***
Заселение в гостиницу прошло стремительно быстро, что нас всех, несомненно, порадовало. Также меня порадовал и номер, в котором мне предстояло жить, поэтому войдя в него, я довольно улыбнулась. Просторная гостиная совмещала в себе элементы спальни — ну, для пущего удобства была поставлена кровать вместо раскладного дивана. Маленький письменный стол преспокойно стоял в углу, а рядом с ним соседствовало комфортабельное кресло, ткань которого была украшена яркими узорами. В углу висел телевизор, который совершенно не портил картины, а справа от постели располагалась дверь, которая вела на балкон. Стены цвета слоновой кости мягко действовали на глаза, а неяркий свет освещал комнату так, что она представала совершенно в другом обличии. Между столом и телевизором был дверной проем, который вел прямиком на кухню, которая была не менее уютной. Эта обстановка меня заметно расслабила, и я не заметила, как на одном дыхании разобрала вещи и оборудовала этот номер под свой творческий беспорядок. — Идеально. — Произнесла я и плюхнулась в кресло, осматривая результат своей работы. Я счастливо улыбнулась и, прикрыв на минутку глаза, попыталась насладиться тишиной. К сожалению, она была недолгой, потому что в дверь неугомонно забарабанили. — Войдите! — Гаркнула я, и в коридоре послышались громкие шаги. Я ожидала увидеть кого угодно, но когда в дверном проеме показался Антон… Я демонстративно закатила глаза и отвернулась от него. — Нам надо поговорить. — Сухо кинул он и, не спросив разрешения, сел на кровать. — Серьезно? — Вопросила я. — Хм, я так не думаю. Я чувствовала, что он прожигает меня глазами, а потому решила взглянуть на него. Он смотрел на меня твердо, уверенно, а я то поднимала на него свои глаза, то опускала в пол. Биатлонист пытался уловить мое настроение и настроиться со мной на одну волну, но ему не удалось этого сделать. В итоге он не сдержался и просто спросил: — Наташ, что случилось? И это он у меня спрашивает, что случилось? Ну, знаете ли… Всякому терпению приходит конец. Я стиснула руки в кулаки, чтобы сдержаться, но это, увы, мне не помогло. Подскочив с кресла, я закричала: — Ты у меня спрашиваешь? Серьезно? Это я у тебя хочу спросить, что случилось! — А, то есть, ты хочешь спросить у меня то, чего я не знаю? Так? Это было АААААААААААААААААА (да, это я ору, но делала я это про себя). — Слушай, ты либо хорошо прикидываешься дятлом, либо ты реально дятел. — Я бы попросил тебя… Если он реально не понимает, в чем дело, тогда я могу смело его назвать сказочным кретином. — А то что? Расскажешь своей возлюбленной о том, что какая-то журналюга на тебя скалится? — Разошлась я. — Охохо! Ну что ж, вперед! Я тебя не держу! Круто повернувшись, я отправилась в кухню, оставляя последнее слово за собой. Антон понимал, что ситуация вышла из-под контроля, но он решил так просто не сдаваться. Проследовав за мной, он встал и скрестил руки на груди, сверля глазами мою спину. Я чувствовала на себе его тяжелый взгляд, но я была в таком бешенстве, что мне было плевать. — Ты который раз меня попрекаешь девушкой, а сама в это время по углам со всяким Бё обжимаешься. — Говорил Антон нервно, но с привкусом отвращения. — И считаешь это нормальным, да? Эти слова задушили меня. Из его уст они прозвучали так, будто я была последней потаскушкой, которая раздавала свое тело направо-налево. Глаза предательски защипало, и я почувствовала, как внутри разливается жгучая ярость. Она пробралась до мозга костей, сжигая все мысли до единой. Я на долю секунды вцепилась в столешницу, а затем рысью метнулась к Бабикову и отвесила ему душевную пощечину. Я ударила его так, что его голова дернулась в сторону, а на щеке остался отпечаток моей ладони. — Пошел вон. — Просквозила я, не выпуская слезы наружу. — Что? — Потерев щеку, спросил он. Раз. — Пошел вон. — Повторила я уже увереннее. — Еще раз? Два. — Пошел вон. — Повысила я голос, всхлипнув. — Ты меня выгоняешь? Три. Взрыв. — Я что, непонятно выражаюсь? — Заорала я на него, хлопнув кулаком по столешнице. — Не понимаешь по-русски — объясню по-еврейски: пошел нахер из моего номера, сволочь! Бабиков ошарашенно уставился на меня, потеряв, судя