Не бросай меня

Будильник зазвонил неожиданно резко, точно вколачивая гвозди в теменную кость. Саске распахнул глаза, но тут же закрыл их снова, издав низкий надрывный стон, больше похожий на рык раненного животного. Он проспал не больше трех часов, вернувшись домой под утро, и лучше бы ему совсем не ложиться, но почти двое суток без сна могли плохо отразиться на его умственных способностях. Как человек, мечтавший в свое время стать врачом, Саске знал о пагубном влиянии на человеческий мозг бессонницы. Сон был необходим, чтобы восстановить работу нейронных соединений, вот только он не принес облегчения. Голова гудела так, словно ее опустили в медный чан и колотили по нему тяжелым молотом и этот звон отдавался в висках остро колющей болью. Тяжело вздохнув, отключив проклятый будильник, молодой человек встал, сбрасывая в сторону нагретое теплом его тела уютное одеяло и устало потер глаза. Большую часть ночи Саске провел в полицейском участке, играя роль хорошего сына, спешащего на помощь отцу. И только для него и отца этот фарс остался очевиден. Фугаку и сам мог постоять за себя. Ему не требовалась сторонняя поддержка, чтобы не отвечать на вопросы полиции или говорить то, что не имело для следователя никакого смысла. Допрашивал Фугаку тот же следователь, что вел дело Каи до его передачи в суд: пожилой, седой мужчина с настолько испещренным морщинами лицом, что оно выглядело, как скомканный лист бумаги неряшливо брошенный в мусорное ведро. Одет, к слову, он был соответственно предположению о ведре — растянутый, залатанный и засаленный свитер, на который и смотреть было страшно не то, что прикасаться, брюки из тонкой шерсти сплошь покрытые неприятными катышками и башмаки, хранившие на своей подошве следы еще прошлогодней грязи. Он полагал, что слишком умен и опытен, или слишком стар для того чтобы вникать в дело глубже, чем оно казалось на первый взгляд. С его легкой подачи Каи стала убийцей, просто потому, что это было очевидно. Он же уверял, что Фугаку организовал побег девушки и укрывал в своем доме и, хотя и был прав в предположениях, не имел ни одного веского доказательства. При должной сноровке и ловкости адвоката это обвинение рассыпалось бы в прах. Нужно было лишь умело преподнести ложь. С самим отцом Саске почти не говорил, лишь обменялся парой фраз, никак с обвинениями не связанными в самом начале. Фугаку выразил недоумение, увидев младшего сына и разочарование, что старший не простил его. Сын не стал разубеждать отца, тем более, что это была истинная правда. Пройдет еще много времени прежде, чем Итачи сможет простить отца. Да и сам он пришел к нему отнюдь не по собственной воле, а ради успокоения слез матери. Его слова, подчас жестокие и резкие должны были задеть родителя, но на лице Фугаку не дрогнул ни один мускул. Молодой человек не знал, о чем думал отец и какие сделал выводы. Все, что ему оставалось — продолжать выполнять работу защитника. Это утро он тоже собирался провести в полицейском участке. Без предъявленных, на основании доказательств, обвинений Фугаку не могли держать в заточении дольше двенадцать часов. И Саске собирался сделать так, чтобы доказательств у следователя не нашлось. Молодой человек поднялся с кровати и направился в сторону ванной комнаты. Контрастный душ и крепкий кофе помогут ему окончательно пробудить организм. Волосы Саске были еще влажные после душа, когда он спустила на кухню за своей порцией кофеина. Дом спал. Даже Миса еще не заняла своего постоянного места у плиты, где ее с легкостью можно было обнаружить на протяжении всего дня. Но с кухни долетал аромат свежесваренного кофе с резкими нотами мускатного ореха и свежих тостов. Гадать о том, кто еще не спал в столь ранний час долго не пришлось и, едва отворив дверь, парень столкнулся с хитрым взглядом темных глаз из-под линз очков. — Доброе утро, — почти пропела Карин, кружась по кухне между столом и плитой в только ей одной понятном танце. Саске опустился на стул, заметив перед собой тарелку с тостами и массу маленьких мисочек со всем, что только можно было намазать на поджаренный хлеб. — Кофе? Ее чашка ароматного, исходящего густым паром напитка уже стояла на противоположной от Саске стороне стола и манила парня к себе, точно «кольцо всевластия». Он кивнул, не в силах противостоять соблазну. Первой его реакцией, увидев Карин, было уйти из дома и купить кофе по дороге в полицейский участок. Однако он так устал и хотел свой проклятый кофе, что просто не нашел в себе сил двигаться. Эта женщина раздражала его. Она будила в нем вихри разнообразных противоречивых чувств определения которым Саске под час не мог дать. То ему хотелось защитить ее от нападок мира, то придушить собственными руками, лишь бы из ее рта не вылетело больше ни единого звука. Стоит признать, что последнее желание обуревало его гораздо чаще, нежели первое. Карин наполнила чашку кофе и, поставив ее перед Саске, присела напротив, сверля его пристальным, чрезмерно внимательным взглядом. У любого другого этот взгляд отбил бы всякую охоту прикасаться к чашке, но не у младшего Учиха. Он сделал осторожный глоток, стараясь не опалить небо. — Хороший кофе, — прокомментировал он, тщательно распробовав напиток: перекатывая его на языке из стороны в сторону, пока не насытил все до единого вкусовые рецепторы. — Спасибо, — снисходительно