Ныне отпущаеши

      Острая корма свежевыкрашенного брига рассекает водную гладь. Если приглядеться, в воздухе можно различить сверкающую водяную пыль: кажется, стоит наклониться за борт, вцепившись руками в надёжное дерево, и увидишь белую пену разрезаемых бригом волн. Море волнуется, но несильно; волосы одинокого матроса, драящего палубу, и его загорелые потные руки залиты лучами заходящего солнца.       Айвен глубоко вздохнула и отложила кисть.       Не то. Совсем не то.       Во-первых, писать при таком свете – справа подсвечник, сверху луна – преступление: краски бликуют, и при свете дня тон окажется совсем другим. А во-вторых, скучно, банально, избито, отполировано так же, как мачта новенького брига. Осталось пририсовать штурвал и господина адмирала к нему: суровый взгляд, направленный в неизвестную даль, твёрдая рука, развевающиеся волосы – и будет совсем как у всех. За натурщиком даже далеко ходить не придётся.       Ещё один эскиз на помойку. Айвен поленилась снять его с мольберта или хотя бы занавесить, только послушала скрежетание старых часов внизу, в столовой, возвестивших о половине второго ночи, сняла обувь и, широко зевнув, распахнула круглое окно под потолком, выходящее на крышу. Есть всё-таки одно преимущество у забитого хламом чердака: сюда никто не полезет, кроме неё. Подставив скамейку, Айвен упёрлась руками в оконную раму, подпрыгнула и, без труда от неё отжавшись, перенесла ноги наружу: теперь можно сидеть так, постукивая голой пяткой по черепице, хоть полночи.       А ночь была ласковой. Лето приближалось; в воздухе пахло увядающей вишней – и обещанием чего-то тёплого, вечного, прочного: сенокоса ли, тяжёлых колосьев ли ржи…       Окно выходило на противоположную от реки сторону. Огромная липа, разросшаяся под окнами, тянула к Айвен свои ветви, заслоняла и Хогиду, и домик Хэтт у подножия холма, и небо – только просветы его были видны в густых ветвях. И это тоже было хорошо: безбрежное звёздное небо всё ещё напоминало папу и его ласковые последние слова. Вспоминать их – значит признать, что она всё ещё разочаровывает его, даже сейчас, после смерти. Нужно было умудриться, но она, Айвен Реннелс, способная девочка. Вечный сухарик. Вот и нечего смотреть. Достаточно втягивать ароматный запах клейких липовых листьев и вглядываться в бархатную темноту южной ночи.       Которую, вообще-то, рассеивает тёплый прямоугольник света на росистой траве. Айвен даже привстала, уцепившись за раму рукой, чтобы рассмотреть поподробнее: так и есть, дверь пристройки – бывшего свинарника – распахнута, и оттуда падает на землю свечной свет. Только никак не разглядеть из-за развесистой липы крыльцо: что там происходит? Может, ночами лорд Роммейн оборачивается в какую-нибудь волосатую псину, вроде Бет, воет на луну и варит зелье, чтобы стать человеком? Вот вам и секрет его миленькой улыбки – не настоящая же она, в самом деле.       Надо проверить. Если тихонько спуститься вниз…       Шорох у земли привлёк её внимание, и Айвен замерла. Между нижних ветвей липы мелькнула грязная детская щиколотка. – Томас Реннелс, не соблаговолите ли подняться сюда? – прошипела она в темноту. Шорох прекратился, но один очень грязный мальчишка, издававший его, конечно, понял, что бежать некуда. Через несколько секунд Томово жилистое тельце приземлилось на толстую ветку в аккурат напротив чердачного окна. – Очень интересно знать, где же ты был, – проговорила Айвен, подняв брови. – Только тихо: прямо под нами, если ты не забыл, окно Мэриэн, а она, знаешь ли, спит. У неё был непростой день. Интересно, почему бы?       