Не бросай меня

Каи пришла в себя резко, точно вынырнула из-под толщи воды, захлебнувшись воздухом и дернув руками. Правая тут же отозвалась саднящей болью в запястье. Звякнул о поручень браслет наручников. Медленно, словно тоже пробуждаясь от крепкой спячки, возвращались звуки, ощущения и, хуже всего, память. Еще не открыв глаза, девушка пыталась восстановить в памяти последние события, то, что случилось с ней до этого самого момента. И вспомнила. Вот Итачи шепчет ей ласковые славы и будто бы в шутку говорит, что хотел бы жениться на ней, а через несколько минут он уже стоял перед ней на коленях, на глазах у всей семьи и просил ее руки. И она думала, что счастливее быть невозможно. Но судьба никогда не упускала случая больно ударить ее, словно своим появлением на свет она смертельно оскорбила Богов. Слезы, раскаленной лавой обожгли ее лицо. Каи вздрогнула, закусывая губу до боли, только бы удержать рвущиеся из груди рыдания. Единственный мужчина, который заинтересовался ей не из-за ее наследства и не из-за связей ее отца. Который не испугался предъявленных ей обвинений и вынесенного приговора. Кто думал о ней, как о той, кем она была на самом деле. Мужчина, которого она полюбила сразу и безоговорочно всем сердцем оказался ее братом! Каи могла бы справиться с чувствами, нежно щекотавшими живот всякий раз, как только девушка думала о нем. Могла бы отринуть, отпустить, вычеркнуть из памяти… Чувства не принадлежали ей одной и от того делалось невыносимо больно. Как поступить с его словами, с его нежными и такими трепетными поцелуями? С ночами, что они провели вместе без стеснения и оглядки любя друг друга? Если бы это была только ее тайна, Каи обязательно справилась. Глаза Каи обожгло горячей влагой и, прежде чем она успела оглядеться и понять где находится, тело девушки сотрясло первой конвульсивной судорогой подступающих рыданий. Она прижала тонкую руку, опутанную жгутами холодного пластика капельниц к губам, силясь затолкать обратно в горло рвущиеся из него всхлипы. Каи не хотела быть жалкой, воспитание не позволяло ей демонстрировать собственной уязвимости, но сейчас у нее не хватило сил вынести удар с достоинством. Она была разбита и осколки ее естества резали до крови. Ее душа вспыхнула не тушимым огнем и сгорела в тот же миг, как воспоминания обрушились на нее, горьким тленом рассыпавшись по пепелищу первой и самой настоящей любви. Пронзительный писк прервал ее мытарства и заставил немедленно взять себя в руки. Каи еще глаз поднять не успела, как услышала легкий шорох отворяющихся сдвижных дверей. Послышались торопливые шаги и легкий ветерок, создаваемый резкими движениями, пробежался по лицу девушки, осушив слезы. Каи затихла, испуганно подняв взгляд на вошедшую женщину в белом халате, с чепцом на голове. Черные волосы, бледно голубые глаза лучащиеся состраданием. Холодные тонкие руки прикоснулись к распухшему от слез лицу девушки. — Ну, ну, — ласковый голос обволакивал неподдельной добротой, — тише. Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Медсестра не знала причину слез пациентки, но всеми силами старалась унять внезапную истерику. Пульс и давление резко подскочили и это могло привести к тяжелым последствиям. Однако весь вид девушки говорил о безутешном горе и страданиях, вынести которые она не могла. Медсестра не могла знать, что ничего хорошего в жизни Каи никогда больше не случится. Каи поджала губы, отвернувшись, прерывисто переводя дыхание. Горькие слезы вновь обожгли глаза, а тело сотрясла дрожь. Как бы она не пыталась быть сильной, как бы не заставляла себя — боль оказалась слишком сильной и раздавила ее. Плечи девушка затряслись и она задохнулась в вырвавшемся из груди рыдании. Медсестре пришлось ввести успокоительное. *** Саске остановился под дверью квартиры Карин Узумаки и выдохнул с облегчением. Ему потребовалось немало времени, чтобы разыскать среди однотипных многоэтажек необходимый дом. Между тем солнце уже высоко поднялось и молодой человек изнывал от жары в своем дорогом костюме. Сейчас Саске отдал бы последние сбережения за возможность понежиться под потоками холодного воздуха от кондиционера. Молодой Учиха конечно слышал, что в больших городах температура воздуха значительно выше, чем в провинции, но чувствовать парниковый эффект на собственной шкуре ему не нравилось. Голова взмокла, по шее, за ворот неприятно капало, рубашка под пиджаком прилипла к телу. Благо хороший дезодорант боролся с неприятным запахом и мокрыми подмышками. Правда, ему все еще казалось, что от него разит резким, весьма специфичным амбре «подземки». Молодой человек поправил галстук, отряхнул пыль с пиджака и брюк, пригладил волосы заставив их принять подобающий вид и позвонил. За стеной приглушенно заиграл Вивальди одно из своих времен года. Кажется это была осень, но Саске не мог сказать точно. Спустя несколько минут по ту сторону двери послышались неторопливые шаги. Саске поправил спортивную сумку на плече и еще раз прошелся пятерней по непослушным волосам. Еще через пару мгновений дверь открылась и взгляду его предстала хозяйка апартаментов. Темно-рыжие, почти красные, точно их окропили свежей кровью волосы по пояс, бледная, почти прозрачная, как у всех рыжих кожа, щедро усыпанная мелкими, едва заметными взгляду, как россыпь песчинок на белоснежном холсте, веснушками, темные с поволокой глаза за стеклами стильных очков в черепаховой оправе, длинные стройные ноги. Пожалуй именно ноги Карин Узумаки Саске рассмотрел лучше всего. Одета девушка была более чем откровенно: белая майка свободного кроя с широкой горловиной небрежно спадающей на правую сторону, оголяя острое, но от того не менее