улыбнулась девушка, но взгляд не отвела, а, значит, вовсе не ждала похвалы. Саске продолжал пить кофе, но тишина и повисшие в воздухе вопросы вскоре наскучили ему. Он отставил чашку и поднял глаза на девушку. — Что? — спросил он. Карин удивленно захлопала ресницами и сделала вид, что не понимает, о чем идет речь. — Ты ждешь от меня чего-то, но я не люблю играть в эти игры. Если ты чего-то хочешь, то стоит просто сказать об этом. — Я ничего не хочу, — покачала головой Карин. — Я жду. — Ждешь? И чего же, позволь узнать? — Когда ты поймешь, что хочешь меня, — девушка произнесла это с таким достоинством, что Саске замер на мгновение, а потом не сдержал судорожного смеха. Карин могла бы обидеться, если бы не ждала такой реакции от молодого человека. Так что спокойно продолжила, не придав никакого значения смешкам Саске: — Ты привык к тому, что девушки вьются вокруг тебя, что у тебя всегда есть обширный выбор. Но ты не понимаешь, что у меня тоже есть выбор. Слишком долго я ждать не стану. Саске справился с приступом смеха, опустив голову, скрыв глаза за густой челкой ниспадающей на его лицо точно густой занавес. — Единственное, чего я действительно не понимаю, — произнес он спустя пару минут раздумий, — так это каким образом разговор в столь ранний час перетек в горизонтальную плоскость? — Оу! — Карин небрежным жестом отбросила копну рыжих волос за спину. — Не знала, что у вас в провинции существует специальное время для разговоров о сексе. Может, вы и им занимаетесь глубокой ночью с выключенным светом? — У нас в провинции, — не остался в долгу Саске, — принято заниматься делом, а не болтать. Но, коль скоро тебе не светит оказаться в моей постели, можешь поговорить. — Разрешаешь? — язвительно осведомилась девушка. Саске снизошел до легкого кивка головой, вернувшись к своему кофе. — Великодушно благодарю. — А если серьезно, — Саске сделал последний глоток и отставил пустую чашку в сторону. — Чего ты хочешь? Только не говори, что ты дала себе труд подняться в такую рань и сделать мне кофе, чтобы поговорить о несбыточном. Карин хотела, было, возразить по поводу несбыточного, но сдержалось. В конечном итоге именно колючий нрав Саске будоражил ее. Она фыркнула, в два крупных глотка выпила весь, давно остывший кофе, к которому не притрагивалась все время минувшего разговора. — Я хотела напроситься с тобой. — В тюрьму? — не поверил Саске. Она кивнула. — Моя тетя вместе с Конан поедет к прокурору и там я буду ей не нужна. Микото-сан поедет в больницу, чтобы нести там дежурство, а я… — она развела руками, словно подчеркивая всю трагичность ситуации, — снова не у дел. — Ты могла бы прогуляться по городу, пройтись по магазинам, — задумался Саске. — Не знаю, чем еще занимаются женщины. — Но я не хочу! — Карин поднялась со своего места и, собрав со стола чашки, развернулась к раковине, чтобы вымыть их. Ее движения были плавными и уверенными. Она так гармонично смотрелась за плитой, что, казалось, это место создано специально для нее. Саске удивительно легко представлял Карин в окружении таких же рыжих малышей, дергающих ее за полы домашнего платья, требующих чего-нибудь вкусного пока она взбивала крем или сливки. А кухню наполнял запах домашнего печенья из духовки. — Я с двенадцати лет в модельном бизнесе и тягу к тряпкам давно миновала. Для успешной работы необходимо лишь несколько модных нарядов, но менять их необходимо каждый сезон, а то… Скажем так, агентства весьма придирчивы к внешнему виду. Саске слушал, но не сильно вслушивался. Молодому человеку хватило лишь доли секунды, чтобы понять, что девушка не говорит ничего важного. Он взял с тарелки тост и вгрызся в него зубами. — Я не услышал ничего, из того, что должно было бы убедить меня, взять тебя с собой, — заметил он, прожевав кусок. Карин повернула голову и окинула его изучающим взглядом. — Разве компания красивой женщины не говорит сама за себя? Я могла бы очаровывать полицейских, пока ты подделывал бы улики, — подмигнула глазом Карин, игриво поведя плечом. Губы Саске снова растянулись в улыбке. Скупой на эмоции, он слишком часто начал улыбаться в ее присутствии и это тоже настораживало и нервировало молодого человека. — Ты себе льстишь, — буркнул он. — И очень сильно. — Карин не нашла ничего умнее, как продемонстрировать ему длину своего языка. Саске поднялся с места и двинулся в сторону гостиной. — Но, если хочешь поехать со мной, у тебя пять минут на сборы. Карин тут же отключила воду и отряхнула руки от лишней влаги. Все-таки Саске Учиха не такой вредина, каким хотел казаться. Парень вышел на улицу, подставляя лицо робким лучам сонного солнца. Со вчерашнего вечера ветер усилился, гнул ветви деревьев, срывал и бросал под ноги иссушенную листву. Небо затянули серые облака, еще рыхлую массу которых прорезали ленивые солнечные лучи. Жара спала и воздух наполнился мириадами крошечных капель прохладной влаги. И хотя над головой Саске все еще оставалось довольно светло, горизонт над заливом окрашивался в тяжелые свинцовые оттенки. Будет буря. Молодой человек предвидел это еще минувшим вечером и сейчас только тверже убедился в своих подозрениях. А, значит, следовало подумать о защите от дождя и, как бы не хотелось Саске оседлать очередной в своей коллекции мотоцикл и провести день рассекая воздух, подобно пламенеющей