Том повис на ветке, опустив виноватую физиономию вниз. Правая штанина порвана, обе ноги в грязи. Наверное, испачкался, пока мчался с Холма к Хэтт – именно он ведь её и позвал, Анна бы не успела так быстро. Ветер прошелестел в листьях и затих.       Том вдруг выпрямился и от нечего делать заглянул через её плечо внутрь, на картину – Айвен не успела заслонить её плечом. Нужно было, конечно, убрать или хотя бы потушить свечи… – Что ты лезешь, куда не просят? – рассердилась она. – Я не знал, что ты ещё рисуешь, – пожал плечами Том. – Вот никому и не говори. – Я могила. – Могила! – фыркнула Айвен: понабрался выражений… – Ты и так уже могила, если встретишься с Мэриэн.       Том вдруг перестал болтаться, сел на толстую ветку, свесив ноги по обеим сторонам, и принялся ковырять кору указательным пальцем. Рикэ. Настоящий волчонок. Сидит на ветке, как в кресле, и смотрит исподлобья. Маленький вихрастый мальчик… – Ты зачем это сделал? – спросила Айвен. – Я же не хотел! – Том вскинулся и вздохнул виновато. – Я хотел поймать лорда Джеймса. – Кого?!       Айвен чуть не съехала с крыши – пришлось ухватиться руками за раму. Взгляд непроизвольно упал на прямоугольник света за старым свинарником. – Том, слушай, – начала она вкрадчиво, не зная толком, что сказать, – я, конечно, тоже не разделяю всеобщей любви к лорду Джеймсу, но нельзя же такими варварскими методами, в конце концов…       Том замахал на неё руками, прекрасно удерживаясь на ветке и без них. – Да не этого! Крысу. Я так её назвал с утра. Мэриэн сама говорила: убей да убей. Вот я и… Я же не думал, что Мэриэн полезет под кровать! – Ты не думал, – согласилась Айвен и, протянув руку, дотянулась до листьев: действительно клейкие. – Но это не отменяет того, что Мэриэн из-за тебя было очень больно. – Я знаю, – буркнул Том. – Нужно будет извиниться завтра. – Она меня убьёт! – Возможно, – кивнула Айвен и, вздохнув, протянула Тому руку. – Иди сюда.       Том перебрался по ветке, как кошка, стёк на черепицу и устроился рядом с Айвен, прислонившись к ней жилистым угловатым телом. Лунный свет, изредка пробивавшийся сквозь молодую листву, серебрил его лохматые вихры. И вот этот мальчик считает, что никак не вырастет, и отмечает рост карандашом на балке террасы… Как быстро он растёт! – Иди спать, спустись тихонько по лестнице, – пробормотала Айвен, выбрав из его шевелюры несколько веточек. – Завтра что-нибудь сообразим.       Том кивнул, посидел под боком ещё с полминуты и нырнул в окно. Свечи погасли. Прислушиваясь к его тихим шагам, Айвен подумала: волчата не любят ласку, но в тёмные ночи приходят погладиться даже они.       Несколько секунд в ней боролись здравый смысл и любопытство; победило, конечно, последнее. Задрав юбку повыше, Айвен совершила неграциозный, но довольно ловкий прыжок и очутилась на дереве. Спуститься по разлапистым ветвям старой липы не составило никакого труда, только с нижней пришлось прыгать, и через минуту она, неслышно ступая по мокрой траве, выглянула из-за ствола.       Ей не показалось: дверь пристройки действительно была отворена, и на ступеньках сидел лорд Джеймс. Рядом с ним стояла одинокая свеча в простом подсвечнике.       Поднялся ветер, Айвен почувствовала его прохладное дыхание на своём лице; липа, старая, могучая, зашумела, заскрипела над головой, как недовольная старушка. Слабый огонёк свечи, нерешительно дрогнувший и тут же померкший, на мгновение осветил лицо обернувшегося в её сторону лорда Джеймса, и Айвен, ей показалось, успела разглядеть на нём усталую, тихую печаль. Когда свеча погасла, он не пошевелился, чтобы сходить за огнём – напротив, как будто вздохнул с облегчением, отложил с колен широкую книгу, на которой что-то писал, бумагу и перо, запрокинул голову и закрыл глаза.       