соблазнительное плечо. Из-за края майки, едва прикрывающей ягодицы девушки, просматривались края крошечных черных шортов. Саске не заметил бы их, если бы не присматривался слишком внимательно. Карин Узумаки была почти на голову выше Саске, хотя молодой человек мог похвастаться завидным ростом. Ее фигура была тонкая и плоская, очертания маленьких грудей едва угадывались под складками широкой майки. Под тканью робко проявлялись бусинки сосков. Лифчика Карин не надела. В волосах девушки, небрежно зачесанных на одну сторону, болтались, позвякивая, разной длины нити унизанные жемчугом, стразами и разноцветными перьями. Она недовольно морщила аккуратный носик, поджав сочные ярко-красные губы. — Кто такой и чего надо? — спросила она. Саске передернуло, чуть скрипучий, скачущий по тональности голос девушки резанул его слух хуже секиры. Она не была настроена шутить и, судя по позе девушки, заломившей руки за спину, сжимала в руке газовый баллончик, демонстрируя вполне объяснимую настороженность девушки, которая живет одна. Но не только это заставляло Карин Узумаки встречать посетителей столь оригинальным способом. Саске довольно внимательно всматривался в ее лицо, оценил длину ее ног и тонкость фигуры — он вспомнил, что уже видел ее прежде. На страницах глянцевых журналов, которые листал от нечего делать, пока мать выбирала очередной наряд. Карин Узумаки была вполне успешной фотомоделью. Саске никогда не приглядывался к лицам девушек на глянцевых страницах: слишком много макияжа, слишком гладкая, точно пластиковая кожа, неестественная форма губ и глаз. Но сейчас Карин выглядела совершенно иначе. По-домашнему милая, на несколько лет моложе, чем выглядела на страницах глянца. Ее длинные, выцветшее от частого использования туши ресницы казались в отблесках солнца золотыми нитями. — Я ищу Такугаву Мэй, — пояснил причину своего визита Саске и Карин тут же расслабилась. Тяжело выдохнула, чуть приоткрыв губы. Должно быть навязчивые поклонники осаждали квартиру Карин с завидной регулярностью, приучив девушку к настороженности. — Теруми Мэй, — поправила она, настоятельно. — Тетя взяла девичью фамилию сразу, как муж выставил ее за дверь. Судя по тону и недовольно нахмуренному лицу, никаких положительных чувств к покойному Каойе-сану Карин не испытывала. Возможно, Мэй тоже. Потому и проигнорировала его похороны? Выходит, несмотря на слова Каи, расстались эти двое не самым лучшим образом. — Теруми, — исправил оплошность Саске. — Где я могу ее найти? Карин молчала и мерила его долгим настороженным взглядом. Плотно сжатые в тонкую линию губы, нахмуренные брови. Она поставила баллончик на столик у стены и теперь подпирала дверной косяк плечом, скрестив руки под грудью. От ее взгляда по телу Саске растекался странный тремор, причин которому молодой человек отыскать не мог. Он привык, что девушки смотрят на него с обожанием, даже вожделением, доставляя ему массу неудобств своим пристальным вниманием. От таких взглядов Саске давно устал и не испытывал ничего, кроме раздражения. Но Карин Узумаки… Эта девушка смотрела на него так, будто его не существовало. С таким же вниманием рассматривают манекен в витрине. Саске чувствовал, как скользит ее взгляд по его лицу, рукам, груди, но он видел лишь отдельные разрозненные объекты и не захватывал картины целиком. Карин Узумаки не видела Саске, как мужчину и объект желания и это, почему-то, злило. — Ты так и не сказал, кто ты? — наконец подала она голос. Саске и забыть уже успел, что она задавала этот вопрос. — Учиха Саске, помощник адвоката, — представился он, думая о том, что мать непременно высказала бы ему за отсутствие манер. И куда подевался раскрепощенный, самовлюбленный Учиха, которого он всегда видел в зеркале. — Адвокатская контора «Учиха и сыновья», что в Окинаве. Саске не нравилось название компании, все еще возглавляемой его отцом. «Учиха и сыновья» звучало оригинально и мило в те времена, когда компанию основал его прадед, но теперь от названия веяло дряхлой стариной. Саске подумал, что как только Итачи вступит в права единоличного пользования, Саске сделает все возможное, чтобы сменить пережиток прошлого на более современное название. — Удостоверение есть? — задала очередной вопрос Карин, с тем же недовольным лицом и пустым, смотрящим мимо него взглядом. — Нет, — честно признал Саске. — Я работаю неофициально. — Тогда, ты ведь не будешь возражать, Учиха Саске, что я тебе не поверю и пошлю тебя к черту? — толи спросила, толи утвердила девушка и шагнула назад, намереваясь захлопнуть дверь перед самым носом молодого человека. В последний миг Саске успел вклиниться между дверным косяком и самой дверью, не позволив оставить себя по ту сторону. Молодой человек и без того разозлился полным игнорированием своей персоны, а уж откровенную грубость терпеть не мог. — Послушай, Такугава… Теруми-сан знает меня в лицо, — начал он, задыхаясь от гнева. Вся видимая приличность сошла с его лица, явив взору Карин ущемленное самолюбие. — Скажи ей, что мне нужно с ней поговорить. Это очень важно! Речь идет о человеческой жизни. — В самом деле? — иронично заломила брови Карин, не поверив ни единому слову. Настойчивые поклонники шли и не на такие хитрости, чтобы проникнуть в ее квартиру. За всю свою карьеру, Узумаки успела хлебнуть горя и навсегда отучилась быть доверчивой. Однако упоминание о человеческой жизни заставляли Карин сомневаться. Что если она ошибется, выставив его за дверь, а кто-то действительно погибнет, потому что Мэй не сумела помочь этому человеку? Она прикусила нижнюю губу, чувственно закинув голову, обнажив взгляду длинную, изящную шею. Раздумывала она недолго. — Что в