стреле, он направился в сторону гаража, за автомобилем отца. Саске подогнал машину ко входу в тот самый момент, когда парадная дверь открылась. — Вовремя, — одобрительно произнес парень, ожидая увидеть Карин и поражаясь ее пунктуальности. Девушка успела сменить облик за считанные минуты и приятно поразило своим мастерством. Она облачилась в белоснежный брючный ансамбль классического кроя, выгодно осветляющий ее кожу, делая заметной каждую веснушку, которые она даже не пыталась скрыть тональным средством и придавая глазам какого-то мистического блеска. Ярко-рыжие волосы она заплела в широкую косу, перекинув через плечо, точно хлыст и в контрасте с белоснежным одеянием они выглядели по-настоящему пылающими. Образ завершали ярко-красные туфли-лодочки на узкой шпильке. Она и прежде не отличалась миниатюрным ростом, а теперь возвышалась, точно величественная античная статуя, от которой просто невозможно оторвать глаз. Саске не двинулся с места, чтобы помочь девушке забраться в автомобиль, хотя руки молодого человека требовали движения. Вместо проявления учтивости он нервно постукивал пальцами по рулевому колесу. Карин расположилась на пассажирском сидении, удобно откинувшись на спинку с хорошей боковой поддержкой, точно утопая в крепких объятиях и повернула голову к молодому человеку. — Можем ехать. — Да, — севшим внезапно голосом отозвался Саске и тронул автомобиль с места. *** Каи резко дернулась и открыла глаза. Дыхание ее сбилось, грудь высоко и напряженно вздымалась, а тело и лицо покрыл липкий холодный пот. Взгляд девушки метался по стенам и потолку, точно она пыталась найти выход, но никак не могла понять где находится. Прибор, фиксирующий скорость сердечного ритма запищал и, кажется, именно этот звук привел ее в себя. Каи судорожно вздохнула и, закрыв глаза, обессилено упала на подушку. Последние сутки стали самыми выматывающими в ее жизни. Она не могла закрыть глаз, чтобы не оказаться перед телом мертвого отца, не ощутить тепло его теплой крови на пальцах, не почувствовать липкий страх, прицепившейся к ее спине цепким взглядом из темноты. Ей казалось, что этот взгляд обращается в обоюдоострый нож и медленно, словно циничный ценитель, погружается в ее плоть. Миллиметр за миллиметром. Она чувствовала, как боль от этого проникновения распространялась по ее телу с оглушительной, беспощадной быстротой лесного пожара и она выгорала дотла, погружаясь в беспамятное, беспросветное ничто. Взгляд ярко-синих глаз девушки остановился на соседней палате, сквозь стеклянные стены которой она могла наблюдать за людьми внутри. Узумаки Кушина спала, откинувшись в глубокое мягкое кресло, напротив постели сына. Наруто тоже спал. Каи даже казалось, что она слышит его храп через толщину пуленепробиваемых стекол-стен палат. А еще она видела его. Итачи сидел в таком же кресле, что и Кушина-сан. Расслабленно откинувшись на спинку, скрестив ноги и руки, но не спал. Его черный мистический взгляд жадно впился в ее глаза стоило их взглядам встретиться. От остроты этого взгляда, от обжигающих чувств, лучащихся сквозь него у девушки перехватило дыхание и, казалось, сердце перестало биться в груди, замерев осторожным духом. Она хотела вдохнуть, но не могла. Губы жгло желание поцелуя, а в кончиках пальцев появилось неотвратимое стремление прикосновения к его теплой коже. Каи слишком хорошо знала это ощущение, слишком ярко помнила и вычеркнуть его из памяти не сумела бы, даже если очень постараться. Она не могла забыть его, не могла относиться к нему иначе, как к человеку, которому отдала свое сердце. Каи знала, что в том, что произошло между ними, только ее вина. Это она соблазнила его, возжелала того, чего нельзя было желать. И нет вины Итачи в том, что подчинился ее воле. Это она сгубила их обоих. Но эта вина не жгла раскаяньем. Эта вина не будоражила совесть. Эта вина будила только тоску и боль одиночества. Каи было бы гораздо проще справиться с собой, видь она в его газах злость, ненависть, презрение… Вот только глаза Итачи отвечали обжигающим душу трепетом. Она отравила его и теперь не могла исцелить, а больше всего на свете девушка хотела исцелить его от самой себя. Она отвела глаза, просто потому, что слишком хорошо понимала значение его взгляда: боль, тоску и поселившееся глубоко внутри одиночество. Девушку душили слезы, но она не позволила им пролиться. Больше Каи не станет плакать над своей несчастной долей, ведь он страдал несравнимо больше. Она должна уйти из его жизни. Он должен забыть ее и ради этого она пойдет даже на казнь. Ее жизнь не имела значения. Она никого не сделала счастливым, не принесла никакой пользы, она просто существовала и ничего не представляла из себя. Но не Итачи. Ломать его жизнь она не имела права. Она хотела, чтобы он знал это, знал, как сильно ей жаль!.. Но сорваться этим словам с губ она тоже не позволит. *** Телефон завибрировал в кармане Итачи и он оторвал взгляд от созерцания напряженной спины девушки в палате напротив. Короткой встречи глаз хватило, чтобы он понял все ее мысли. Каи винила себя в том, что произошло между ними, но это было не так. Она не могла знать, но уже очень давно Итачи полюбил девочку с невероятно синими глазами. Память об этих глазах он пронес сквозь года, постоянно ища их и не догадываясь об этом одновременно. Вот почему ее