Лоянская свирель

      "...Говорят, в древности на севере было государство Гао-ли. Однажды ван этой страны заметил, что его служанка-невольница беременна, и хотел убить ее, но она рассказала, что забеременела оттого, что в ее чрево вошло облачко величиной с куриное яйцо. Когда потом она родила сына, ван бросил его в свинарник, но свиньи не тронули ребенка, а обогревали своим дыханием; а когда кинули его в конюшню, лошади также согрели его своим дыханием, поэтому ребенок не погиб."[1]       Цай Янь отложила в сторону длинную иглу, которой писала. В который раз ей пришло в голову, что надо раздобыть хотя бы краску, чтобы промазать знаки - ровные, но почти бесцветные строчки уже с двух шагов можно было принять за простые царапины. Тушь становилась все дороже, поэтому отец покупал ее нечасто и записывал отныне только самые важные события; остальное приходилось просто вырезать на бамбуке. Как-то раз она предложила отцу вышивать его слова черными нитками на пеньковой бумаге - на это он возразил, что пока она управится с очередной фразой, он уже позабудет, о чем была предыдущая.       Солнечные лучи, косо падавшие из окна, нежно касались правой руки девушки. Было уже за полдень. Отец, должно быть, в поле - наблюдает за работниками. Аккуратно развернув широкую цзюань[2] и привязав к ней новую пластинку, Цай Янь отодвинула ее к краю стола и, отряхнув руки, подошла к очагу, где в горшке уже булькал рисовый отвар. Пора было нести отцу обед.       На улице послышались женский смех и покрикивание - жены местных крестьян тоже шли кормить своих мужей, занятых на поле. Уложив в узелок лепешки и плотно завязанную чашку отвара, девушка вышла на улицу и влилась в пылившую по проселку толпу. При виде ее женщины слегка кланялись, - все-таки она была дочерью старшего надсмотрщика, - но улыбки на лицах при этом были доброжелательными и искренними. Цай Янь в деревне любили.       Поле у деревни было маленьким - основную массу пропитания давала река, а не земля. Работало там сейчас от силы человек пятьдесят. Толпа женщин рассыпалась - выкрикивая имена своих мужей, крестьянки пересекали дорогу поодиночке. Работники, заслышав их, медленно брели по воде им навстречу, потирая сутулые спины. Цай Янь, повертев головой, заметила на обочине дороги знакомый темно-зеленый халат отца.       - Батюшка! - замахала она рукой.       - Слышу, дочка, слышу, - донесся ответ. Опираясь на палку, отец направился к ней. В прежние времена, когда Цай Юн был сановником императора Лин-ди и вел хроники ханьских императоров, трость его постукивала по лестницам дворца Вэнь-дэ гордо и величаво, но те дни давно миновали. Ныне по обочине грузно и некрасиво хромал уже немолодой человек с седыми, тоскливо обвисшими усами. - Чего мне принесла?       - Вот, отведайте, - разложив в траве полотенце, девушка уже выкладывала на него еду. Она, как и отец, была невысокой, крепкой и полнотелой, с нежными, по-столичному, чертами лица. - Вот вам хлеб, вот каша...       - Сама-то ела?       - Нет, только попробовала. Пообедаю, как домой приду.       - Совсем себя засушить решила, - неодобрительно покачал головой Цай Юн. - Кто худышку замуж возьмет?       - А толстуху кто возьмет, батюшка? - шутливо ответила дочь летописца.       - Да уж кто-нибудь... - в который раз, смешавшись, отец невесело махнул рукой. Горькая мысль не впервые посетила его: да кто вообще возьмет за себя дочь опального царедворца, сосланного в деревню на мелкую должность? Не иначе как злые духи нашептали ему тогда подать Сыну Неба челобитную. На что он надеялся? На благоразумие и мудрость пресыщенного и ребячливого толстяка, даже толком его не дослушавшего?..       Ничего не переменилось, евнухи остались у власти, а пострадал вместо этого сам Цай Юн. Зная теперь все это, летописец порой гадал, поступил бы он еще раз так же - и не находил ответа. В такие моменты совесть и благоразумие вели в глубине души кровавую схватку, и не сулила облегчения победа ни одной из сторон.       