Сыны Всевышнего

      — Если б ты знал, как меня ломало, — с чувством рассказывал Панарин, медленно шагая в ногу с Рудневым. По мокрому асфальту перед ними разбегались белые искры от фар проезжающих мимо автомобилей. В мелких лужицах неподвижно стоял холодный электрический свет фонарей. Деревья замерли вдоль дороги, мерцая во тьме влажными листьями.       — Если бы не этот старичок, я бы, наверное, с ума сошёл. А когда он умер, я оттуда ушёл. По-настоящему близких отношений у меня больше ни с кем и не сложилось. Даже духовник был — так, формально… Они все косились на меня, как на сумасшедшего. Ну как же! Они ничего не видят, ничего не слышат — значит, я в прелести! Понимаешь, да? А уж лечить! Ишь, куда замахнулся — только святые лечат, старцы. Смиряйся и заикаться об этом не смей… Да я и готов был смириться. Понимаешь, я всё готов был сделать: даром получил — чего ж цепляться. Но я не хочу лгать! Я знаю, как устроен человек. Я знаю, как устроен мир. Не с чьего-то голоса. И моё знание их вере никак не противоречит. Это, в конце концов, и моя вера тоже! Одно утешает: это только здесь, на земле они присвоили себе право судить о том, в чём ни бельмеса не смыслят…       — А этот старичок — привратник, да? — у него своё ясновидение было? — размеренно постукивая тростью, вставил словечко Руднев. Он слушал друга, нахмурившись, и видно было, что этот рассказ производит на него тяжёлое впечатление.       — Могу только догадываться. Я запретил себе к нему в душу лезть. Хотя — дураком надо быть, чтобы не понять. Когда он ласково и ненавязчиво говорит этому дуболому: «Не ходи, брат Афанасий, сегодня за ворота» и брата Афанасия сразу за воротами насмерть сбивает машина… Он мне здорово помог. На своём примере показал, что такое смирение и какую оно даёт силу. Если бы я встретился с ним раньше — до того, как в монастырь попал — я бы совсем иначе себя там вёл. На стенку бы не лез — это точно. Ни полслова бы не сказал никому. Потому что от меня не требуется никому ничего доказывать. Это — не моё дело. «Над собой работай» — он мне говорил. — «Кого к тебе приведут, тому и поможешь. Спасись сам — и вокруг тебя спасутся тысячи»… Но это я сейчас понимаю, что они просто люди. И неплохие, между прочим люди. И не надо требовать от них ничего. Просто любить. Жалеть. А всё остальное — приложится…       — Ты мазохист, Жень, — помолчав, подытожил Руднев. — Мне тебя никогда не понять…       — Надеюсь, что это не так, — тихо ответил Панарин.       До рудневского дома они дошли в молчании.       — Может, останешься сегодня у меня? — с укором спросил Андрей Константинович.       Панарин поёжился.       — У тебя там…       — Что? — мрачно поинтересовался Руднев.       — Да так. Ничего. А можно, я тогда напьюсь? — с тоской спросил он.       — Под моим присмотром, пожалуй, можно. — Руднев окинул его оценивающим взглядом.       — Не-ет, — тихо засмеялся вдруг Панарин. — Расслабься. Пить я не стану.       — Отчего такая внезапная перемена? — с иронией глянул на него господин адвокат.       — Отец Арсений не велит. Головой качает. Осуждающе.       — Так он за тобой присматривает?       Панарин кивнул:       — И помогает.       — А на контакты со мной как он смотрит? — ревниво поинтересовался Руднев.       — Как на неизбежное зло, — захохотал Женечка. — Да шучу я, шучу!       — Да я уже и сам догадался, — недовольно прищурился Андрей Константинович. — Меня он, наверняка, тоже жалеет.       — Точно, Рудичка. Жалеет. Прямо до слёз. — Панарин снова полез обниматься. — Ты же такой бедненький, такой несчастненький — без слёз не взглянешь!       — Уймись, чучело! — благодушно усмехнулся Руднев, отечески похлопывая его по спине. — Нас с тобой могут неправильно понять.       — А когда нас с тобой правильно понимали? Пора бы уже привыкнуть, — философски заметил Панарин.       Облака над их головами внезапно разошлись и на них глянули сверху умытые ясные звёзды, и оба они, как по команде, уставились на небо. Руднев первый судорожно сглотнул и тряхнул головой:       — Ты… тоже видишь?       — Ага, — зачарованно подтвердил Женечка.       — Ты… понял что-нибудь?       — Не-а… Я думаю, это специально для тебя было. Ты же у нас — астролог.       — Пойдём. Нам надо поговорить. — И Андрей Константинович решительно потянул друга к подъезду.