появление в их доме так на него повлияло, сделало его одержимым, выгоняло из дома среди ночи, не давало покоя, пока он не удостоверился, что девушка перед ним действительно та единственная, а не подделка, которыми мужчина заполнял свои дни и постель. Уже очень давно его жизнь принадлежала только ей. Ее глаза, невообразимой синевы — единственные звезды, что светят на его небе. И за их светом он пойдет хоть на край света. — Алло? — Итачи ответил на звонок, стараясь говорить, как можно тише. Кушина-сан из последних сил старалась поддерживать компанию, но сон сломил и ее несколько часов назад. — Итачи-сан, это Митараши Анко, криминалист, — отозвался на той стороне динамика хрипловатый голос женщины, которую Итачи привез из столицы. И это был именно тот звонок, которого, с замиранием сердца, он ждал минувшую ночь. — У меня есть, что вам показать. — Я скоро буду, — ответил мужчина, отключая звонок. Ни Кушина-сан, ни Наруто так и не проснулись, когда он покинул палату. Итачи бросил последний взгляд на Каи, на ее спину и разметавшиеся по подушке волосы, в которые он любил зарываться пальцами. Он и сейчас хотел прикоснуться к ней. От желания невыносимо жгло пальцы так, что казалось они обуглятся и просыпятся пеплом. Он не мог находиться вдали от нее слишком долго. Всего два дня, а Итачи уже чувствовал себя беспризорником, никогда не знавшим материнской ласки. Его жизнь без нее не имела смысла и ничего не значила. И, пожалуй впервые за последние дни, у него в груди поселилась столь ощутимая надежда. *** Митараши Анко была невысокой коренастой женщиной, которую издали можно было принять за молодого человека, если бы ни копна густых, непослушных волос цвета антрацита, которые она отчаянно пыталась призвать к порядку по средствам многочисленных заколок и шпилек, и объемной, внушительной груди, появляющейся из-за поворота значительно раньше женщины. Лицо у нее было круглое, покрытое легким, блестящим в лучах яркого солнца пушком на щеках и подбородке. Большие глаза цвета отпущенной стали смотрели внимательно и бесцеремонно. Для этой женщины не существовало понятия личного пространства и такта. Ее прямолинейные речи могли повергнуть в шок ни одну светскую даму. Но Итачи легко нашел общий язык с этой женщиной и был уверен в ее профессиональных качествах. Когда он подъехал к дому Такугавы и расплатился с водителем такси, Митараши Анко уже ждала его у дверей, скрестив руки под грудью, создав из них своеобразную полочку, на которую и положила свое богатство. Одета она была в узкую юбку песочного цвета длина которой достигала середины голеней и серую блузку, обтягивающую тело женщины точно вторая кожа. Наброшенный поверх халат оставлял зрению только узкий тоннель, выгодно удлиняя фигуру женщины. — Наденьте бахилы, — вместо приветствия женщина протянула Итачи зажатый в кулаке зеленый целлофан. — Мы обследовали еще не весь дом и лишний материал с ваших туфель нам совершенно ни к чему. Итачи не стал спорить и споро натянул защитные чехлы на ноги. Бахилы раздражающе шелестели при каждом шаге, но Учиха старался не обращать на это внимания, сконцентрировавшись на словах криминалиста. Митараши Анко провела его внутрь дома, ярко освещенного всеми, имеющимися в доме лампами и несколькими, расставленными по углам, световыми стойками с ультра-яркими лампами. Их направленный свет падал на пол под определенным углом, отбрасывая длинные тени даже от крошечных пылинок. Так что никакая, даже крошечная деталь, не могла укрыться от глаз профессионалов. В доме, помимо криминалистов, трудились еще пять студентов, старательно зарабатывающих очки практики. Плотными кисточками они сметали пыль со всех горизонтальных поверхностей в пробирки и отправляли их в многочисленные центрифуги и аппараты анализа частиц. Приборы гудели, тарахтели и вибрировали, пищали и мигали разноцветными лампочками, точно мужчина попал на борт инопланетного корабля. Анко подвела его к столу, вытащенному на середину комнаты, где лабораторные умники складывали все проанализированные находки. В самом центре стола, это сразу бросалось в глаза и не заметил бы только слепой, лежал разобранный бочок унитаза. К гладкому фаянсу скотчем были прикреплены множественные бирки с пометками. — Как и полицейские криминалисты, — начала Анко, развернув перед Итачи папку с результатами экспертизы, — мы не нашли отпечатков пальцев на сейфе покойного и аптечке в кухни. Совсем не нашли. — Кто-то вытер следы за собой, — уточнил для себя мужчина и Анко кивнула. — В целом, все отчеты криминалистической экспертизы соответствуют действительности, но… — она выдержала паузу, позволив Итачи собраться с мыслями. — Полиция не исследовала весь дом. — Что вы хотите сказать? — поднял голову Учиха. — Мы нашли отпечатки пальцев на бочке унитаза, — постучала пальцем по белоснежной поверхности упомянутого предмета Анко. — Мы сравнили их с образцами обитателей дома и могу заверить, что никому из них отпечатки не принадлежат. Думать о том, что убийца, после совершенного им преступления, воспользовался услугами гостевого унитаза в доме Такугавы, казалось абсурдным. Но за всю практику адвоката Итачи приходил встречать и более глупые поступки. Однако Анко разубедила его, сказав следующее: — Еще мы обнаружили это, — она взяла в руки пакет, с тщательно упакованным в него механизмом