Без маски. Ворон

Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня — не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не—гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами, — За то, что вы больны — увы! — не мной, За то, что я больна — увы! — не вами!

Любите врагов ваших… Довольно двусмысленное изречение

Примечание: 21 ступенька — именно столько насчитал автор на стоп-кадре пресловутой лесенки, что ведет к пропасти Отца и Сына.       Корабль стонал от боли и обиды. Собственный хозяин предал его, поднес чашу с ядом, и медленная смерть текла по запутанной ветке транспластиловых вен. Вспыхивали и гасли светильники, в мелком ознобе трясся корпус. Время тоже вздрагивало и попрыгивало на таймере, отсчитывая мгновения между одиннадцатью жизни и полночью небытия.       В попытках избежать встреч со своими двойниками Кайло и Рэй петляли как вомпа-песчанки в брачный период, теряя счет коридорам и поворотам, и в итоге только прибавляли мили пространства между собой и красно-золотым кораблем.       Девушка с пустынной планеты упрямо пыхтела позади длинноного спутника. В обычное время она не жаловалась на медлительность и отсутствие спринтерских способностей, но события прошедших суток давали о себе знать. Если бы не опора в виде посоха, она давно упала бы от усталости. С другой стороны, если бы не тяжелая неуклюжая штука, собранная из арматуры, удалось бы сохранить больше сил. Кроме того, Кайло Рену добавляло «баллов» хорошее знание местности и умение вовремя заметить низкий порожек, внезапный поворот или марш высоких ступенек. Потому худо-бедно, но два незадачливых диверсанта двигались вперед.       Когда свет померк от прикосновения ко лбу большой горячей ладони, Рэй остановилась, благодарно уткнулась в эту живую «подушку» и отстраненно подумала, что ошиблась насчет «нежных ручек барышни»: кожу лица царапали мелкие царапины и ожоги — так своеобразно платил владельцу колючий огненно-красный «любимец». Скрыв лицо в широкой ладони, представительница слабого пола к тому же пряталась от оскорбительного встревоженного взгляда спутника.       — Ты вся в испарине. Устала? — Кайло был не против понести ее какую-то часть пути, но не хватало полной уверенности в отсутствии сопротивления у юного члена Сопротивления.       — Нет, просто боюсь наступить на тень от твоего носа. Примета, говорят, плохая, — Рэй вяло огрызнулась, с сожалением отводя чужую конечность, что так хорошо удерживала на весу тяжелую голову.       Кайло пообещал себе, что, когда все это кончится, и отпадет нужда быть душкой, он лично казнит любого, кто косо посмотрит на него или даже допустит в голову шальную мысль. Члены Первого Ордена не должны становиться объектом шуток простонародья. Портит имидж организации.       — Большой нос — признак аристократизма, — эхом отозвался Бен Соло, и он машинально повторил вслух эту глупую фразу.       Она попыталась рассмеяться, но дыхания не хватило.       — А вот это мнение притянуто за уши. В отличие от фамильного упрямства. Все думаю, в кого твой отец был такой шустрый в его-то годы, — Рэй зябко поежилась и подумала, что судорожная боль в мышцах могла бы и подождать пару часов, когда они будут в безопасности. — Ненавижу быть слабой. Пару минуток, да? Я потом наверстаю.       —Ну что же ты, братишка? Дама уже прямо намекает, — Кайло взглянул сверху внизу на маленький серый комочек усталости. Взять ее на руки, как в прошлый раз? Нет, уж дудки! В конце концов, он не железный — во всех смыслах этого слова. Да и закончилось тогда все просто отвратительно. Пойдем другим путем.       — С этим не поспоришь, — он ответил сразу на обе реплики. — Давай ты закроешь глаза на твои жизненные принципы — ради разнообразия. А потом сотворишь что-нибудь сильное — для равновесия, — Кайло присел, чтобы ей было удобнее забраться на спину. — На горло не дави, хорошо?       Рен уже жаждал услышать что-то вроде: «Угу, а за уши можно держаться?». Но вместо этого она просто прижалась к нему маленьким горячим телом, и теплое дыхание взъерошило волосы на затылке. Заплутавшая рука ощупала проталину шрама.       — Царапается, — сонно сказала Рэй.       Ресницы защекотали шею: кажется, она последовала совету и закрыла глаза. Кайло подумал, что более подозрительной пары вряд ли можно себе представить: обычные техники редко играют в «лошадки» прямо в коридоре. С другой стороны, обычные техники всегда полагаются только на себя и персональный набор инструментов. Он задержал дыхание, и мир вокруг заполыхал разноцветьем красок и линий Силы.       На красной нити висел он сам — солидное пятно цвета запекшейся крови— рядом с золотистым пушистым шариком Рэй и угловатым бурым комочком его «зеркального» двойника. Где-то там пульсировала стальная бусина на синей проволоке — Грей. А потом круговерть цветов шагнула навстречу, затягивая в водоворот колючего песка и жестких даже на ощупь волн горячего солнца.       Ноги провалились в пол по щиколотку, и Рен понял, что видит ее сон. Длинный, скучный и полный утомительных подробностей. Сон, в котором все произошедшее было только яркой грезой, а реальность была увядающим цветком в жестянке, песком, запахом машинного масла и уродливой мордой Ункара Платта, похожей на непропеченный блин.       Кайло резко дернул головой, разрывая связь. Углубиться в чужие кошмары было сейчас слишком большой роскошью, и он вынужден был отпустить Силу — действие, неожиданно огорчившее его до слез. Впрочем, каждый раз, выплывая из пронизывающего Вселенную Мирового океана, Кайло боялся, что в следующий раз не сможет вернуться, что живая вода Силы скует себя ледяной коркой, и он останется на берегу, беспомощный и одинокий. Детские страхи живучи.       