сумке? — Вещи, — честно признал Саске, поправив на плече предмет ее крайнего интереса. — Одежда. Я только что с самолета. У меня нет времени… — Хорошо, — перебила его Карин, поднимая руку в соответствующем жесте, старательно избегая встречаться взглядом с черными, как самая темная ночь глазами, которые буквально магнитом притягивали к себе девушку с первой секунды их знакомства. В силу профессии, Карин не обделяли вниманием мужчины, многим она потакала и позволяла ухаживать за собой, но еще никогда она не тонула в чьем-то взгляде. — Я позволю тебе войти и подождать ее здесь, но сумку ты оставишь у двери. И если я заподозрю что-то, или ты совершишь хоть один подозрительный поступок — мало тебе не покажется. Она отступила в сторону и распахнула перед ним двери. Саске быстро, пока Карин не передумала, юркнул в коридор, сбрасывая сумку с плеча на пол у самого входа. Тут же выпрыгивая из туфель ноги в которых, казалось, сгорели. Карин внимательно следила за ним, ловила намеки его движений, угадывала направление. Проходя вглубь квартиры Саске заметил, что газового баллончика нет на столике, а Карин снова заводит руку за спину, стараясь скрыть свое грозное оружие от посторонних глаз, готовая в любой момент пустить его в ход. Квартира Карин оказалась маленькой, скорее даже крошечной. Спальня Саксе в его доме была больше, чем вся эта убогая жилплощадь. Маленький коридор, в котором Саске оставил свою обувь и сумку больше напоминал шкаф, он едва разминулся в узком пространстве с Карин. Протискиваясь мимо нее так близко, что Микото упала бы в обморок от такой пошлости, если бы увидела. Все остальное жилое пространство оказалось под стать коридору. Единственная комната, часть из которой занимала кухня, отделенная от остального пространства узким островом с раковиной по центру. Старый дощатый, без какого-либо покрытия пол, напротив входа большое окно без занавесок. Диван и низенький на причудливо изогнутых ножках журнальный столик. Ни единого шкафа. Свертки футонов, стопки книг и одежда просто громоздились на полу без системы и логики. Единственная дверь, которую Саске удалось рассмотреть, очевидно вела в ванную комнату. Секундой позже это подтвердила и Карин. — Ванна там, можешь освежиться, если хочешь, — она указала рукой на дверь. — Я пока позвоню тете. Саске с охотой воспользовался предложением. Ванная комната ничем не отличалась от остальной квартиры. Здесь даже не было полноценного душа, не говоря о настоящей ванне. Всюду, куда падал взгляд, на сушилке и крючках для полотенец, пестрело развешанное женское белье: кружевные лифчики и маленькие трусики. Размер с телосложением Карин явно не совпадал, ей просто нечего было класть в эти объемные чаши. Но разглядывать белье Саске не стал. Открыв воду он быстро ополоснул лицо и шею, чувствуя, как к нему возвращается привычная способность соображать. Прошелся влажными пальцами по волосам, придав прическе опрятный вид. Его никогда сильно не интересовала собственная внешность, но сейчас он хотел произвести наиболее положительное впечатление. Когда он вышел из ванной, Карин уже поставила на столик две чашки зеленого чая со льдом и устроилась на краю дивана, закинув ногу на ногу. — Я позвонила тете, — сразу отрапортовала она, — она скоро приедет. — Она живет у тебя? — поинтересовался Саске, устраиваясь на диване так, чтобы между ним и Карин оставалось как можно больше пространства. Присутствие Карин странным образом нервировало его, но эта нервозность отнюдь не была неприятной. Карин кивнула в ответ, устремив взгляд в окно. Из него открывался вид на небольшой парк, густо поросший зеленью и деревьями. Слышалось пение птиц. Солнечный свет падал на лицо Карин, ее ноги и грудь. Когда девушка откинулась назад, делая глоток чая, ее белая майка стала почти прозрачной, не скрывая от Саске ровным счетом ничего. Кажется, молодой человек впервые в жизни испытал настоящее смущение и отвернулся. Щеки Саске пылали, а сердце загрохотало в груди, точно било в набат, предупреждая о грядущей катастрофе. Молодой человек спрятал лицо за густой челкой. Карин ничего не заметила. Она продолжала пить чай маленькими неспешными глотками. — После того, как муж выставил тетю за дверь, ей больше некуда было податься, — Карин покачивала ногой, не отрывая взгляда от созерцания пейзажа за окном. — В этой квартире тесно для двоих, но мы потерпим, пока она не купит дом. Мы единственные остались друг у друга. — А твоя мать? — Она вышла замуж не так давно и родила ребенка. Ее муж не слишком меня жалует, так что мы стараемся минимизировать общение. Карин замолчала. Саске тоже молчал, не зная, что еще спросить. В голове бились вопросы, отвечать на которые должна была Мэй, именно это важно! И Саске пытался сосредоточиться на этой мысли. Наконец Карин допила чай и поднялась с дивана, унося пустой стакан в раковину. — Так, кому грозит опасность? — не удержалась от интереса Карин. Саске перевел на нее взгляд. — Ты сказал, что речь идет о человеческой жизни. — Да, — он прочистил горло. — Но это тайны судопроизводства и я не имею права разглашать их непосвященным. Карин кивнула, но если бы ей пришло в голову настоять, Саске не стал бы упрямиться. Ему просто хотелось вынудить Карин просить его, смотреть на него, считаться с ним. Карин ничего не сделала, продолжая мыть стакан, который и без того был чистым. Саске допил свой чай. Двери квартиры открылись и квартиру тут же наполнил шорох пакетов и приторный аромат парфюма. А спустя миг взору Учиха предстала Мэй Такугава, то есть Теруми. — Саске-кун! — всплеснула она руками стремительно налетев на молодого человека и сжимая его в крепких объятиях. — Когда Карин сказала, что ты