Сезон дождей

Приближение самума Скотт Лэнг чувствовал заранее. Поднимался горячий ветер. Воздух становился сухим, сохло во рту и в горле, начинали зудеть облезающие от солнечных ожогов плечи. Клонило в сон. Хотелось залезть под холодный душ и заснуть прямо там. Ветер пах жаждой земли, травами саванн, песком далеких пустынь. В Ваканде только два времени года — сухой сезон и сезон дождей. Они прилетели сюда в начале сухого сезона, хотя узнали об этом только через неделю. В первые дни и часы было не до того. Они вывалились из вертолета, ошалевшие от радости и внезапной свободы. Было раннее утро, в лицо ударило солнце и неожиданно жаркий воздух со вкусом песка. Бартон, пошатнувшись, вдруг вцепился в плечо Лэнга, колени у него подкосились, Скотт еле успел поймать. Бледное лицо, закрытые глаза, голова, безжизненно мотнувшаяся вниз — Клинт тогда напугал их всех. Все-таки ему здорово досталось в тюрьме, с его-то несгибаемым характером. Лэнг тогда вцепился в него и не хотел отдавать никому, пока Роджерс не взял его за плечо и не сказал: все хорошо, Скотт, мы у своих. И Черная Пантера, король Ваканды, его величество ТʼЧалла нес бывшего Мстителя, а теперь просто беглого заключенного, Клинта Бартона, на руках до машины «Скорой помощи», и Лэнгу разрешили залезть в нее первому, сесть у изголовья, и взять сведенную болью правую руку стрелка, и потихоньку разжимать холодные, судорожно сжатые пальцы, один за одним. Ванда, конечно, была полезнее. Как всегда. Ванда села напротив Скотта и положила пальцы на виски Бартону, и руки у нее засветились — Лэнг завороженно наблюдал за этим. Клинт дернулся, вдохнул со всхлипом, судорожно выдохнул — и расслабился, рука под ладонями Скотта потеплела. Тогда Лэнг впервые подумал, что, может быть, все действительно будет хорошо. И что Ванду он уже практически любит. *** Скотт выходит на свой балкон, опирается локтями на бетонные перила и с наслаждением открывает банку холодного пива. Воздух пахнет песком и озоном. Налетающий порыв ветра приносит еще запах подсохших листьев, горячей земли — и дальний рокот — то ли гроза, то ли барабаны. Скотт смотрит вниз — на темные вершины деревьев, колышущееся под ветром. Военно-исследовательская база Рубиновая Ваканда расположена на уступе скалы, сияет электричеством, стеклом и металлом, технологиями двадцать первого века. А внизу под ней — древнее море джунглей, точно такое же, что и двадцать веков назад. С заброшенными храмами позабытых богов, с месторождениями вибраниума и глухими деревеньками племен, живущих как в первобытном веке. Ваканда. Невозможная страна. Завтра Скотту предстоит снова спуститься туда, вниз. Он глубоко вдыхает, сжимает пальцами перила. Мир джунглей немного пугает его — но больше завораживает. Скотт готов ходить туда каждый день — как Бартон, который днями пропадает в лесах со своими рейнджерами. Скотт хочет быть полезным, а для этого — надо завтра прогуляться по джунглям, а потом запереться в лаборатории с местными инсектологами. До этого — он как глухой без слухового аппарата, и это немного бесит. Обрывок сладкого запаха травки заставляет Скотта нахмуриться. Через один балкон от него он видит темную худощавую фигуру, опершуюся о перила. Ломкая линия плеч, красноватый огонек в темноте. Бартон курит только марихуану, и только когда его прихватывает. Сломанные в тюрьме ребра и раздробленная рука давно зажили — спасибо доктору Чо. Боли мучают Бартона все реже. За три месяца, проведенных в Ваканде, он окреп, прокалился на солнце до бронзового цвета (и несколько раз облез от солнечных ожогов, как и сам Лэнг). Обезболивающие он больше не пьет — вместо них, когда боли в сросшихся костях напоминают о том месяце в тюрьме, он покуривает