смыва из того же бочка и указала пальцем на находку — сломанную горизонтальную планку, ведущую к поплавку. — Мы провели расчеты и выяснили, что линия слома соответствует значительному давлению оказанному на планку под прямым углом. — То есть, — попытался перевести ее находки в действия Итачи, — в бочок что-то пытались запихнуть с приложением внушительной силы? Анко кивнула еще раз и добавила: — Деньги! В оставшейся на дне воде мы обнаружили растворенные химические элементы соответствующие красителям, используемых в производстве денег. Судя по давлению, оказываемому на сломанную деталь, действовали в спешке, — добавила она после секундной паузы. Итачи раздумывал над словами криминалиста. Он и раньше предполагал, что убийца изменил сценарий действий, после того, как увидел Каи. Изначально он полагал, что девушки нет дома, а, значит, он собирался уйти с документами и деньгами до приезда полиции. Но что заставило его передумать? Личная ненависть к семье Такугава и желание расправиться со всеми ее членами? Или он боялся, что Каи узнает его? Видела ли она убийцу той ночью? Как убийца вынес деньги, спрятанные в бочке унитаза, если дом постоянно охраняла полиция? Экспертиза не давала на это ответов. — Это все? — спросил Учиха. — Еще мы нашли волос, — отозвалась криминалист. — Волос? — Да, волос. В запекшейся крови убитого. Наше счастье, что полиция не утруждала себя наведением порядка, — заговорила воодушевленная Анко. — Волос обнаружили на самом полу, под сгустком крови, а, значит, он попал в кровь или до совершения убийства, или в самый момент его совершения. Однако результатов экспертизы по волосу пока нет, так что я не могу сказать, кому он принадлежит. Кроме того, что с ДНК убитого нет совпадений, как и с его дочерью, как я понимаю. — Каи не биологическая дочь убитого, — пришлось развеять оптимизм криминалиста адвокату. Анко нахмурилась. — Вот как? — Митараши поднесла палец ко рту и постучала его кончиком по губам. — Мне понадобится образец ДНК девушки. Сможете предоставить? В голове мужчины быстро пронеслись варианты мест, где можно раздобыть образец ДНК Каи. Ближайший — его дом. В комнате осталась расческа девушки и зубная щетка, которой она пользовалась живя с ним когда они еще не знали правды и могли любить друг друга. Но после приезда полиции, — Итачи прекрасно знал свою мать, — Микото, скорее всего, уничтожила все следы пребывания девушки в их доме. Вторым вариантом была больница, но, во-первых, Итачи не хотел привлекать внимание полиции к своим действиям, а, во-вторых, он не был уверен, что сегодня сможет удержать себя в руках. Накануне горькие слова Каи отрезвили его и удержали от необдуманных поступков, однако ночь, проведенная в непосредственной близости от девушки, дала понять мужчине, как сильна его тоска по ней. Но был и третий вариант. — Можете сравнить с моей ДНК, — предложил Итачи и, хотя сама мысль резала его хуже тупого клинка, он не мог отказать ей в правдивости. — У нас один отец. Криминалист вздрогнула, резко вскинув голову вверх. Итачи не ожидал от этой женщины сильной эмоциональности. Ее сдержанный, рациональный характер вынуждал ее много и тщательно раздумывать над каждым словом. Однако скрыть своего удивления женщина не сумела. По просьбе Анко Итачи посветил ее в курс событий. Он тщательно, со всеми акцентами, рассказал о предъявленном девушке обвинении и вынесенном приговоре. О отсутствии веских улик и попытках полиции помешать отмене приговора. Он рассказал об убитом и его семье и, конечно, о самой Каи Такугава. И то, как мужчина говорил о девушке, дало криминалисту сделать вывод, что он влюблен в эту девушку. Анко никогда прежде не приходилось работать с кем-то, испытывающим к потенциальному преступнику чувства. Такие адвокаты или прокуроры предпочитали самоустраниться, чтобы их личные переживания не отразились на общей картине преступления. Но с Итачи проблем не возникало. Митараши видела в нем проблеск холодного рационализма, позволяющего взглянуть на ситуацию и улики в общей картине, а не через призму собственных ощущений. Этот мужчина первый, на ее практике, кто умел отделять работу от личной жизни. Но ей и в голову не могло прийти, что они родственники! Испытывать такие сильные чувства, которые даже скупая на эмоции Анко назвала любовью, к сестре? Возможно ли? Или она чего-то не понимала? Митараши платили вовсе не за то, чтобы она строила предположения и пыталась разгадать загадочную связь между обвиненной в убийстве девушкой и ее адвокатом. Пусть в этом разбирается психоаналитик, для того их и учат. Она протянула Итачи запечатанную пластиковую колбу с длинной ватной палочкой внутри. — Потрите о внутреннюю сторону щеки, — попросила она, прикидывая, какое процентное соответствие могло бы быть у таких родственников. *** — Саске-сан, вы вовремя, — не скрывая ехидства в голосе приветствовал вошедшего в допросную молодого человека старший следователь — все тот же неопрятный старик, от вида которого к горлу молодого человека подкатывала тошнота. — Мы как раз собирались начать беседу. — При том, что не имеете права допрашивать в отсутствии адвоката? — холодно заметил Саске, опускаясь на стул рядом с отцом. В серой бетонной комнате с единственной лампочкой под потолком и огромным зеркалом цвета бронзы во всю стену нервно мигали светодиоды