ищешь меня, я не поверила. Но теперь вижу, что это ты. Как и Карин, Мэй была высокой женщиной с длинными густыми рыжими волосами, отливавшими золотой карамелью в лучах солнца. Они ниспадали тяжелыми волнами идеального каскада на правую часть лица, полностью скрывая ее от посторонних взглядом. Саске знал, что правая скула женщины и часть щеки безнадежно испорчена жутким шрамом, оставленным серьезным ожогом. До того, как связать свою жизнь с Такугава Каойей-саном Мэй работала парикмахером в салоне красоты. Лет семь назад там случился пожар, виновницей которого была несговорчивая клиентка. Мэй делала ей прическу к очередному светскому мероприятию, обильно используя лак для фиксации отдельных локонов. Клиентка решила скоротать время ожидания за сигаретой и чиркнула зажигалкой как раз в тот момент, когда Мэй опрыскивала ей волосы из баллончика. Легковоспламеняющиеся пары лака вспыхнули, языки пламени бросились Мэй в лицо. Ее собственные волосы вспыхнули мгновение ока. А через минуту баллон с лаком, который Мэй уронила под ноги, взорвался. Клиентка, так некстати решившая закурить, лишилась волос полностью, а лицо Мэй обгорело наполовину. К счастью, больше никто не пострадал. Потом, почти через два года после пожара, лишившаяся шевелюры любительница курить подала на Мэй в суд, обвинив в халатности. Мэй обратилась за помощью к Фугаку Учиха. Тогда Саске и встретил ее впервые. С тех пор она почти не изменилась. На неповрежденной половине лица не прибавилось морщин, ярко-голубые глаза все так же искрились каким-то внутренним блеском, присущим только ей. Фигура все так же поражала взгляд своими формами, плотно обтянутыми синим, под цвет глаз шелком платья. Она отпрянула от молодого человека, отступила на пару шагом. Блестящее, как шкура лоснящегося кота туго обтягивало крутые бедра женщины и полные, налитые груди. Именно этим, как сплетничали в родном городе, Мэй и купила Каойю. — Что-то случилось? — пусть Фугаку и Каойя и были друзьями, это вовсе не значило, что кто-либо из семьи Учиха станет проявлять интерес к Мэй лично. Женщина сразу поняла, что Саске явился не просто так. — Ты здесь из-за денег, да? Яхико не получил наследства и решил отыграться на мне? Но я получила деньги от мужа — его прощальный подарок. У меня есть чек и менеджер банка может подтвердить. — Я здесь не из-за денег, — покачал головой Саске. — Но и о них нам тоже предстоит поговорить. — Тогда, почему? Я не понимаю… — начала было, Мэй, но тут же осеклась. В глазах ее вспыхнуло озарение. — Что-то с Каи? Она в порядке? У нее слабое сердце, как она пережила смерть отца? Я так и не смогла с ней связаться. Саске поднял глаза на Карин. Девушка продолжала делать вид, что наводит порядок в раковине, машинальными движениями скребя губкой по и без того чистой поверхности. Она старалась не смотреть в их сторону, но Саске то и дело ловил на себе ее скользящий взгляд. Карин внимательно прислушивалась к их разговору. Саске был бы не против, чтобы она осталась, но ранее уже отказал ей в возможности знать правду. Если бы только она настояла… — Именно из-за Каи я здесь, — подтвердил он. Глаза Мэй широко распахнулись, а пухлые губы раскрылись в шокированном вдохе. — Мы можем поговорить наедине? Карин тут же бросила губку и, открыв кран, сполоснула руки под струей воды. — Я прогуляюсь, — оповестила она тетю, но Мэй перехватила ее взглядом. — Останься! — перевела взгляд на Саске. — Мне нечего скрывать от Карин. Она единственный член семьи, что у меня остался. Ты можешь сказать ей тоже, что и мне. Мэй сжала ладонь девушки, когда та подошла ближе. Саске не стал спорить. Жестом он пригласил обеих женщин присесть, намекая тем самым, что разговор предстоит долгим. Пока Мэй и Карин занимали места, Саске достал из кармана смартфон и, показав его женщинам, пояснил: — Я буду записывать наш разговор, чтобы ничего не пропустить, — Мэй согласно кивнула. В ее глазах отчетливо читалась тревога и недоумение. Чем дольше Саске оттягивал начало разговора и нагнетал тишину, тем сильнее это заставляло Мэй нервничать. Но Саске не видел в выражении ее лица тревоги за собственную жизнь. Не видел в ней того лихорадочного метания мысли, что присуще человеку совершившему поступок достойный осуждения. Саске включил кнопку записи в приложении «диктофон» и положил телефон на стол, поближе к Мэй. На дисплее быстро замигали секунды, утекающего в тишине времени. — Саске, скажи, наконец, что случилось? — женщины никогда не отличались терпеливостью, Саске прекрасно знал это. Даже его мать, самая рассудительная из известных ему женщин, не могла похвастаться должным терпением. — Прежде, чем мы начнем, я должен спросить, — Саске хоть и не видел в поведении Мэй чувства вины или фальшивого притворства, верить безоговорочно не спешил. — Почему вы не приехали на похороны мужа? Мэй прикусила губу и горько ухмыльнулась. Карин сжала руку тети, будто стараясь придать ей сил. Ее поступок наделал немало шума в обществе и Мэй была готова к осуждению, но не допросу. На какой бы ноте не расстались она с Каойей-саном, воспоминания приносили ей боль. — Я не приехала на похороны, — голос женщина был едва слышен и Саске опасался, что чуткий микрофон его смартфона сможет уловить этот звук, — потому что муж запретил мне приезжать. На миг повисла тишина. Мэй перебирала пальцами, точно паук лапами, плетущий свою паутину. Потом вздохнула, подняла глаза на Саске и заговорила громче, более уверенным голосом. — Каойя был человеком внимательным и скрупулезным. Если он что-то планировал, на что-то решался, то не оставлял шанса вероятности, — она видела в глазах Саске недоумение и кучу вопросов, выстроившихся в очередь и нетерпящих