Нужно всё-таки написать тёте, узнать про него побольше: кто он, в конце концов, такой? Откуда взялся? Почему стал адмиралом в двадцать с чем-то лет? Кем были те женщины, которых, говорят, он сжил со свету?       В белой рубашке с закатанными рукавами он походил на моряка гораздо больше, чем в своём великолепном мундире. Айвен вдруг легко представила его таким, растрёпанным от ветра, собранным, но усталым, за штурвалом того самого брига. Не нужно ни сурового взгляда вдаль, ни твёрдой руки, ни развевающихся волос. Нужно написать что-то другое – может, эту морщину, прорезавшую лоб? Может, профиль с горбинкой, поднятый к звёздному небу, и сложенные на коленях массивные руки? – Я заметил вас, леди Айвен Реннелс, – вдруг сказал он так тихо, что Айвен показалось: это всё ещё ветер. Выждав несколько секунд, она всё-таки вышла из-за дерева: смешно было прятаться. Ступни утонули в мокрой траве и земле. Сделав ещё несколько шагов – лорд Джеймс так и не открыл глаз – Айвен увидела уснувшую Хогиду, как на ладони, и излучину Роха, убегающего на запад, в белокаменный Айелет. Нужно было сказать что-нибудь колкое, но неожиданно вырвалось: – Если вы хотите посмотреть на звёзды, лучше с другой стороны.       Лорд Джеймс открыл глаза, посмотрел на неё (Айвен показалось, что хотел улыбнуться, но почему-то не смог) и поднялся со ступенек. Она взглянула на него так же внимательно, без улыбки. Залёгшие под глазами тени, лёгкая щетина, опущенные уголки губ – такой же, как и днём, и всё-таки немного другой...       Айвен развернулась, молча приглашая следовать за собой. Обогнув дом, они очутились на залитой щербатым месяцем лужайке под дубом. Айвен в нерешительности остановилась перед чернеющей скамейкой, всей спиной чувствуя присутствие лорда Джеймса. То ли от этого ощущения, то ли от ночной прохлады непроизвольно вздрогнули плечи. – Как это вы меня заметили? – тихо спросила она, обхватывая себя руками. Если запрокинуть голову, отсюда, с самой вершины холма, кажется, что небо – огромное, а земля – крошечная. Будто эти точки-жемчужинки, нанизанные одна на другую, и есть главное, тихое, вечное, а она не больше, чем маленькая их гостья. Айвен обернулась: лорд Джеймс точно так же смотрел наверх. – Ночью здесь ещё красивей, чем днём, – очень тихо заметил он, и его низкий голос смещался с треском цикад в траве. – А об этом… Я ведь воин. Плохой, но всё-таки воин. Я услышал ваши шаги. Как вы вышли? Мне кажется, дверь не отворялась. – Через чёрный ход.       Которого нет.       Айвен показалась, будто крупная звезда прямо над её головой блеснула и загорелась ещё ярче. Прости, папа. Она всё ещё старается – как может.       Айвен опустилась на скамейку, подобрав под себя мокрые ступни, и только когда лорд Джеймс медленно сел рядом, поняла, что и он – босой. Узкий и длинный след ноги отпечатался на влажной земле. Глаза его, всегда такие внимательные, были устремлены вдаль, куда-то на границу между небом и лесом, где темнел полузаброшенный Лухарт.       Взгляд усталый, но не пустой, и не ясно, обращён он к звёздам или глубоко внутрь. Отчего-то подумалось, что внутрь: длинные, серые в лунном свете пальцы лорда Роммейна методично водили по краю скамейки, будто неосознанно гладя её. – Конечно, я вас заметил. Я плохой адмирал, но хороший моряк, – невпопад сказал он. – Если вы думаете, что я брошусь разубеждать вас, то недооцениваете мою чёрствость, – ответила Айвен быстрее, чем подумала.       