травку, скалится: «Шикарная страна, где еще тебе пропишут марихуану в медицинских целях?» Лэнг, наверное, всю жизнь будет мучительно им восхищаться. Но никогда не позволит себе сказать этого вслух. Просто будет стараться быть полезным. Тренироваться, и вот это все — Скотт задумчиво потирает больное место на скуле — завтра, наверное, будет синяк. — Клинт, — поколебавшись, зовет он. — Хочешь пива? Холодное. — Скотти, — Бартон выпускает в темный воздух невидимую струйку дыма. — Спиртное на базе запрещено, ты же знаешь? — Наркота в общем, тоже, — парирует Скотт. — Это не наркота, это обезболивающее, — отмахивается Бартон. — Ладно, я иду. Он только что опирался на перила — и уже стоит на них. Скотт зажмуривается и бормочет под нос «убью пижона». Бартон проходит по перилам, как по мостовой Бруклина, через балкон Ванды — и спрыгивает рядом с Лэнгом. — Не делай так больше, — шепчет Лэнг, зная, что он все равно не послушает. — Ладно, ладно, пивом-то угостишь? — смеется Бартон. Его смех все еще слегка неестествен, и Лэнг греет в ладонях его правую руку, разминает холодные, напряженные пальцы, пока до него не доносится едва слышный вздох облегчения. Запах сигаретного дыма извещает Скотта, что Сэм вернулся на базу с ночного полета и курит прямо у себя в комнате — он живет справа от Лэнга, прямо через стенку. — Эй, Сэмми, — орет Скотт. — Дуй ко мне, у меня есть пиво. — Чудо природы: муравей-алкоголик, чует запах спиртного за 10 километров, — отзывается Сэм в открытую балконную дверь. Через пять минут он все же приходит, голый по пояс, мокрый после душа, садится рядом с ними на еще теплый после дневного солнца бетонный пол, откидывает голову к стенке. — Ну, что как? — Бывшая вот фотку Кэсси прислала, — Лэнг достает из кармана смартфон, показывает двум мужчинам, сидящим справа и слева от него, девочку с русыми косичками и подранным косоглазым плюшевым кроликом в руках. Кролик уродский, но девочка прижимает его к себе с таким видом, будто других игрушек для нее просто не существует. Лэнг не знает, читает ли бывшая жена его дочери мейлы, которые он специально для нее пишет, но он надеется и пишет. «Кэсси, милая, я очень далеко, на секретном задании, мне нужно спасать мир, но я каждый день думаю о тебе. Когда-нибудь — еще не скоро, но когда-нибудь — я вернусь, обещаю. И мы с тобой поедем в Диснейленд». Когда Скотт увидел, что Бартон пишет жене на электронную почту, пользуясь лишь стандартным анонимайзером «ТОР», он пришел в ярость. Хотя и не упустил случая поиздеваться на тему «нездоровой привязанности к нашему скандинавскому другу». Ящики всех их родных наверняка читают, и стандартный анонимайзер против вычислительной мощи спецслужб — это просто ни о чем. В тот же вечер он устроил Клинту и Сэму небольшой мастер-класс по шифрованию и «глубокому Интернету», установил им на ноутбуки все, что было нужно, и теперь сам черт не определит IP, с которого они отправляют свои письма. Не то чтобы генерал Росс был бы готов выслать за ними в Ваканду десант — ТʼЧалла ему не по зубам, ни с военной, ни с политической точки зрения. Но Скотт всегда считал, что чем меньше знает враг, тем лучше спишь ты сам, и остальные с ним полностью согласны. — А у нас Натаниэль пошел. Лора пишет, что уже ходит и даже бегает. Хотя по прежнему любит кататься у сестры на шее, — Бартон подсовывает Скотту под нос телефон. На экране девочка лет десяти тащит на спине круглощекого и сероглазого малыша. Малыш до смешного серьезно глядит в камеру. Скотт немного завидует. Кэт отвечает ему редко, так редко. И он не уверен, что она читает его письма Кэсси. А вот Лора пишет Бартону несколько раз в неделю, присылает фото и видео. Бартон жадно смотрит на видео со смартфона, как