Эй, Паргали...

Теодор Ибрагим и его жена Хатидже сидели за своим темным длинным европейским столом в своем дворце, расписанном европейскими фресками в голубых тонах. Ибрагим серьезно посмотрел на Хатидже и сказал: "На дереве терпенья плод - не диво. Знать, что удачи день придет - не диво. Уж если сердце отдано любимой, Отдать ей тело в свой черед - не диво." "А вот это ведь не твои стихи, Ибрагим," улыбнулась Хатидже. "Нет, госпожа моя," улыбнулся Ибрагим. "Это Абдуррахман Джами. Он подписывался в своих стихах своим прозвищем, - джамиец, как и я, недостойный." "А твое - паргианец, верно?" улыбнулась Хатидже. "Да, госпожа моя," серьезно подтвердил Ибрагим. "У Джами есть еще такие стихи, кстати." "Сказали верно мудрые о том - Не скрыть любовь и благовонья под замком!" "Да, уж это точно," улыбнулась Хатидже. "Сколько мы с тобой не скрывались, а это все-таки выплыло." "Да и к лучшему, госпожа моя, хотя я этого и не предполагал!" улыбнулся Ибрагим. "Я думал, меня просто убьют за это!" "За то, что ты любишь меня, а я люблю тебя?" улыбнулась Хатидже. "Да, госпожа, к счастью, твой брат понял нас..." задумчиво сказал Ибрагим. "Ну, он ведь любит меня, и тебя тоже," рассудительно сказала Хатидже. Ибрагим кивнул. "Этот дворец такой красивый, эти европейские фрески и европейский стол!" протянула Хатидже. "Да, госпожа моя, я никогда не забывал, откуда я родом," серьезно сказал Ибрагим. "Да, ты ведь грек..." протянула Хатидже. "А как тебя назвали при рождении?" "Теодор, госпожа моя," сказал Ибрагим, краснея. "Теодор..." протянула Хатидже. "Это имя подходит тебе. Оно сильное." "Благодарю, госпожа моя," сказал Паргали, и темные глаза его сверкнули. "Мой Теодор, я так счастлива тобой!" улыбнулась Хатидже. "Я тоже, госпожа моя," серьезно сказал Ибрагим.