Если как следует прислушаться, за треском цикад, гулом ветра в ветвях дуба и размеренным дыханием лорда Джеймса можно различить едва слышное журчание Роха. Луна сейчас отражается в нём, как в большом зеркале. – Почему? – вдруг спросила Айвен, положив подбородок на коленку. – Почему хороший моряк? – переспросил он. – Почему плохой адмирал. Нужно же мне знать что-нибудь, чтобы при случае использовать против вас. – Думаю, что могу доверять вам. – Подумайте ещё раз.       Айвен скорее почувствовала, чем увидела: лорд Джеймс усмехнулся. И снова закрыл глаза, слегка раскачиваясь вперёд и назад. – Я не умею строить из трупов мосты, а это нужнее храбрости, манёвров и тактик, вместе взятых.       И не ясно, чем веет от этой фразы, брошенной в звёздную пустоту: то ли сожалением о собственной бездарности, то ли грустной обречённостью, то ли невесёлым приговором, вынесенным вселенной. – Может, поэтому вы и адмирал, – пожала плечами Айвен. – Королева видела, кажется, достаточно трупов, чтобы всё ещё хотеть строить из них мосты… Впрочем, я ведь её не знаю. Она такая?       Но лорд Джеймс тут же кивнул, улыбнувшись, и печальная обречённость исчезла из его глаз. Значит, он и правда близок к королеве, если одно упоминание её имени заставляет его глядеть по-другому. – Такая. Вы угадали. – А какая ещё? – вдруг спросила Айвен. Ей никогда не было свойственно преклонение, но королева – на неё бы она хотела взглянуть. Молодая, двадцати шести лет, сильная – судя по всему, что, говорили, ей довелось пережить во время последней войны. И странно было думать, что этот человек, так непринуждённо сидящий сейчас рядом с Айвен, говорил с ней, видел её и, судя по улыбке, дорожит ею. – Она обычный человек, как вы да я. Только Ариана отвечает за страну, я – за флот, а вы – за свою семью, и я не знаю, что из этого тяжелей. – Вы зовёте её Ариана? – удивилась Айвен. – Да, сорвалось, – тут же смутился лорд Джеймс, откинув со лба упавшую прядь. – Мы дружны вот уже лет десять, но при других, конечно, не стоит, простите мне. Впредь буду называть не иначе, как Её Величество. – Смотрите у меня, а то пожалуюсь ей на вас, – засмеялась Айвен, вообразив себя в приёмной королевы. Если её пугает грохот стула вскакивающего лорда Джеймса, что было бы во дворце?.. Слава Богу, она никогда не узнает.       Айвен обернулась – дом, окружённый сиренью и вишнями, ласково глядел на неё тёмными окнами. Кроме этой реки, Холма, неба и гор вдалеке ей не нужно другого дворца. – А у меня бы получилось, как думаете? – зачем-то спросила она. – Строить из трупов мосты?       Лорд Джеймс бросил на неё быстрый внимательный взгляд, будто вопрос её свидетельствовал не о праздном любопытстве, а о чём-то гораздо более важном и животрепещущем, и ответил задумчиво, но уверенно: – Нет. – Почему? – Потому что мосты из трупов и Джон Реннелс несовместимы.       Папино имя, произнесённое низким, вкрадчивым голосом, отчего-то не причинило ей боли. Только сладко, привычно заныло что-то внутри, и глаза сами собой поднялись к ночному небу. – А я почему-то боюсь, что да, – задумчиво заметила она, – стоит только научиться… – К счастью, всё, чему я могу вас научить, – это плавать, управлять кораблём и смотреть на звёзды, – тихо засмеялся лорд Джеймс. – Не забывайте: адмирал я плохой, но моряк хороший. – Тогда скажите мне, что это за звезда – яркая, прямо над вон той веткой, видите? Полярная? Я всегда пытаюсь её найти и всегда ошибаюсь. – Нет, – лорд Джеймс покачал головой, подняв глаза к небу и ласково, радостно улыбнувшись ему, как улыбаются друзьям после долгой разлуки. – Это Арктур из созвездия Волопаса. Полярная звезда выше и правее. Видите Большую Медведицу? В ней семь звёзд. Если считать от ковша, сначала мы увидим Бенетнаш, – проговорил он, мягко указывая на звёзды – точно гладя пальцами небосвод. – Потом Мицар… Потом Алиот, Каффу, Фекду – она ниже, Мерак и Дубхе. Нашли? – Нашла, – эхом отозвалась Айвен. В ушах всё ещё звенели таинственные названия, произнесённые тихим голосом, и большой ковш вырисовывался посреди неба. – Запомните расстояние между Мерак и Дубхе, крайними звёздами. Теперь проведите от Дубхе вверх и вправо прямую линию, равную приблизительно четырём таким расстояниям… Видите Малую Медведицу? – Нет. Я бездарна в астрономии, – засмеялась Айвен после тщетных попыток отыскать ковш поменьше. – Вы лучше Мэтту это объясните, он поймёт… – И вы поймёте, достаточно только один раз увидеть, – улыбнулся лорд Джеймс и, помолчав, негромко добавил: – Если вы подвинетесь ко мне, я смогу показать. Нужно, чтобы мы смотрели из одной точки.       Тело замерло само. Непроизвольно напряглись руки и ноги, будто чуя опасность и готовясь бежать; коленка отозвалась болью – в неё впились пальцы. Айвен быстро взглянула на лорда Джеймса. В нём ничего не изменилось – только взгляд стал мягче, и в нём мелькнуло что-то похожее на сочувствие.       Сочувствие!.. Ещё чего не хватало. Айвен вдохнула и выдохнула, чтобы сбросить с шеи фантомную хватку. Не испугалась же она тогда, на причале Высоких Волн. И сейчас не боится.       Выдохнула ещё раз и, не вдыхая больше, резким слитным движением придвинулась к лорду Джеймсу. Босая щиколотка с тихим звуком шлёпнулась о его тёплую голень. Тело стало деревянным, и руки сжали одна другую. – Смотрите за моим пальцем, – тут же заговорил он. – Вот ручка, за ней – ковш: Каффа, Фекда, Мерат, Дубхе… Теперь выше, левее: один, два, три, четыре… Видите Малую Медведицу? – Да, – почему-то прошептала Айвен и вдруг справа от указательного пальца лорда Джеймса без труда отыскала Полярную звезду. – А звезда – вот она, на самом конце ручки? – Да, – сказал лорд Джеймс где-то совсем рядом, и Айвен поняла, что он улыбнулся. – Вот она, на самом конце ручки…       Он старался дышать медленней. Бог знает, почему, но Айвен вдруг почувствовала всем телом, как он старался, и только потому отодвинулась не быстро, словно ошпарившись, а потихоньку. Зачесалась кожа на шее и на запястьях. Господи боже, да не его ведь вина, что он большого роста, и что он дышит, и что его ладонь сжимает скамейку, и что от его голени исходит тепло – только всё равно хочется сползти вниз, сесть на землю, лишь бы подальше, подальше… – Из вас выйдет отличный моряк, – спокойно, будто ничего не заметив, уверил лорд Джеймс. Айвен метнула на него быстрый взгляд: действительно не заметил её смятения или притворяется? Ах да, по нему ведь никогда ничего не скажешь… Айвен наклонилась, провела ладонями по траве и намочила росой пылающие щёки. Всё в порядке. Всё хорошо. Она дома.       Но другая ночь, такая же тёплая и тихая, всё ещё стояла перед глазами. – Что самого страшного было в вашей жизни, лорд Джеймс?       И тишина – тишина южной ночи. – Вам совсем честно или наполовину?       Айвен вздрогнула от мученически-покорного взгляда его глаз. Будто он спрашивал, до конца ли подниматься на Голгофу или можно остановиться здесь, на середине пути. Почему-то прошептала: «Можно наполовину». Лорд Джеймс кивнул, и резкая морщина, разрезающая его лоб, сгладилась. – Я буду краток. Тогда я впервые вышел в море в качестве адмирала. Кажется, это было лет восемь назад – двадцатитрёхлетний мальчик за штурвалом королевского брига, подумать только!.. Знали бы вы, какой груз ответственности я чувствовал на своих плечах: перед молодой королевой, перед покойным отцом, перед братом… Ночью мы попали в тайфун, – его губы едва заметно дрогнули. – Я стоял на капитанском мостике в полном мраке, молясь, чтобы удержаться. Ничего не видел из-за хлещущей