сорваться с языка. Но лучше она сама расскажет все как есть, чем зародит в его голове недоверие. — Я полагала, что достаточно хорошо знала мужа, но в тот день поняла, как глубоко заблуждалась. Перед Рождеством Саёри-сан устраивала аукцион и банкет, по его завершению. В тот день Каойя попросил меня остаться и помочь ему с неотложными делами. На аукцион Каи поехала одна. Мы уговорились встретиться позже, на банкете. Мы работали в его кабинете. Я подписывала конверты, писала благодарственные письма, текст которых казался мне размытым и наводил на подозрительные мысли. Каойя же вкладывал в каждый конверт наличные или чеки. На мои подозрения, муж отвечал, что это просто подарки на рождество всем, кто работал на него, но суммы… Я могла поклясться, что держала в руках очередное выходное пособие. Как бы то ни было, я не стала задавать лишних вопросов, решив, что муж сам все расскажет, когда придет время. Но пояснять что-либо Каойя не спешил. Когда с письмами было покончено и он открыл сейф, вынимая из него бумаги, я увидела деньги. Ты должен понимать, что никто не держит наличные дома, Каойя тоже прибегал к помощи банков, но тут… Не знаю точно сколько денег было в сейфе, но думаю, что несколько миллионов. Я спросила: зачем столько денег? Для Каи, объяснил муж и положил передо мной бумаги: письмо о поступлении из приемной комиссии в Бостонском университете на ее имя. Я удивилась, потому что мы только говорили о том, чтобы дать Каи возможность учиться за границей, но даже с ней этот вопрос не обсуждали. — Постойте, — перебил Саске. Последние слова Мэй сильно его заинтересовали. Он помнил слова Каи о отношениях с Мэй, девушка всегда тепло о ней отзывалась. А Мэй, выходило, хотела избавиться от падчерицы? — Хотите сказать, что вы планировали с мужем выслать Каи из страны? — Я понимаю, как это звучит, — плечи женщины опали, но взгляда она не отвела. Карин продолжала держать ее за руку, — но все не так, как кажется. Я люблю Каи, едва ли не как собственную дочь, и я думала, в первую очередь, о ее благе. У Каи не было возможности жить для себя и понять себя. С самого детства ею кто-то управлял: мать, учителя в школе, общество. К девятнадцать годам она понятия не имела что же из себя представляет. Казалось, у нее нет ни амбиций, ни желаний. Единственное, что в ней безупречно воспитали, так это умение мастерски подавать себя. К ее манерам никто не мог придраться, но что по итогу это даст ей в жизни? Конечно, я понимаю, что общество, в котором и ты варился с пеленок, накладывает определенные стандарты и девушке не пристало иметь собственное мнение. Все, что от нее требуется — быть приятным дополнение мужчины, заботиться о доме и рожать детей. — Моя мать бы с вами поспорила, — не согласился Саске. Мэй покачала головой, а Карин, почему-то, бросила презрительный взгляд. Феминистки — подытожил Учиха. — Возможно Микото-сан и не согласится со мной, но и отрицать моей правоты она тоже не стала бы. Жить без цели, без увлечения, которое приносило бы удовольствие — значит не жить совершенно. Я хотела, чтобы Каи проснулась, наконец, и начала жить. Я сама в свое время училась в Германии. Не именитый университет, а маленький частный колледж, но я была искренне благодарна своей семье за такой шанс. Ничего лучше для меня они сделать не могли. Именно эти годы открыли мне глаза на мир, дали понять кто я и чего хочу от жизни. Я хотела подарить Каи ту же возможность. — И Каойя-сан сделал это, — закончил за нее Саске. Он понимал мысли и слова Мэй, но согласиться с ними не мог. Стремление к самопознанию, к свободе и самостоятельности отняло у него брата. Его все еще терзала обида за проведенные в одиночестве годы. И, пусть сейчас их общение складывалось удачно, Саске страшился будущего. Он знал наперед, что Итачи не захочет оставаться в родном городе. Не после того, что случилось почти сутки назад. — Он отправил в приемную комиссию документы Каи об окончании старшей школы и дополнил их чеком. С нового учебного года, который начинается в сентябре, Каи будет числиться студенткой, — продолжала говорить Мэй, а Саске думал о том, что у Каи еще осталось достаточно времени. Когда они закончат с этим делом и обелят имя Каи, молодой человек в этом нисколько не сомневался, Каи действительно будет лучше уехать в Бостон и пережить ужасный удар судьбы. Как и Итачи. Возможно, судьба сложится так, что они больше никогда не встретятся. Постепенно боль их утихнет и они смогут вести обычную, почти полноценную жизнь. Нет, Итачи никогда не женится. Он уже сделал предложение Каи и ни одна другая женщина никогда не займет ее места, Саске это знал, потому что и сам был таким. Но Каи сможет познать радость супружеской жизни и материнства. Сейчас, думая об этом, Саске оставалось только поражаться перипетиям судьбы и прозорливости Каойи-сана. — Каи говорила, что слышала вашу ссору в тот день, — поспешил вернуть разговор в прежнее русло Саске. Какие бы мысли не крутились в его голове, он приехал в столицу с единственной целью — пролить свет на запутанную историю смерти Такугавы Каойи. — Слышала? — на лице Мэй вспыхнуло удивление, словно она слышала об этом впервые. — Я не знала, что она была дома. — Судя по словам Каи, — поспешил поставить в известность Мэй Саске, — аукцион закончился раньше, чем планировали организаторы и она приехала домой переодеться и прилечь, потому что у нее разболелась голова. — Мэй покачала головой, подтверждая, что такое развитие событий вполне имело место. — Что стало причиной ссоры? Мэй тяжело вздохнула. Ее внушительная, упругая грудь дрогнула от судорожного, надломленного всхлипа. Ресницы задрожали, а большие синие глаза намокли от