по всему, дар речи. Да, я Сатана, и ждать от меня можно чего угодно, но в этот раз я себя превзошла. Честно говоря, я не думала, что могу быть такой разъяренной медведицей, но с другой стороны… Своих чертей иногда надо выпускать наружу, иначе они сожрут тебя изнутри. — Что ты пыришься на меня? — Это… Я щас вообще… — Господи, ну что ж ты за даун такой, а? Ты даже с первого раза фишку не рубишь! Схватившись за голову, я кинула ему: — И вообще, выметайся из моего номера! Достал ты меня! Я была в приступе гнева, потому и не контролировала себя. И я не осознавала, что всеми грубостями и словами топила свою хорошую репутацию в глазах Антона. Кажется, он сегодня достаточно услышал о себе. — Какая же ты все-таки мразь, Темнова! Шаг, и я была в сантиметре от него. Его глаза блистали твердым спокойствием, тогда как в моих плясали злость наперевес с гневом. — Уж лучше я буду мразью. Прямолинейной такой и честной мразью, чем работать на два фронта, признаваясь сначала в любви одной, а потом строить глазки и называть «тигрулей» другой. — Прошипела я. — Ты недалеко от меня ушла, это уж точно. — Ответил в таком же стиле он. Я влепила ему еще одну пощечину, и треск ладони о его щеку согрел мне душу. Бабиков сощурился, и возникало такое чувство, будто он смотрел сквозь меня. Секунда — и он меня толкает. Секунда — и я оказываюсь зажатой между ним и стеной. Секунда — и Антон безжалостно впивается в мои губы. Я брыкалась, извивалась под ним, как змея, но в конце концов Антон прижал меня так сильно, что мне тяжело было сделать вдох. Ему потребовалось пару секунд, чтобы подхватить меня и кинуть на кухонный стол. После его глаза победоносно сверкнули, и он снова принялся меня целовать. Его поцелуи были жадными, страстными, и он пытался мне показать, что не сдастся просто так. Он сжал меня настолько сильно, что я слышала, как его сердце глухо бьется о мою грудную клетку. — Зачем? — Оторвавшись от него, опьяненно спросила я. — Чтобы доказать тебе, что я тоже вступаю в борьбу за тебя. Сейчас только это имеет значение. Антон еще раз поцеловал меня, и я стала перебирать пальцами его густые волосы. Я не понимала, зачем Антону все это нужно. Не понимала, для чего он это все делает. Ведь у него есть девушка, которую он любит… Наверно… Знаете, а ведь бывает так, что ты рядом с одним человеком, а потом резко встречаешь другого, и все, ты пропал. Ты начинаешь осознавать, что этот другой и есть то самое, что ты так долго искал. Может быть, с Антоном случилось тоже самое, кто его знает, но время все расставит по своим местам. Рано или поздно. Рано или поздно, но сейчас я была полностью отдана во власть настоящего момента.***
Неопределенность сделала новый виток и перепутала события, привнося тем самым некую интригу в происходящее. Я стояла на балконе и пыталась разобраться с навалившимися на меня событиями. Мозг отказывался думать. Выудив из кармана куртки пачку Парламента, я неспешно закурила, выдыхая вверх табачный дым. — Господи, это что-то… Уму непостижимое. — Сказала я про себя, покачав головой. — Да что ты говоришь, Темнова? — Вступился внутренний голос. — Ты приехала сюда работать, а вместо этого вляпалась в любовные шашни. «Меня не интересуют мужики, да ну их в жопу» — чья была позиция, а? — Голос, заткнись! — Что, ответить нечего, поэтому и пытаешься меня заткнуть? Ты такая предсказуемая. — Я не виновата, что меня накрыло. — В ситуации с Артемом ты также говорила, а потом ходила и открещивалась от любви, как от сифилиса. Сейчас тебя от кого накрыло: от рыжего или интеллектуала русского? Выкинув бычок, я ответила: — От обоих. — Ну, мать, ты таким макаром скоро фору любому молодняку дашь. Так отжигать… — Завали! — В сердцах бросила я, и, хлопнув дверью, вернулась в комнату. Я упала на кровать, раскинувши руки, и просто уставилась в потолок. Там, на белом полотне, вырисовывались счастливые моменты моей жизни… Будущие моменты моей жизни. Да, пускай сейчас мне было плохо, а жизнь была похожа на мусорную свалку, но я знала, что придет тот самый день, который перевернет мою жизнь с ног на голову. Я — Наташа Темнова, и нет такой ситуации, которую я могла бы не пережить.