камер, напоминая, что их снимают и, что в этой промозглой коморке нет места вспышкам гнева и необдуманным поступкам. Фугаку встретил сына спокойным, но каким-то отчужденным взглядом, точно сожалел, что Саске видит его таким. Выглядел он, в самом деле, неважно. Ночь проведенная в камере следственного изолятора не пошла на пользу уже не молодому мужчине. Его костюм измялся, волосы всклокочено, лицо опухло, а под глазами появились темные тени. Но было что-то еще, неуловимо витало в воздухе. Что-то, что Саске сразу ощутил, но никак не мог поймать глазами. И это ощущение напрягал его. Следователь откинулся на спинку металлического стула, многозначительно фыркнув на замечание младшего Учиха. Следователь не считал Саске хоть немного весомой фигурой, способной как-то повредить его карьере. Вот почему слова младшего Учиха ничего для него не значили. — Итак, — пока Саске сверлил следователя взглядом и проклинал самыми темными проклятиями, которые только могли прийти ему на ум, заговорил следователь своих хриплым, дрожащим голосом. — Фугаку-сан, нам известно, что вы укрывали обвиненную в убийстве Такугаву Каи у себя в доме. Нет смысла отпираться. Лучше признайтесь. — У вас есть этому доказательства? — поинтересовался Саске, изящно изогнув бровь. Он видел, что отец собирался что-то сказать, но молодой человек успел остановить его, сжав руку отца. Следователь, чего и следовало ожидать, вопрос Саске проигнорировал. — Чистосердечное признание зачтется перед судом, — продолжил он, смотря прямо в глаза Фугаку, точно пытался загипнотизировать его своими блеклыми глазами. — И избавит всех нас от ненужных проблем. Саске хмыкнул, позволив губам растянуться в едкой, как щелок, улыбке. Он уже чувствовал, что выиграл. — У вас нет никаких доказательств, — уверенно и даже с толикой сочувствия к следователю, заметил молодой человек. — У вас нет ничего, кроме собственных предположений. И имея в запасе лишь их вы пытаетесь делать хорошую мину при плохой игре, господин следователь. У вас ничего не выйдет. Моему отцу не в чем сознаваться, ведь он не совершал преступления. Следователь молчал, старательно делая вид, что слова Саске для него лишь пустой звук. Но Саске знал, что прав. У человека, сидевшего перед ним действительно была прекрасная чуйка, сказывались почти сорок лет непрерывной работы с следственных органах. Он действительно умел складывать отдельные фрагменты в общую картину, но он уже ошибся, когда сделал Каи Такугаву убийцей, а, значит, мог ошибиться и в дальнейшем. В любом случае, правосудие требует доказательств вины или чистосердечного признания: ничего из этого следователь не получит. Саске смотрел на отца. Фугаку казался невозмутимой неприступной глыбой, но в глубине его глаз читалось беспокойство. Однако он не произносил ни звука, пока Саске находился рядом и решал, как вести диалог со следователем. С точки зрения адвокатуры, Фугаку являл собой идеального клиента. — Вы же понимаете, что я найду доказательства? — заговорил, когда смолк Саске, следователь, все еще не поднимая на молодого человека глаз. — Невозможно спрятать человека так, чтобы его никто не заметил. Человек — не игла. Саске кивнул. Пускай. Если кто-то из соседей и видел брюнетку в их доме, то ее легко заменить Хинатой, которая последние дни прекрасно справлялась с ролью помощницы на кухни. Итачи был как никогда прав, решив воспользоваться помощью этой девушки. Они ничего не докажут, если только… Точно уловив тревожную мысль в голове Саске, могущественный колдун решил воплотить в реальность этот кошмар. В дверь постучали и через миг она приоткрылась, а в образованную щель протиснулась голова. — Простите, господин следователь, — это был молодой, явно только после академии, полицейский. Еще слишком одухотворенный, верящий, что трудится на благо общества, молодой парень. — Там вас просит Такугава Яхико. Хочет сделать заявление. Следователь смотрел на молодого полицейского ошеломлёнными глазами, а Саске почувствовал, как спина покрылась испариной и рубашка неприятно прилипла к телу. Он чувствовал, что может справится с любой проблемой, но не ожидал предательства, а зря! Ему нельзя было забывать о Яхико и его подлой, готовой всегда вонзить нож в спину, натуре. Саске стоило подготовить почву для этого. Купить его, но молодой человек ужасно устал, да и Яхико не попадался ему на глаза со вчерашнего вечера, так что попросту вылетел из головы парня. — Пусть зайдет, — удивление сменилось в глазах следователя предвкушением. Это немного безумный блеск глаз был хорошо знаком Саске. Когда он был маленьким, Итачи и Шисуи учили парня играть в американскую карточную игру покер, главной задачей которой являлось вовсе не составление выигрышной комбинации, а умение обмануть соперника. Со временем Саске научился прекрасно прятать свои эмоции, но блеск глаз, если он понимал, что имеет хороший шанс на выигрыш, всегда выдавал его. Теперь он видел тот же взгляд у следователя. Но Саске слишком долго играл в покер, чтобы понимать, что даже хорошая «рука» не значит сто процентного выигрыша. Молодой полицейский исчез за закрывшейся дверью, так же поспешно, как и появился. В комнате для допросов воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушил Фугаку, когда, неожиданно, повернулся к Саске лицом. — Как мама? — спросил он и голос отца показался