сдерживаемых слез. Карин вздрогнула, устремив на Мэй обеспокоенный взгляд. Похоже, с момента приезда тети она впервые видела ее в таком состоянии. Девушка предложила родственнице воды, но Мэй отказала. — Рак, — душась подступающими слезами, ответила она на вопрос Саске. — Каойя сказал мне, что у него рак в последней стадии и что жить ему осталось недолго. Мэй все же сломалась. Слезы брызнули из ее глаз, а горло зажал спазм. Она содрогнулась всем телом и, укрыв лицо в ладонях, разрыдалась. Карин, обхватив плечи женщины руками, прижала ту к себе и бросила на Саске такой взгляд, точно это он был виноват во всех бедах, свалившихся на тетю. Саске ничего не мог поделать с этим потопом, так что просто терпеливо ждал, когда женщина выдохнется. К счастью, Мэй довольно скоро взяла себя в руки и, утерев тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки, шмыгнув носом, подняла взгляд на Саске. — Прости, — пробормотала она. — На чем я остановилась? — Каойя-сан рассказал о своей болезни. Мэй кивнула и взгляд ее, подернутый влагой еще не высохших на глазах слез, точно пронзил пространство и время, выхватывая картины и образы, давно истлевшие в памяти времени. — Я была шокирована. Не знала, что думать, — то и дело проводя пальцами по лицу, быстро затараторила женщина. Воспоминания вызывали в ней мучительный отклики и она старалась как можно скорее проскочить мимо них. — У нас ведь все было хорошо. Мы никогда не лгали и ничего не скрывали друг от друга, а тут — рак! Муж говорил, что уже много лет боролся с болезнью, но я даже не догадывалась о ее наличии. Он буквально убил меня этой новостью. А потом, точно причиненной мне боли его молчанием столько лет мне было недостаточно, он положил передо мной чек. Тот самый, который я обналичила позже. Вначале я не хотела брать этих денег. Каойя просил, чтобы я уехала из города, начала новую жизнь и никогда не возвращалась назад, даже на его похороны. Эта просьба окончательно выбила почву у меня из-под ног. Я кричала, бранилась и швыряла все, что попадало мне под руку. Я выбежала из кабинета, не помню, что именно крикнула, но ничего хорошего. Каойя остановил меня на крыльце. Втиснул в ладонь чек и еще раз повторил свое требование. Он говорил, что хочет позаботиться обо мне, пока еще может. Уже потом я поняла, что муж был прав. Он взял меня с улицы, без каких-либо средств. По брачному договору, в случай развода, я ничего не получала, а по завещанию все его состояние переходило Каи. С его стороны было разумно дать мне денег, чтобы обеспечить мое будущее. Я так и поступила: сняла деньги и уехала. А через две недели мне позвонили и сообщили о смерти мужа. Я не поехала на похороны, потому что он просил меня об этом. Карин во все глаза смотрела на тетю. Все время ее монолога, девушка не отрывала от нее взгляда и тщательно ловила каждое слово. Саске уже успел заметить, что девушка недолюбливает Каойю-сана и теперь понимал почему ее так заинтересовали эти слова. Мэй тяжело вздохнула и сверкнула в племянницу острым взглядом. — Две недели? — переспросил Саске то, что привлекло его внимание. Мэй кивнула. — Я знала, чувствовала, что Каойя хочет покончить с собой, но не думала, что этот день настанет так скоро. Саске молчал, принявшись расхаживать взад вперед по маленькой комнате. От длительного стояния на одном месте ноги его затекли, а мысли в голове ворочались лениво и неспешно. Саске хотел согнать с себя дремоту и вернуть остроту мысли. Он принялся раздумывать о словах Мэй. Сами по себе они не могли бы пролить хоть сколько-нибудь света на события того дня, но Саске ознакомился с материалами дела Каи и знал то, что помнила сама девушка. Теперь, опираясь на эти данные, он мог попытаться построить максимально приближенную к вероятности модель событий, сопровождающих гибель Каойи-сана. Он знал, что умирает и готовился к своей смерти тщательно: обеспечил жизнь жене, обучение дочери, выплатил внушительные суммы нанятым им людям. Все указывало на то, что Каойя-сан собирался покончить с собой, но в силу последних событий эта теория все меньше вызывала доверия. Скорее, Каойя-сан хотел защитить своих женщин от чего-то или кого-то. Он всеми силами старался отослать их как можно дальше от города. Об этом свидетельствовали поспешные, ни с кем не обговоренные решения. Каи ведь ни разу не обмолвилась о том, что отец способствовал ее поступлению в Бостонский университет. Скорее всего, она и теперь не знала этого. В полицейских отчетах письмо из приемной комиссии тоже не упоминалось. Как и то, что Мэй сообщили о смерти мужа только через две недели. Конечно существовала вероятность, что столько времени потребовалось сотрудникам органов, чтобы отыскать новый номер женщины, но ей не сказали даже точной даты его гибели и причины смерти. Саске был уверен, что Мэй не знала об убийстве и сейчас ему придется взять на себя эту ответственность и рассказать правду. Халатность сотрудников полиции или он упускает что-то важное? Деньги, о которых говорила Мэй, несколько миллионов в сейфе, о них тоже нигде не упоминалось, хотя сейф, как знал Саске, пуст. О болезни Каойи-сана в полицейских отчетах тоже умолчали. Что еще они скрыли? Если предположить, что Каойя-сан стал жертвой ограбления, что объяснило бы исчезновение денег, то как объяснить исчезновение лекарств от рака? Они пропали в момент убийства или их изъяли позже, чтобы версия полиции не расходилась с уликами? И все же, тщательные приготовления Каойи-сана наводили на мысль о том, что смерть его была не случайна. Эта теория имела и еще одно, очень весомое доказательство — кто-то желал смерти Каи. Возможно ли, что Каи стала свидетельницей убийства, за это и