***

      — А ведь я тебе поверил, — не отрывая взгляд от ноутбука, обронил Руднев.       — Ты о чём? — Женечка приподнял голову. — А-а, — расплылся он в довольной улыбке, — ты поверил, что я всерьёз приударил за твоей секретаршей? Так на то и расчёт был… — Он снова уронил голову на белоснежный рудневский ковёр, на котором лежал, вытянувшись во весь рост, как на пляже. Его скомканный пиджак песочного цвета валялся в кресле, а ботинки — в прихожей.       А вот Андрей Константинович, судя по всему, не нашёл времени даже на то, чтобы развязать галстук. Он уткнулся в эфемериды и с азартом напавшей на след гончей увлечённо щёлкал компьютерной мышкой.       — Спасибо, — деловито бросил он после минутного молчания.       — Всегда, пожалуйста, — кряхтя, сладко потянулся уже изрядно захмелевший Панарин. Он приподнялся, опираясь на локоть. — А за что тогда по морде дал? — С журнального столика доктор стащил свой бокал и снова щедро наполнил его коньяком.       — Захотелось, — коротко ответил Руднев. — Очень. — И после паузы добавил, — За все эти годы — отметелить тебя по полной программе…       Панарин, услышав это, сразу затосковал по-чёрному. Глотнув коньяку, он расстегнул ещё пару пуговиц на груди и спросил дрогнувшим голосом:       — Рудь, ты ведь не будешь больше брать эти заказы?       — А что я буду делать? — не отрываясь от своей работы, с интересом осведомился Андрей Константинович.       — Что-нибудь без криминала. И без крови…       — Для этого я слишком кровожаден. И слишком ненавижу людей, — заверил его Руднев.       Женечка закручинился пуще прежнего и одним махом осушил свой бокал до дна.       — Ты бы хоть закусывал, — покосился на него Руднев. — И вообще: кто-то обещал не напиваться…       Панарин сморщился от коньячной горечи и помотал головой.       — Руди, что мне сделать, чтобы ты меня услышал? — с тоской вопросил он. — С крыши спрыгнуть?       — Только попробуй. Я тебя за одну только фантазию в Кащенко закрою. Будешь там, как растение — на транквилизаторах…       — Злой ты, Руднев, — Женечка с тоской скользнул по стенам уже затуманившимся от алкоголя взглядом.       — Я не злой. Я заботливый, — поправил его Андрей Константинович. Он, вздыхая, отложил таблицы и подошёл к Панарину. Присев перед ним на корточки, он окинул пьяного в дым доктора скептическим взглядом и ласково принялся его уговаривать, — Давай я тебя, Евгений Алексеич, в постельку отведу. Ванну уже и не предлагаю, — хмыкнул он. — Ты ж там утонешь или шею себе свернёшь, алкоголик ты чёртов… — Он положил женечкину руку себе на плечо, обхватил его за талию и заставил подняться.       Панарин упирался, хватая Руднева за галстук:       — Нет, Руди, ты не понимаешь, — горячо шептал он, приблизившись к другу настолько, что практически касался губами его щеки. — Я видел… Ты не можешь так поступить… Мне уже сейчас страшно…       — Что ты видел? От чего тебе страшно? — терпеливо спрашивал Андрей Константинович, снисходительно глядя в лихорадочно блестевшие тёмные женечкины глаза. Но добиться от хмельного эскулапа внятного ответа было уже невозможно. Тот только облизывал губы и сонно вздыхал, обдавая товарища коньячным духом. — Ну, ничего, — зловеще шептал Руднев, волоча Панарина в спальню. — Ты ж мне завтра всё-о-о выложишь, конспиратор хренов. Я ж из тебя все твои тайны вытрясу, чучело ты бестолковое.       Уронив уже ничего не соображающего приятеля на покрывало огромной двуспальной кровати, он принялся вытряхивать его из брюк, когда вдруг почувствовал себя крайне скверно. Развязав дрожащей рукой галстук и расстегнув воротничок, побледневший как полотно адвокат присел на край постели. Прямо перед ним, почти касаясь его ног, покачивался край чёрного плаща. Андрей Константинович не спешил поднимать голову. Он крепко сжал пальцы в замок, тряхнул волосами и только потом, прищурившись, холодно взглянул прямо в лицо неожиданного визитёра.       — Верни диск, — хладнокровно приказал Господин в чёрном, яростно сверкая полными непроницаемого мрака глазами. — Зачем ты отдал его? Забери у него ключ. Если надо — убей. — Холодные пальцы коснулись подбородка, не позволяя отвести взгляд. — Ты получишь назад всех твоих слуг. Ты можешь получить всё, что захочешь. Но ты должен исполнить наш договор до конца.       — Боюсь, теперь это невозможно, — бесстрастно ответил Руднев.       — Это моя забота. Сделай, что я сказал. Если нужна моя помощь… — Наводящий ужас господин отпустил Андрея Константиновича и повернулся к раскинувшемуся на кровати Панарину. Он уже протянул к Женечке руку, когда Руднев почувствовал, как его спину опалило жаром. Он оглянулся и сразу же вынужден был закрыться от яркого света ладонью. Незнакомый тихий старичок в монашеской скуфейке и сером подрясничке мирно стоял с другой стороны кровати.       — Убирайся вон! — строго велел он незваному гостю. Того просто перекосило от злости, он зарычал и прямо на глазах начал терять свой человеческий облик. Руднев бестрепетно смотрел, как он корчится, съёживается и исчезает.       — Кто защитит тебя в следующий раз? — Старичок стоял уже напротив смертельно уставшего Андрея Константиновича. Его голос укорял очень мягко, глаза глядели ласково. — Подумай… — Он шагнул к Женечке и положил ладонь ему на лоб. Тот, не просыпаясь, вздохнул и порозовел. Только сейчас Руднев понял, что всё это время доктор выглядел явно не самым лучшим образом. Он и не сообразил, что это совсем не от алкоголя…       Старый монах исчез совершенно незаметно. Руднев некоторое время смотрел в одну точку, потом стянул пиджак и, как сидел, так и упал поперёк кровати. Закрыв глаза, он уговаривал себя, что сейчас соберётся с силами, поднимется, доделает всё, что нужно… Да так и уснул. Женечка сначала пытался положить на него ноги, но потом, найдя эту позу не слишком удобной, переместился Рудневу под бок и, обняв его, успокоился совершенно. Эту трогательную мирную картину и застал забрезживший через пару часов рассвет. Надо ли уточнять, что на работу эти двое, конечно, проспали?..