Саске хриплым и ломким. — Она спрашивала обо мне? — Я не видел ее. Вчерашние сутки были тяжелыми. Полагаю, она еще спала, когда я уходил, — честно ответил молодой человек. — Но сейчас ее больше беспокоит твое положение, чем обиды. С Новым годом поздравляю И от всей души желаю Веселиться и смеяться, Ни на что не обижаться, Жить легко и без забот Весь грядущий новый год. Наслаждаться каждым мигом И дарить свое тепло, Быть всегда на позитиве, Чтоб всегда во всём везло! С Новым годом! С новым счастьем! Смеха, мира и добра! Пусть обходят все ненастья, Жизнь одарит вас сполна! © http://pozdravok.ru/pozdravleniya/prazdniki/noviy-god/ Саске заметил, как распрямились плечи отца. Он выдохнул с облегчением и тень неприкрытого счастья упала на его лицо, будто вдохнув в Фугаку глоток новой жизни. Единственное, что волновало Фугаку все это время: простит ли его жена? И, кажется, он имел все шансы на прощение. Наконец вернулся молодой полицейский, поставив еще один стул с торца стола так, чтобы Яхико расположился как раз между следователем и семьей Учиха. А вслед за ним появился и сам мужчина. Саске прожег Яхико взглядом, способным превратить в обугленную головешку, но мужчина никак не отреагировал на него. Следователь же заметно приободрился, преисполнился преждевременного ликования и эйфории. Старик верил, что нанес безоговорочное поражение Учиха. — Яхико-сан, вы хотели сделать заявление? — Следователь внимательно следил за выражением лица Саске и его отца, но, черт возьми, этот старик не проводил часы, пытаясь надурить Итачи. — Какой неожиданный сюрприз, правда? Саске-сан? Фугаку-сан? — Да, я хочу сделать заявление, — подтвердил Яхико, проигнорировав и очередной убийственный взгляд Саске и насмешливый тон следователя. Только Фугаку-сан продолжал вести себя с невообразимым достоинством. Яхико удобней устроился на металлическом стуле, закинув ногу за ногу и скрестив руки на груди. — Как вы знаете, я, пользуясь дружескими отношениями отца и Фугаку-сана остановился в доме Учиха, но меня не было, когда полиция ворвалась в их дом. О случившемся я узнал не более получаса назад и сразу поспешил сюда. — Благодарю за оперативность, — подметил следователь. По закону, полиция не могла удерживать Фугаку больше двенадцати часов без предъявления обвинений. Но чтобы предъявить эти обвинения требовались доказательства. Минувшая ночь не принесла результата. Саске был прав: у них нет никаких доказательств вины Фугаку и через пару часов его пришлось бы отпустить. Но теперь, с показаниями Яхико, ситуация в корне изменится. — Не стоит, — отмахнулся мужчина и прочистил горло прежде, чем продолжить. — Видите ли, произошла ошибка. Вы арестовали не того… — Что? — недоуменно вздрогнул следователь. Саске призвал всю свою выдержку, чтобы не последовать его примеру. Даже Фугаку проявил интерес к словам мужчины. — Что вы хотите этим сказать? Первая мысль, что пришла в голову Саске, была о брате. Яхико ненавидел Итачи и мог воспользоваться этим случаем, чтобы отомстить. Особенно после того, как, по его мнению, Итачи обошелся с его сестрой. Но Яхико снова удивил его. — Это я привел Каи в дом Фугаку-сана, — спокойно, ловя на себе ошарашенные взгляды, как заправский актер, произнес Яхико. Он успел забыть, какой эффект могут производить на следователей его слова и упивался этим ощущением. — Видите ли, после того, как Каи удалось сбежать из-под стражи и исчезнуть, я не мог найти себе места. Не мог позволить, чтобы смерть моего отца осталась неотмщенной. И, поскольку полиция не спешила с ее поимкой, я решил взять дело в свои руки. Именно за этим я приехал. Как и вы, я тоже подозревал Фугаку-сана в укрывательстве, но я провел в его доме ни один день и не нашел ни одного следа этому. А потом я нашел свою сестру. — Где? — Следователь не верил словам Яхико. Они были слишком шокирующими, чтобы быть правдой. Чутье не подводило старика. Он точно знал, что Учиха виновны и искал хоть крошечное, но доказательство этому. Маленькую несостыковку, способную разрушить весь сговор. — Я заметил ее возле старого парка, — с той же легкостью и непринужденностью, говорил Яхико так, что в его словах невозможно было заподозрить ложь. — Она не догадывалась, что это я, так что не пыталась скрыться. В этом была ее ошибка. — Почему же вы сразу не передали ее полиции? — все еще не верил следователь. Яхико скривил губы, словно съел целый ящик лимонов и надрывно выдохнул. — Видите ли, я хотел лично спросить: почему она так поступила? Хотел, чтобы она во всем созналась. — Вам было мало доказательств? — Они сомнительны, — развел руками Яхико. — Спустя время, я начал думать о том, что улики неправильно истолковали. Это не давало мне покоя. Поймите, я свидетельствовал против сестры, но что, если я ошибся? Я не мог жить с этим. — И как? Получили ответы на свои вопросы? Следователя нисколько не задели слова Яхико. Этот человек непоколебимо верил, что вынесенный приговор Каи справедлив. Он сам собирал улики и доказательства, сам составлял из них картину случившегося. Он верил в свою правоту и сейчас, даже когда брат убийцы заявлял об обратном, в его окаменевшем за годы работы сердце ничто не екнуло. — Нет. Моя сестра ничего не могла вспомнить, а давление, которое я пытался на нее оказать, привело к сердечному приступу. Вместо полиции, мне пришлось