расплачивалась жизнью? — Саске, — от раздумий его отвлек голос Мэй. Женщина уже достаточно хорошо совладала с эмоциями и в голосе не осталось слез, хотя глаза блестели. — Ты сказал, что приехал из-за Каи. Может, объяснишь в чем дело? С ней все в порядке? — Да. Пока, да, — Саске и сам не знал, как стоит говорить на эту тему. Слишком много событий произошло, чтобы описать их в нескольких словах. У него вдруг пересохло во рту и стало трудно дышать. Молодой человек ослабил узел галстука, позволив легкому потоку холодного воздуха из кондиционера облизать свою шею. Мэй настороженно, боясь дышать, смотрела на него. — Прошлой ночью у нее случился сердечный приступ. Каи прооперировали и теперь ее состояние не вызывает опасений. Мэй открыла, было, рот собираясь что-то сказать, но что-то в выражении лица Саске заставило ее промолчать, дожидаясь, что он скажет дальше. — Вас наверно интересует, почему я задавал вопросы о вашем последнем разговоре с мужем? — Саске прочистил горло, а Мэй даже кивнуть не смогла, замерла, точно каменное изваяние. — Дело в том, что Каойю-сана нашли мертвым в ту же ночь, когда вы говорили с ним последний раз. — Что?! — у Мэй перехватило дыхание. Женщина судорожно попыталась вдохнуть, сжимая руки у груди, но воздух точно застрял по пути в легкие встав колом у нее в горле. Карин тут же подскочила с места и бросилась к раковине, наполнив стакан водой. Через миг она уже плеснула водой в лицо тете. Мэй взвизгнула, но, наконец, смогла вдохнуть полной грудью. — Ты совсем из ума выжил?! — набросилась на Саске Карин. Ее алые, как морозный закат волосы разметались вокруг головы, подобно зареву пожара. Саске показалось, что она только и ждала возможности спустить на него собак. — Разве можно говорить такое без предупреждения! — Мне жаль, — ответил Учиха стараясь отвести взгляд от пылающих гневом глаз девушки. Ее лицо раскраснелось, дыхание сбилось, красные губы плотно сжались в маленькое сердечко. Хоть Саске и понимал всю важность своей миссии, оторвать от нее взгляд казалось выше его сил. — Но у меня нет времени на учтивость и подготовку. Мэй, — он все же взглянул на нее, — вам придется со всей стойкостью выслушать то, что я скажу. Не перебивая, не задавая вопросов и без истерик, пожалуйста. Как я говорил раньше вашей племяннице: речь идет о человеческой жизни! Саске говорил долго. Так долго, как никогда в жизни не разговаривал. Когда он закончил, казалось, что он больше не сможет произнести ни слова, настолько устал язык. Нужно отдать должное, Мэй слушала внимательно, ни разу не нарушив молчания, за что Саске был искренне ей благодарен. Объяснять что-то по нескольку раз молодой человек был совершенно не способен. Однако по лицу Мэй было совершенно непонятно, доходит ли до нее смысл сказанных им слов. Карин то и дело беспокойно поглядывала на тетю, сжимала ее плечи, поглаживала по рукам, всячески стараясь приободрить. Саске рассказал обо всем, что случилось с Каи с момента расставания Мэй и Каойи, умолчав лишь о двух фактах. Во-первых, о том, что его брат и Каи полюбили друг друга, а во-вторых, о том, что они оказались родственниками. Это грязное белье должно было оставаться в кругу семьи Учиха. — Я не понимаю, — заговорила Мэй, разрывая гнетущую тишину. Лицо ее было бледным, как полотно, словно кто-то выпил из нее всю кровь, до последней капли. — Не понимаю, как такое возможно. Пока я здесь пытаюсь налаживать свою жизнь, после смерти мужа, кто-то развернул против моей падчерицы полномасштабную войну? — Боюсь, именно так все и выглядит, — подтвердил Саске. Внезапно лицо Мэй преобразилось. Во взгляде, еще минуту назад растерянном и испуганном вспыхнула решимость и твердость. Женщина решила, как стоит поступить дальше. Она поднялась с дивана, все еще бледная, с трясущимися руками, взглянула на Карин, потом на Саске и кивнула каким-то своим собственным мыслям. — Я возвращаюсь, — твердо оповестила она. Карин тоже поднялась с места, тем же резким, упругим движением, что и тетя. — Я поеду с тобой. Женщины обнялись. Саске взглянул на смартфон, на дисплее которого продолжали сменять друг друга секунды записи и отключил программу. *** Итачи взбежал вверх по лестнице и остановился, переводя дыхание. Он торопился, как мог, но все равно добрался до здания верховного суда только после полудня. Ожидать, что сумеет застать судью Нара в своем кабинете он уже не мог. Коллегия верховного суда из всех пятнадцати членов обычно собиралась раз в несколько месяцев. Чаще, если им предстояло рассмотреть новый пакет законов, принятый парламентом. В остальное время входящие в состав верховного суда судьи, адвокаты и прокуроры вели свою обычную практику, если таковая имелась. Судья Нара Шикаку тоже занимался судейской практикой в свободное от заседаний время. Он был молод, в сравнении с остальными членами коллегии, всего сорок пять и полон сил и желания менять мир к лучшему. Сделать закон равным для всех. Так что он запросто мог находиться в каком угодно ином месте, а не в своем кабинете. И все же Итачи надеялся, что судьба окажется благосклонна к нему и Каи. Он вошел в кабинет, богато и со вкусом обставленный мебелью, способной произвести впечатление на самого взыскательного критика. Близость к императорскому дворцу и значимость в структуре иерархии судебной системы страны обязывала верховных судей держать марку. Плотные тяжелые шторы, полированная дорогая древесина, мягкие кожаные кресла — и это только приемная. За столом, занимая место секретаря, зарывшись в бумагах, не отрывая глаз от монитора ноутбука сидел Нара Шикамару. Сын судьи Нара был того же возраста, что и Саске. Высокий со слегка сгорбленной спиной из-за частого