А теперь из-за него вынуждена вести жизнь крестьянки и дочь. Цай Юн нежно любил ее, но порой украдкой вздыхал: лучше бы она родилась мальчиком. Им легче приходится в жизни...       Цай Янь ждала, люди обедали, перебрасываясь вялыми шутками. Над северо-западными холмами, колыхаясь на южном ветру, шумел перелесок. Девушка присмотрелась - за ним в небо медленно поднималось широкое облако пыли.       - Что это?       Отец проследил ее взгляд. Его глаза колко и неприятно прищурились.       - Опять солдаты идут, - коротко ответил он.       Ветер и в самом деле доносил стук многочисленных слитных шагов и ржание коней.       - Так, иди-ка домой, дочка, а то мало ли что, - поднявшись на ноги, Цай Юн тревожно огляделся по сторонам. - Эй, люди, бросай обедать, войска идут!       Обернувшиеся на его голос работники с плеском заспешили через поле, строясь вдоль дороги. Между холмов уже показались первые всадники. Крестьянки, подхватывая подолы, стали быстро перебегать через дорогу, скрываясь в деревне. Некоторые прятались в кустах. Схватив недоеденный отцом обед, Цай Янь бегом пустилась к дому.       Она едва успела переступить порог и прижаться к стене у дверного проема, когда стук копыт раздался уже возле поля. Послышались резкие окрики на незнакомом девушке языке, затем донесся подобострастный голос отца. Осторожно выглянув из-за косяка, Цай Янь увидела троих всадников, гарцевавших посреди дороги на странных косматых лошадках. Они подозрительно озирались по сторонам, туго натягивая поводья. Согнувшийся в поклоне Цай Юн смиренно отвечал им на их же языке. Стоявшие за его спиной крестьяне тоже униженно кланялись, не поднимая голов.       Конники были невысоки ростом и казались смуглыми, как кора. Несмотря на летнюю жару, с их плеч тяжело свисали длинные не то халаты, не то полушубки с двумя узкими разноцветными полосами, вышитыми от плеча до края подола. Цай Янь разглядела длинные луки и большие железные палицы у них на поясах. В этот момент один из всадников повернул голову в ее сторону и мазнул по ней взглядом.       Судорожно вцепившись в косяк и боясь шевельнуться, девушка затаилась мышью, но всаднику, похоже, не было до нее дела. Перебросившись несколькими словами между собой, воины поскакали по дороге дальше. Цай Янь перевела дух. Следовало спрятаться получше - грохот ног и копыт слышался уже совсем близко. Забившись в угол дома, она схватила ворох нестиранной одежды, накрылась ей сверху и некоторое время сидела совершенно неподвижно. Затем любопытство все же заставило ее одним глазом выглянуть наружу.       Сквозь дверной проем ей были видны уходившие по дороге на столицу пешие и конные воины. Всадников было гораздо больше. Пехотинцы, одетые в почти такие же овчиные тулупы, с обернутыми широкой полосой ткани животами и наклонными щитками от солнца на лбах, несли с собой тяжелые мешки, длинные узкие кинжалы и луки в свой рост. Со скукой глядя перед собой, они не оглядывались на домик Цай Юна. Лишь один угрюмый воин с белыми перьями на шапке бросил взгляд внутрь, проезжая мимо. Ее словно обожгло этим взглядом - сжавшись в комок, она перестала даже дышать от страха...       - Повезло в этот раз, - почесывая ухо, говорил отцу старшина батраков, когда солдаты наконец миновали деревню и скрылись вдали, а женщины осмелились снова выйти на улицу. - Я уж боялся, что задержаться на ночь решат. Уже второй отряд за неделю, а, сяньшен Цай?       - Торопятся, - хмуро ответил летописец. Он по-прежнему смотрел на дорогу. - В столицу.       - Кто они были, батюшка? - подойдя к отцу, Цай Янь тоже взглянула на исчезающее вдали войско. - Я никогда не видела таких людей. Откуда они?       - Какие-то ху[3] с северо-запада. Я немного знаю их язык. Говорят, у них приказ от регента. С ними цяны[4]. Что-то там такое происходит?       - Что бы ни было, лишь бы нас стороной обошло, - покачал головой старшина. - А ну шевелитесь, лентяи! Все поели, войско прошло, отдых кончен!       Крестьяне, ворча, снова побрели на поле. Цай Юн со вздохом вытер лоб. Седые усы летописца ходили туда-сюда над верхней губой.       - Знать бы, что там творится, - опершись на плечо дочери, он выбрался на дорогу. - Ты дописала то, о чем я тебе говорил, дочка?       - Да, батюшка. Но резьба очень быстро сотрется, нужна краска или тушь.       - Знаю, знаю, - печально вздохнул отец. - Да где их взять? Купцы ездят все реже, а денег все меньше. Похоже, пора давать уроки...       - Я тоже могу обучать кое-чему местных девушек. Вы позволите?       - Не позволю! - недовольно буркнул Цай Юн. - Не так уж я стар, чтобы не суметь прокормить собственную дочь. Хочешь, чтобы о тебе пошли всякие слухи?       - Какие слухи, батюшка? - недоуменно подняла брови Цай Янь. - Я ведь не о чем-то постыдном говорю. Музыка, чтение, письмо, счет - окрестные девушки на выданье вряд ли откажутся кое-что об этом разузнать!       - Вздорных глупцов повсюду хватает. Для иных людей нет большего счастья, чем повод сплести про своего соседа какую-нибудь дурацкую басню. Порой я думаю, что сплетников надо убивать трескотней сорок, их ближайших родичей. И вообще, с чего ты взяла, что разбираешься в музыке?       - С того, что вы сами меня обучали. И на вашей цитре ослаблены две струны, - обиженно буркнула девушка. Разговор этот уже не раз повторялся и всегда шел по одной и той же тропе, но сомнения в ее слухе отец прежде не выказывал.       - Уж прямо-таки? - усомнился Цай Юн. - Откуда ты знаешь?       - Слышала вашу игру вчера вечером. Они дребезжат, как железные горшки в полупустой телеге.       - Ну уж! - недоверчиво взмахнул рукой отец. - Не так скверно я играю, как ты говоришь... Приду - проверю. А ты пока сходи-ка, куда вчера ходила. Не забыла?       - Ох! - всплеснув руками, Цай Янь стремглав бросилась к дому. - Я сейчас!       Появление солдат и в самом деле вышибло у нее из головы все мысли. Узелок с остатками обеда все так же лежал рядом с дверью, где она его бросила. К нему с интересом принюхивался мохнатый домашний пес. Шикнув на собаку, Цай Янь подхватила еду, ненадолго остановилась, переводя дыхание, а затем неспешным шагом вышла обратно на улицу.       Летописец проводил взглядом свою дочь, удалявшуюся в сторону реки. Его глаза тускло блестели печальной улыбкой пополам с тревогой.       Старый лодочный сарай, возле которого остановилась Цай Янь, уже несколько лет не использовался. Вместо прежних долбленых однодревок, на которых рыбаки жались к берегам, не смея выплывать на большую воду, местный лан когда-то велел выстроить десяток больших и вместительных барок, которые сейчас почти не вытаскивали на берег - на них все время рыбачила та или иная артель. Торговля с областями внутри страны, медленно оправлявшимися от лютого голода, шла бойко и опытных рук постоянно не хватало. Поэтому старые мелкие лодки сейчас использовали для обучения молодых рыбаков, а когда они приходили в негодность - просто сваливали в один из сараев, где прежде укрывали их от жары.       Этот сарай давно был набит под самую крышу и заперт. Скорее всего, когда древесина внутри высохнет окончательно, его просто сожгут. Огромный засов, разбухший от влаги, не сдвинул бы и бык.       Оглядевшись по сторонам и никого не заметив, девушка подошла к малиновым кустам, буйно разросшимся возле стены сарая. Осторожно раздвинув рукавами колючие ветки, она увидела темную дыру в дощатой стене.       Прижав к груди узелок, Цай Янь скользнула внутрь. Влажный и душный зеленоватый полумрак обступил ее со всех сторон.       - Ты слышишь меня? - тихонько позвала она. - Это я, дочь Цай Юна.