воды, видел только, что волны, как огромные языки, слизывают матросов с палубы. Одного за другим. Одного за другим… Я никогда не думал, что вода может стать зверем, но в этот день, клянусь, она им была. Я был уверен, что мы отправимся кормить рыб, и я никогда не забуду это ощущение ужаса. Когда корабль, преодолев очередную волну, падает в чёрную пустоту, и впереди показывается другая, ещё больше и страшней… И ты думаешь: эта уж тебя поглотит. Сейчас сомкнётся над твоей головой. Мне тогда казалось, что моё сердце проваливается каждый раз вниз вместе с кормой. – Но вы здесь. – Но я здесь, – задумчиво подтвердил лорд Джеймс. – Это забавно… Вы знаете, именно тогда, на этом залитом водой капитанском мостике, когда моё сердце леденил ужас, я вдруг всем своим существом ощутил, что живу. – Вы боролись.       Огромные буруны, чёрные тучи, непрекращающийся дождь, крики ужаса – всё это разом предстало у неё перед глазами, и по спине пробежал холодок. – Вы боролись, – упрямо повторила она. – Вы не сдались. И вы победили. – Море – достойный и честный противник. А вы? Можно мне задать вам тот же самый вопрос – или не стоит?       Лорд Джеймс снова глядел внимательно, настойчиво, и Айвен улыбнулась – правда, улыбка вышла донельзя жалкой и, наверно, смешной. Месяц уже ушёл вправо. Скоро начнёт светать.       Тайфун, волны, капитанский мостик, честная борьба не на жизнь, а на смерть.       Тёплая летняя ночь, тяжёлая рука на горле – и мокрая трава под лицом. Одуванчик. Там был одуванчик…       Нелепо. Жалко. Глупо. Снова захотелось усмехнуться, но горло сжал незнакомый спазм. – Я тоже боролась, – сухой, ломкий, не свой голос. – Но я – сдалась.       И полный необъяснимой уверенности взгляд чужих карих глаз. – Ну, этого вы ещё не знаете.       Прежде чем фыркнуть, несколько секунд Айвен слушала тишину. Где-то над головой сияла Полярная звезда, будто обещая, что все корабли придут в порт и верный путь непременно будет найден. Но звёзды – хрупкие создания. Говорят, они падают. Вот и верить им после этого…       И всё же пора было спать. Лорд Джеймс проводил её до дверей, и Айвен, потянув за ручку, чертыхнулась: конечно, закрыто! Отправляясь на чердак, она собственноручно повернула ключ в замке… И что теперь?.. – Войдите, как вышли, через чёрный ход, – любезно посоветовал лорд Джеймс.       Которого всё ещё нет. – М-м… Я, пожалуй, вернусь… Вернусь через дерево, – пробормотала она. – Физические упражнения перед сном полезны для здоровья.       Если лорд Джеймс и удивился, то виду не подал и, пожелав ей доброй ночи, удалился в свой свинарник.       Подойдя к липе, Айвен поняла: прыгнув, она не сбросила верёвку. Господи, какая же дурында! Без неё, привязанной за нижнюю толстую ветку, взобраться по гладкому стволу не было никакой возможности. И допрыгнуть, чтобы повиснуть, не выйдет: слишком высоко… Спать и так осталось часа четыре, не больше, что их теперь, провести на траве? Или…       «Лорд Джеймс, не могли бы вы подпрыгнуть, чтобы сбросить мне вот эту верёвку?». Нет… «Лорд Джеймс, может, вы меня поднимите, а я зацеплюсь за ветку?». Господи, нет. «Лорд Джеймс, помогите мне, пожалуйста, достать вон с той ветки верёвку?»       Айвен даже повторила это раза три вслух – шёпотом. Лорд Джеймс, помогите мне, пожалуйста, достать вон с той ветки верёвку. Лорд Джеймс… Не так уж страшно и звучит. Отрепетируем ещё раз: лорд Джеймс, пожалуйста, помогите мне…       Ноги, развернувшие её было в сторону свинарника, сами остановились. Нет. Она не сможет попросить.       Через полчаса, с трудом отыскав огромную ветку и сбив ею верёвку, Айвен, грязная и вспотевшая, наконец юркнула в постель и мгновенно уснула.