вызвать «скорую помощь», — Яхико еще раз вздохнул, тем самым подтверждая трагизм всех произошедших событий. Следователь опустил глаза в раскрытую перед ним папку, точно хотел найти подтверждение слов Яхико в материалах дела. Но ничего из того, что сказал мужчина, там быть не могло. Саске взглянул на Яхико украдкой, пытаясь понять, что тот задумал. Это Фугаку мог поверить, что Яхико поступил великодушно ради старой дружбы отцов, но не Саске. Если бы ни личный интерес, мужчина никогда не стал бы лгать во благо кому-то. Он обвинил собственную сестру в убийстве отца не задумываясь над последствиями. И, раз уж в нем взыграла совесть, ему стоило признать перед прокурором, что полгода назад он дал ложные показания и оклеветал Каи. Вот только Яхико ни за что не рискнул бы своей репутацией. Его будущее сейчас зависело от лояльности семьи Саёри, а те не потерпят скандала вокруг себя. Возможно именно это вынудило Яхико прийти в полицейский участок и рассказать эту ложь. — Яхико-сан, — заговорил следователь спустя несколько минут тягостных размышлений и поднял на мужчину глаза из-под кустистых бровей. — Вы понимаете, что, в случай необходимости, вам придется подтвердить свои слова в суде? Вы готовы на это? — Я прекрасно понимаю ответственность, господин следователь. Так же, я понимаю, что будь я в доме вчера вечером, ничего этого не произошло бы и семье Учиха не пришлось бы пережить весь этот ужас из-за моего вмешательства, — на последнем слове Яхико снизошел до того, чтобы бросить косой взгляд на Саске. И молодой человек прочел в нем подтверждение своих мыслей. Яхико вовсе не старался казаться порядочным человеком. Он не хотел отплатить человеку, спасшему жизнь его сестры, а выгораживал себя. Но теперь они будут квиты. — Что же, если вы настаиваете на своих словах… К Фугаку-сану у нас больше нет претензий и задержать его далее, полиция не имеет права. — Он повернулся к Фугаку и склонил голову в уважительном поклоне. — Вы свободны, Фугаку-сан. Примите извинения за предоставленные неудобства. Саске первым вышел из комнаты для допросов, стараясь, таким образом, отстраниться от всего, что происходило за ее дверьми. Молодому человеку невыносимо было видеть, как отец благодарит Яхико за оказанную поддержку, хотя тот не заслужил ни единого доброго слова. Будь ситуация иной, Саске никогда не позволил бы отцу даже заговорить с ним. Но за минувшие сутки произошло слишком много всего и это сильно пошатнуло психику каждого члена семьи. Саске понимал, как переживал отец за свой брак, за мнение жены, которую, несомненно любил больше всего на свете. Он боялся дышать, не зная, к чему вернется. Эта передышка, желание видеть несуществующее благородство там, где его нет, была ему необходима и Саске не стал мешать. Но самому ему претила приторная, до тошноты, учтивость. На самом деле, ни Яхико, ни Фугаку не имели права на то, чтобы вздыхать с облегчением. Отец не мог чувствовать себя спокойней, после того, что сделал с Итачи и Каи, после того, как убил их души тремя простыми словами: «Каи моя дочь»! Это хуже пули, хуже предательства и яда. Саске не мог представить себя на месте брата. Его бурной, всегда богатой фантазии не хватало, чтобы представить какие чувства должны были обуревать Итачи и, тем более, как ему удалось подавить их. Одному Саске был рад, что Итачи умел держать себя в руках и конфликт не перерос с кровавую вендетту. А отец… Отец не задумался над этим. Он ни разу не задался вопросом: зачем Итачи попросил руки девушки? Почему он был так счастлив, только смотря на нее. Если кто-то в этих стенах и совершил преступление, то он, убив все живое в собственных детях. Саске заметил Карин сразу. В белоснежном костюме, с тугой косой алых, как предрассветное зарево волос, она притягивала к себе все взгляды. Окруженная десятком мужчин в полицейской форме она растачала приветственные улыбки, в искренность которых поверил бы кто угодно, кроме Учиха Саске. Эта приклеенная к губам маскам не могла провести его, ведь молодой человек уже видел, как выглядел ее искренний смех. Видел, как искрились ее глаза, которые сейчас оставались холодными, точно сверкающие кубики льда. Она не была честна с этими людьми, а раскрывалась по-настоящему только пред ним. Осознание этого придавало Саске гордости и самоуверенности и будило желание еще больше дразнить ее. Ему нравилось, как она кривит тонкий нос, показывая сове недовольство или кусала губы от сдерживаемой злости. Все в ней было естественным и каким-то по-домашнему уютным. Молодой человек не мог дать точное определение своим чувствам к этой девушке, но ему не было в тягость ее общество, как это случалось с Сакурой или Ино. Рядом с ней он чувствовал себя на своем месте. Парень уже собирался окликнуть девушку, как вдруг замер, прокручивая в голове отвратительную мысль: а что, если бы отец сказал, что Карин его дочь? Что тогда стал бы делать Саске? В глубине живота он почувствовал гнев: жуткий, первобытный, черный, как смола. Кулаки непроизвольно сжались. Он не мог контролировать собственное тело и это пугало. Саске не обладал выдержкой и хладнокровием брата. Его гнев вселял страх в него самого. Он заставил себя отогнать неприятные мысли и сосредоточиться на чем-то более позитивном: в белоснежном костюме, с приклеенной к лицу фальшивой улыбкой и тугой алой косой.