидали прихода социального работника, который должен был определить их в детский дом. Тишину прорезала настойчивая трель дверного звонка, но Карин не сделала ни единого движения в сторону двери. Трель вновь повторилась, заглушая собой тихие шаги спускавшейся по лестнице Юзу. Сестры молча переглянулись. Настырный звонок снова ожил, на этот раз прозвонив трижды, а затем сменился упорным стуком в дверь. Карин, медленно переставляя ноги, все же приблизилась к двери, и, щелкнув замком, отворила ее. - Здравствуйте, девочки, - на пороге стояла женщина средних лет, с усталым лицом, - Меня зовут Такагава Аями, я представитель отдела по опеке несовершеннолетних. Карин отступила вглубь коридора, а Юзу, прижав руки к груди, опустилась на ступеньку лестницы, понурив голову. Женщина вошла в дом, неплотно прикрыв за собой дверь, и осмотрелась вокруг. - Я не вижу ваших сумок. Надеюсь, вы собрали вещи? – госпожа Такагава вопросительно посмотрела на сестер. - Они наверху, - шелестящим голосом проговорила Юзу, не поднимая глаз. - Ну, тогда поскорее несите их, у нас не так много времени, - почти раздраженно бросила Аями, доставая из болтавшейся на плече серой сумки планшет с бумагами, и делая в нем пометку, - Нам еще необходимо будет определить вас в интернат. Надеюсь, в том, что расположен в южной части города, все же освободилось еще одно место. Не хотелось бы потом везти одну из вас через весь город в западный филиал. Девочки, вскинув головы, ошарашено уставились на социального агента, крепко прижимаясь друг к другу. - Я хочу быть с сестренкой, - вдруг испуганно пискнула Юзу, - Мы никогда не расставались надолго! - Я все понимаю, милая моя, - устало прикрыв глаза, ответила женщина, - Но мы не всегда можем поселить детей из одной семьи в одном и том же корпусе. Все зависит от количества свободных мест. И я все еще не вижу ваших сумок! - Они им не понадобятся, - раздался у порога мужской голос, - Они никуда не поедут. Девочки и госпожа Такагава уставились на стоявшего в дверном проеме мужчину. Одетый в строгий костюм незнакомец, поправив очки, прошел мимо социального агента, и встал рядом с застывшими девочками. - Но позвольте, кто вы такой?! – возмущенно вопросила Аями, делая шаг к новоприбывшему. - И вправду, я же не представился, - сказал мужчина, протягивая женщине только что извлеченный из кармана пиджака конверт, - Исида Рюукен, официальный опекун девочек. *** На столе стояли три дымящихся чайных чашки, а сидящие напротив них люди, похоже, и думать забыли о горячем напитке. - Я все равно не могу понять, почему отец выбрал вас нашим опекуном, - протянула Карин, через стол рассматривая гостя. - Мы с вашим отцом давно знали друг друга, - спокойно начал объяснять Рюукен, придвигая к себе свою чашку, и отпивая глоток начавшего остывать чая, - Не могу сказать, что мы были друзьями, но, думаю, что не ошибусь, если скажу, что был одним немногих его знакомых, посвященных в эм-м-м… Так скажем, специфику вашей семьи. - Специфику? – непонимающе переспросила Юзу, а Карин подумала, что, кажется, понимает, к чему клонит их новоявленный опекун. - Большая духовная сила, - как ни в чем не бывало, продолжил тот, вновь ставя чашку на стол, - Отличительная черта вашей семьи. Именно по этой причине, ваш отец не мог доверить опеку над вами кому-либо из ваших дальних родственников, даже понятия не имеющих о существовании чего-то подобного. Люди, обладающие подобной силой, всегда были лакомым блюдом для пустых, и подобных им тварей. Поэтому вы, Карин и Юзу, нуждаетесь в защите от них. - Но я не обладаю духовной силой, - тихо отозвалась Юзу, крутя в руках чашку, - Я даже не могу видеть духов. - Ишшин считал, что сила в тебе дремлет, - отозвался Рюукен, - Предположительно, твой разум подавляет ее, но в один день она может проснуться, хотя случиться это не раньше, чем ты сама ее призовешь. Ведь, в отличие от своего брата и сестры, ты никогда не стремилась к силе. Но, быть может, лучше этому не случаться. Ведь именно сила погубила ваших отца и брата. - О чем вы? – в один голос воскликнули Карин и Юзу, вскакивая на ноги. - Будучи