его сын делает первые шаги. Без него. И сколько еще это продлится, непонятно. Бартон прячет телефон. Трое мужчин какое-то время молчат, слушая шелест ветра и доносящийся издалека вой шакалов в джунглях. — Скотти, как лицо? — меняет тему Бартон. Он медленно поднимает руку и нащупывает кончиками пальцев припухлость на скуле Лэнга. В темноте не видно, но он чувствует, что под пальцами явно выдувается неслабый синяк. — Извини, я перестарался. И Скотт опять чувствует себя шлемазлом. Это было единственное ругательное слово, которое он слышал от своей мамы, приличной девочки из хорошей еврейской семьи. «Скотти, ты такой шлемазл», — в голосе улыбка, теплая рука треплет его волосы. Мам, ты была права. Сегодня у них троих выдался свободный день — ни патрульных рейдов в джунгли, ни тренировок для снайперов. В последнее время темнокожие рейнджеры из взвода, которым командует Бартон, просто ходят за ним по пятам и любую свободную минутку посвящают тренировкам — неугомонные ребята, которых здорово зацепило, что их командир просто никогда не промахивается. Но сегодня половина из них ушла в увольнительную. И конечно же, за отсутствием своих верных падаванов, Бартон взялся за него. Этот человек вообще когда-нибудь отдыхает? Лэнг задавал себе этот вопрос не раз, в том числе и в тренировочном зале, куда Бартон вытащил его прямо из лаборатории — расстроенного и злого. — Скотти, я по твою душу, — сказал он, возникая в дверях. — Можешь сделать перерыв на пару часов? — Охотно, — буркнул Лэнг, нажимая «завершить работу» и отключая свой микрокомьютер-передатчик от ноутбука. — Тем более, что я тут занимаюсь полной херней. — Все мы время от времени ей занимаемся, — философски пожимает плечами Бартон. — А что случилось? — Мой передатчик не работает. Вернее, работает, но местные муравьи его не понимают, — признается Лэнг. — Почему? — Понимаешь, муравьи — они общаются запахами. Как и многие насекомые, в общем. Запахи — их язык. Поэтому работать с моим передатчиком так трудно, — Лэнг знает, что хвастаться не очень хорошо, но черт, ему хочется, чтобы Клинт понял, что в общем, Скотт тоже умеет делать довольно сложные вещи. — Чтобы командовать муравьями, тебе нужно научиться… думать запахами. Мы всегда думаем на каком-то языке, правильно? На английском, или на вакандийском — мы так или иначе упаковываем свою мысль в символьный код. В особенности — когда нам надо передать ее кому-то другому. Без кодировки не обойтись. У нас средство кодировки — язык, вся его система — звуки, буквы. Язык муравьев — это запахи. — Ты должен научиться думать запахами, иначе не работает, — увлекаясь, Лэнг размахивает руками. Бартон внимательно слушает, в серых глазах мелькает что-то, что Скотт, поколебавшись, решает декодировать для себя как уважение и интерес. — Поэтому кто угодно не может нацепить мой передатчик и командовать армиями муравьев. Хэнк не случайно выбрал именно меня. Дело в том, что я… довольно хорошо различаю запахи. Очень хорошо. Ну и тренировка… она важна. Передатчик — это как слуховой аппарат, совмещенный с Google Translate, — объясняет Лэнг. — Он помогает «перевести» мои команды на язык запахов. Это на самом деле, очень сложная штука. Там внутри есть микрокомпьютер, управляющий синтезатором запахов, и сам синтезатор. В комп заложен «словарь» запахов. Я думаю, четко формулирую максимально простые команды, и при этом… черт, это сложно объяснить. — А ты попробуй. Они идут к тренировочному залу, и у Скотта есть еще пара минут, чтобы оседлать любимого конька и прочитать маленькую лекцию. — Ну, представь, что команда «налево» пахнет как… незрелый лимон. Команда «направо» — как зрелый лимон. Команда «нападать» как прелые листья. Тебе надо