сидения за компьютером. Густые волосы собраны в хвост на макушке, чтобы не мешали, спадая на сухое, чуть длинноватое лицо с выступающими скулами и ровным подбородком. Глаза Шикамару, тусклые, безразличные обыденно скользили по лицам визитеров с той же охотой, что и по предметам окружающей его мебели. Несмотря на юный возраст, Шикамару уже закончил университет, получив специальность юриста и теперь входил в число множества помощников своего отца. Шикаку возлагал на сына большие надежды и старался как можно раньше ознакомить его со спецификой своей работы. Шикамару поднял глаза на Итачи, когда тот без стука вошел в двери. Его тусклые глаза ничего не выражали, как и прежде, но молодой человек недовольно шикнул. Пожалуй, Шикамару недолюбливал Учиха Итачи даже больше, чем отец. Ведь каждое появление этого адвоката сулило Шикамару множество лишней и кропотливой работы. — Судья у себя? — спросил Итачи, нисколько не обратив внимания на приветствие молодого человека. Шикамару кивнул, жестом руки позволив Итачи пройти в следующие двери с тонкой резьбой позолоченных ручек. — Он как раз собирался уходить. Итачи не стал затягивать. Должно быть Шикаку предполагал, что Итачи явится к нему лично, а, значит, знал о проволочке с отменой постановления. Что-то пошло не так, как планировал Итачи. Нехорошее предчувствие засосало подложечкой и чувствуя его скребущую тяжесть Итачи открыл двери. Нара Шикаку замер, так и не просунув руку в рукав пиджака, который надевал в это время. — Я ждал тебя завтра, — честно признал судья, продолжив одеваться. — Сейчас у меня нет времени. Я должен спешить на слушанье. — Это не займет много времени. Со всем может справиться ваш секретарь, Нара-сан, — заверил Итачи прекрасно зная, как сложно выкроить свободные минуты с таким напряженным графиком. — Мне нужна официальная бумага с вашей печатью и подписью об отмене приговора. — Да, об этом, — Шикаку вдруг замялся и рассеяно пробежался кончиками пальцев по сложенным на столе в аккуратные стопки папкам. — Мне пришлось отозвать свое решение. — Простите, что? — Итачи показалось, что он оглох или тронулся умом, потому что слышал совершенно не то, что должен был услышать. Шикаку, до этого избегающий смотреть в глаза Итачи, поднял голову. Во взгляде его мудрых глаз читалась странная для этого человека эмоция — сочувствие. — Я отменил свое решение, — объяснил Шикаку, — потому что у меня нет веских доказательств для отмены ранее вынесенного приговора. — Нет оснований? Разве я не достаточно указал их?! Вы сами согласились со мной, что следствие провели с грубыми нарушениями! — Это, действительно, так, — согласился судья и опустился в кресло. Он предложил Итачи последовать его примеру, но Учиха остался стоять. Ноги его не гнулись, точно железные пруты, схваченные морозом. По выражению глаз Итачи Шикаку читал, что тот ждет самых подробных и тщательных объяснений. — Но в виду всех обстоятельств это не столь важно. Видишь ли, в моей работе важно не только соблюдать букву закона, но и не позволить виновному избежать наказания. Если я отменю приговор, это будет значить, что, гипотетически, я снимаю все подозрения с убийцы. Я был готов принять твои доводы и согласился с ними, но потом я говорил с судьей и прокурором, ведущим дело. Если неопровержимые доказательства виновности твоей клиентки, игнорировать которые, прости, но я не имею права. — Какие доказательства? — Итачи едва мог шевелить языком. Слова Шикаку резали его без ножа. Вначале он потерял любимую женщину, быть с которой он не имел права. Теперь же, возможно, не сумеет спасти ее от неминуемой гибели. Эти мысли разрывали на куски его разум, лишая возможности здраво мыслить. Но он должен был попытаться. — Телефонный звонок в службу спасения, — просто ответил Шикаку. У Итачи нервно дернулся глаз. — Запись исчезла. Она не может быть доказательством. — Но есть человек, который звонил, — потер шею судья. — Человек, который собственными глазами видел убийство. Есть свидетель. Ведущий следствие прокурор не озаботился поисками свидетеля прежде, потому что им хватало других улик, в том числе и косвенных. Но теперь они обещали в ближайшее время прикрепить показания свидетеля к материалам дела. Судья смолк, переводя дыхание, ожидая реакции адвоката. Итачи ничего не говорил, он замер, больше напоминая красивую, совершенную статую, нежели живого человека. Шикаку и самому не нравился такой исход. Доказательства Итачи были убедительными и глубоко в душе Шикаку верил в невиновность осужденной девушки. Но, что есть вера против буквы закона. Он видел, насколько важно это дело для Итачи, как много он прилагал сил. Шикаку и Итачи всегда стояли по разные стороны баррикад, но Шикаку никогда не сомневался в его справедливости. Разбивать надежды такого человека судья не хотел. — Послушай, — снова заговорил судья, — я могу вынести это дело на рассмотрении коллегии верховного суда. Оно состоится через две недели и, если… — Это не имеет значения, — сухо и глухо отозвался Итачи. Попытку судьи помочь он оценил. — К тому времени ее уже казнят. — В таком случае тебе остается только одно, — Шикаку поднялся и, подойдя к Итачи, похлопал того по плечу. — Найди неопровержимые доказательства невиновности девушки. Докажи, что имел место полицейский произвол. Все, что угодно и я выдам отмену постановления по первому твоему звонку. Больше я ничего не могу сделать, ни в этих обстоятельствах. Итачи коротко кивнул. Ничего другого ему все-равно не оставалось. — Единственное, чем я могу помочь тебе сейчас — обеспечить полный доступ к месту преступления. Надеюсь, это поможет. Шикамару оформит нужные бумаги. Теперь, прости, но меня ждут в суде.