шинигами, они вечно норовили спасти всех и вся, совсем не думая о своей шкуре, - с нескрываемым неодобрением ответил мужчина, - И о вас они тоже не думали. И все эта заразительная страсть к героизму… - Не смейте так говорить! – вскричала Карин, яростно горящими глазами уставившись на говорившего, - Братик спас многих людей и духов, это я точно знаю! И отец, и Рукия тоже! - Шинигами? – перевела Юзу удивленный взгляд на Карин, - Что значит, папа, Ичи-нии, и Рукия были шинигами? Карин, ты знала об этом? - А разве ты не знаешь, как они погибли? – задал встречный вопрос Рюукен, не давая Карин раскрыть рта. - Я думала, что они погибли в автокатастрофе, - дрожащим голосом ответила Юзу, растерянно смотря на сестру, - Карин всем на похоронах так сказала. - Ну, не могла же она сказать, что они пали в бою за Сообщество Душ, - спокойно сказал мужчина, - Но не спрашивала ли ты сама себя, а как с ними в машине оказалась Рукия? Ведь она уже больше месяца не живет с вами. - Карин? – обиженно посмотрела Юзу на сестру, почему ты мне ничего не рассказала? - Юзу, я и сама мало что знаю о шинигами, - виновато взглянула та в ответ, - Лишь обрывки объяснений, которыми вечно отделывались от меня брат, и тот лавочник в панамке. Когда нам сообщили об их смерти, ты не прекращала плакать несколько дней, даже не задавала вопросов. О том, как они погибли мне рассказала Орихимэ. Поверь мне, тебе бы стало лишь тяжелей от этой правды. - Значит, и Рукия тоже была… Шинигами? – прошелестела Юзу, - А я-то думала, что шинигами это лишь легенда. - Твой голос звучит не слишком удивленно, - отметил Рюукен, поглядывая на девочку. - Когда живешь в семье, в которой близкие могут общаться с духами, невольно перестаешь многому удивляться, - невесело усмехнулась та. На кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками тихого соприкосновения чайных ложек с боками чашек. - Ведь ваша фамилия Исида? – вдруг спросила Карин, посмотрев на мужчину, кивнувшего в ответ, - А Урю Исида случайно… - Да, этот балбес – мой сын, - нехотя протянул Рюукен, со вздохом поднося чашку ко рту, - Знать бы еще, где его сейчас носит… *** Люди в панике бежали к воротам парка, не понимая, отчего вдруг деревья стали рушиться, будто бы сминаемые невидимым чудовищем. И невдомек им было, насколько близки их предположения о невидимом чудовище к истине. Но не только это чудовище было укрыто от их глаз – не видели они и того, как из-за крон деревьев вылетела целая туча стрел, поражая собой неповоротливого монстра, преследовавшего убегающую толпу. Однако, стрел этому переростку, по-видимому, показалось мало, и, с ужасающим ревом тот повернулся к посмевшему атаковать его квинси. Размахнувшись, он уже собирался нанести удар, но тут квинси ловко отпрыгнул в сторону, открывая возможность для удара стоявшему позади него парню. - Эль Деректо! – мощный поток духовных частиц врезался в приближавшегося к ним пустого, в сокрушающем ударе разнося тело его на части. - Третий за день, - проговорил Урю, приближаясь к возвращающему руку в нормальное состояние Ясуторе. - Если так пойдет и дальше, то скоро от Каракуры не останется камня на камне, - мрачно отозвался Садо. - Даже не верится, что шинигами пришел конец, - поморщившись, добавил Исида, - Неужели, и вправду борьба за этот мир теперь предоставлена только нам? Город стонал от нападок пустых, более не сдерживаемых силами шинигами. Все жители города, обладавшие духовной силой, делали что могли, чтобы защитить тех, кто этой силы был лишен. Спасения искать было негде. С падением Готэя этот мир лишился своих защитников. Было бесполезно бежать – теперь не только Каракура, но и любой другой город постоянно находился в опасности нападения. Каждый, кто знал о существовании шинигами, не уставал поднимать глаза к небу, будто бы все еще ожидая, что помощь придет, но вновь в отчаянии отводил их. В мыслях их вертелось лишь одно – неужели это начало конца не только Сообщества душ, но и мира живых? Но в этот самый момент, словно в ответ на их вопрос, в чистом небе на окраине Каракуры, засияв ярким светом, открылись врата сенкаймона.