одновременно думать и понятия, и запахи… — Это сильно мне напоминает жизнь парня из романа «Парфюмер», — коротко улыбается Бартон. — Черт, Скотти, смотри не свихнись, ты же помнишь, чем для него все закончилось. Синтезируешь какой-нибудь не тот запах — и безумные муравьи оставят от тебя только косточки. — «Парфюмер» — это еще цветочки, — ворчит Скотт. — Никогда не любил этот роман, кстати. — Так, а в чем проблема-то? — Язык другой, — поясняет Лэнг. — Мой передатчик «знает» словарь североамериканских муравьев. А у африканских — другие запахи, другой словарь. Мне надо все перекодировать заново, и это офигеть сколько работы. А пока ничего не работает, у меня даже одним муравьем управлять не получается. Я бесполезен. — Так уж бесполезен, — хмыкает Бартон, останавливаясь перед дверями тренировочного зала и доставая из кармана ключи. — Я бы не назвал бесполезным парня, который умеет увеличиваться до размеров Кинг-Конга. Ты великолепно справляешься в костюме, Скотти. Правда, твоя рукопашная оставляет желать лучшего, но это мы подправим… — Я не такой уж беспомощный и без костюма! — вскидывает голову Лэнг, переступая порог зала. Бартон щелкает выключателем. — Скотти, не обижайся. Я просто хочу, чтобы ты остался в живых. Чтобы мог постоять за себя и без костюма. Я… не хочу потерять тебя в какой-нибудь случайной стычке, понимаешь? Скотт понимает, что расплывается в идиотской улыбке, глупой и благодарной, но черт его дери, ничего не может сделать со своим лицом. — Одевайся, — Бартон кидает ему пару перчаток и спортивный шлем с пластиковой решеткой, вроде тех, которые надевают в боях без правил. *** — Двигайся, следи за дистанцией, работай ногами. Ну кто тебя учил этим блокам? — Бартон досадливо морщится. Сам он движется как язык пламени под ветром — плавно, неуловимо быстро — подтянутый, гибкий, тонкий в поясе, но под бронзовой кожей на плечах и руках — мышцы, похожие на сплетение стальных канатов. Скотт раньше думал, что в принципе умеет драться, но все, чему его учили, оказывается малоэффективным перед лицом такого противника, перед взглядом спокойных серых глаз, которые предугадывают каждое его движение, читают его, как открытую книгу. По идее, он должен чувствовать боевой азарт или что-то вроде этого. Но вместо этого он чувствует себя неловким и нескладным. «Соберись, ты должен собраться», — говорит он себе, пропуская очередной удар. Он тяжело дышит, по спине катится пот. Один раз ему удается достать Бартона с дальней руки быстрым и мощным хуком в висок. Лэнг гордится собой целых десять секунд, пока сильный тычок в солнечное сплетение не возвращает его с небес самодовольства на землю. Вообще Бартон работает бережно, скорее намечая, чем проводя удары и броски. Потому что вся его рукопашная — это молниеносные, точные, скупые и абсолютно смертоносные движения. Ничего лишнего, никаких красивостей, но ты вдруг понимаешь, что вот этот удар ребром ладони, аккуратно остановленный у горла, в реальном бою сломал бы тебе кадык. — Не пускай меня в ближнюю, Скотти, — ровным голосом предупреждает Бартон. Разведывательный прямой в подбородок правой рукой Лэнг аккуратно блокирует и даже вовремя замечает коварный хук левой, чтобы нырнуть под него, но в это время Клинт, как и предупреждал, проскальзывает в ближнюю дистанцию, бьет коленом прямо в нервный узел, контролирующий мышцы бедра, от чего всю ногу сводит болью. И Лэнг не успевает ни увернуться, ни сблокировать мощный, даже через шлем, удар локтем в скулу. Его голова дергается от удара, он падает на колени.  — Извини, думал, ты сблокируешь последний, пожалуй, это было слишком сильно, — Бартон стягивает свой шлем. — Ну, все не так плохо. Реакция у тебя хорошая, хук правой просто отличный, с твоей длиной рук тебе надо поработать над ним — и в подходящий момент ты им здорово кого-то удивишь. Он садится рядом с Лэнгом, который все еще хватается за ногу, сведенную судорогой, и беззвучно хватает воздух ртом. Его собранные щепотью пальцы ввинчиваются в какую-то точку на бедре Скотта — и того, наконец, отпускает. — Порядок? Встать можешь? Лэнг с трудом поднимается на ноги. — Я тебе покажу несколько упражнений на перемещение в стойке. В первую очередь, тебе надо научиться правильно двигаться. Становись сюда, вот так. Правую стопу немного отведи. Шаг вперед со сменой стойки на левостороннюю. Шаг вперед, снова смена стойки. И вот так — десять раз до той стены и обратно. — Эй, мужики, вы потренироваться решили? А почему меня не позвали? Сэм появился в дверях неожиданно, губы у него были поджаты, как будто обиделся непонятно на что. — Не знал, что ты уже вернулся. Заходи. Конечно же, Скотт бросает свои упражнения через пять минут, чтобы поглазеть на их спарринг. Сэм, голый по пояс, играет внушительными мышцами. У него сложение атлета — высокий, широкоплечий — он выше противника почти на голову, и, очевидно, тяжелее. Они попали бы в разные весовые категории, думает Скотт, наблюдая, как Бартон выскальзывает из захвата — если бы Сэм успел закрыть этот слиппер, Клинту осталось бы только сдаваться. Сэм сгибается от короткого, жесткого удара кулаком в печень, как молния мелькнувшего между их телами. Если бы Лэнгу надо было сделать ставку он, серьезно, не знал бы на кого ставить. У Сэма — приемы старого доброго армейского рукопашного боя — взрывного, агрессивного. Сэм явно боец атакующего стиля. Он азартно улыбается. На лбу Бартона Лэнг замечает капельки пота. Увлекаясь, противники движутся все быстрее, удары становятся все сильнее и сильнее. Преимущество в весе все-таки важно, — думает Лэнг, замечая, что теперь Бартон старается больше уходить от ударов, чем блокировать. Вот это растяжка: Сэм достает Бартона мощным ударом ноги с разворота в голову, тот еле успевает закрыться — о господи, правой залеченной рукой, — содрогается Лэнг. Удар, пришедшийся в предплечье и, через блок, в голову, сносит Бартона с ног, тот группируется в падении и с пола, упершись руками, делает круговой удар-подсечку, правой ногой, прямо под колени Сэма. Еще пара секунд — и Бартон уже сидит у того на спине, выкрутив ему руку и прижав голову к полу. — Круто, нас в армии такому не учили, — улыбается Сэм. — Научишь? — придушенно сипит он. — Ага, — Бартон встает и помогает подняться Уилсону. Лэнг сидит в углу и опять чувствует себя шлемазлом. *** Он выныривает из воспоминаний о спарринге. Хватит уже себя жалеть, ему надо договориться про завтрашний рейд. Он чувствует затылком бетонную стенку балкона, медленно остывающую после дневного солнца. — Клинт, мне завтра нужно, чтобы вы мне дали пару часов времени на маршруте. Мне нужно найти подходящий муравейник и собрать образцы запахов. — Эй, ты не офигел? — возмущается Сэм, щелчком отбрасывающий окурок. — У нас время по рейду расписано на три дня вперед, нам потом придется догонять график. А ты со своими муравьями… — Хорошо, — невозмутимо отзывается Бартон. — Я дам тебе два часа. Сэм, ты полетишь вперед, подождешь нас на руднике «Чарли», они как раз хотели протестировать свою систему видеонаблюдения и контрольно-следовую полосу. Мы тебя догоним. Сэм что-то бурчит себе под нос, но Лэнг примиряюще сует ему банку холодного пива, и тот успокаивается. Вдалеке ворчит гром. Сухие, бесплодные грозы без дождя часто сотрясают джунгли в это время года. Грому вторят дальние барабаны. Лэнг закрывает глаза и думает, что завтра… завтра он сделает первый шаг к тому, чтобы стать по-настоящему полезным.