С отказом от природного «навигатора» навалилась полутьма коридоров. Освещение горело только в магистральных тоннелях, в технических помещениях царила мгла, прорезанная, в лучшем случае, красноватым перемигиванием «аварийки». Двери открывались не сразу, с заминкой, и могли так же неожиданно захлопнуться, оставив на память лишнюю конечность.       Узкие тоннели наполовину сбавили мощность и без того слабого маячка, фиксировалось только общее направление, а вот пути приходилось выбирать самостоятельно. В итоге Кайло решил положиться на память тела, надеясь, что ноги умнее головы. Он весь превратился в одно большое ухо и осторожно крался вперед, лелея чуткий сон своего «груза», мелко дрожавшего в путах кошмаров. И когда это Кайло Рен, неврастеник и ходячее недоразумение, успел стать такой образцовой сиделкой?       Когда правая нога поползла вниз, а рефлекторно вздернувшиеся локти ощутили стену и справа, и слева, Кайло вспомнил пару ругательств из пассивной памяти.       Вниз, сколько можно было разглядеть, уходили узкие ступеньки. И хотя спускавшийся под наклоном туннель был последним местом на земле, куда Рен хотел бы отправится без фонаря и карты, все нутро его кричало не сворачивать с пути. Будь же неладна эта Сила с ее ублюдочной «коррелианской» рулеткой и подслеповатым крупье!       Бен Соло непринужденно вышел прямо из гладкой стены, и щелчок старомодной зажигалки озарил темноту.       — Иллюминацию заказывали? — Кайло предпочел не выяснять, каким-таким способом воображаемый «братец» способен разорвать вполне материальную темноту. Резервы организма, надо полагать. Осторожно нащупывая ногой узкие ступеньки, Рен боком принялся спускаться. О том, что развернуться с «всадником» в узком проходе не получится, он предпочитал не думать.       Только пройдя с десяток метров, Кайло машинально отметил фосфоресцирующие буквы на ступеньках справа и слева, у самой стены. Должно быть, это были какие-то технические обозначения, или порядок сборки — А1, B2, С3. В неверном свете огонька, спрятанного в чашечке ладони, белые буквы подмигивали и приплясывали. Бен Соло вдруг резко вскинул руку вверх, и огромный луч пламени с ревом рассек воздух. Мигая от подступивших слез и кляня свое разыгравшееся подсознание, Кайло увидел, как буквы отделились от ступеней и облаком мошкары повисли в воздухе, покалывая лицо острыми концами начертаний. Он невольно прочитал первое слово. Потом еще одно. Нанизанные на нить воспоминаний, они глухо щелкали бусинами старинных четок. И каждое слово было правдой. И каждое стремилось солгать. A1. Apple. Яблоко.       День его первой победы, его первого поражения. День, когда он понял, что цель оправдывает средства. Кайло помнил, что о дедушке с материнской стороны в семье вспоминали неохотно, но малыш Бен, круглощекое лопоухое дитя, все-таки сумел обойти это молчание, заговорив о бабушке. В итоге он выторговал историю первого свидания, трогательную, аж скулы сводило от умиления. Но заинтересовали не любовные глупости деда — а способ, которым он развлекал свою даму. А именно — левитирующая груша. Бен загорелся идеей повторить данный подвиг, слегка усложнив его с учетом современных практик. Не просто поднять в воздух искомый плод, но и порезать его, управляя виброножом с помощью параллельного потока Силы. Увы, синхронизировать действия оказалось настолько же сложно, насколько заманчиво. То яблоко (Бен решил взять плод с более устойчивым центром тяжести) падало вниз, то нож застревал в нем намертво, то орудие труда вонзалось по самую рукоять в ближайшую стену, украшая ее пулевой отметиной. Он промучился полдня, пока… Пока его не отвлек окрик отца. Бен обернулся всего на мгновение, а когда взглянул на плоды рук своих, увидел аккуратно порезанные дольки, плавающие в воздухе. Нож при этом выписывал первые буквы его имени. Он радовался целых пять минут, глупыш, пока не увидел в дверном проеме мягкую улыбку дяди. С тех пор он ненавидел яблоки.       A2. Аlone. Одинокий. Это слово покрывало его как вторая кожа. Это слово он слышал едва ли не чаще, чем собственное имя. «Одинокий рыцарь Рен». Он не сумел наладить отношения с собратьями по Ордену, с командой корабля, с членами экипажа. Он не знал, нравится ему это или нет. Одиночество Бена Соло нельзя было любить или ненавидеть. Оно просто было. Было с момента окончания детства, первая мысль, пришедшая в голову, когда мальчишка узнал, что после рождения Одаренного родители решили больше не заводить детей. Один, ни братьев, ни сестер. Все проходит: гнев, досада, злорадство, боль, но одиночество было всегда, иногда помогая, иногда мешаясь, как лишний палец на руке.       B1. Blood lines. Кровные узы. Он не любил, когда при нем упоминали об этом. Мир семьи Соло-Органа был узок. Мать, с головой погрузившаяся в обустройство Новой Республики, не поддерживала тесных отношения с набуанскими родственниками, отец лишь хмыкал, когда сын спрашивал о Коррелии. Хан охотно рассуждал о кораблях, природе, обычаях, экономике, политическом строе покинутой Отчизны, но о родной крови — никогда. Богатое прошлое Люка заставило его почитать семейные узы условностями, предпочитая общество соратников и товарищей любым веточкам татуинского фамильного древа. Кайло перенял его взгляды и с некоторым высокомерием выслушивал рассказы знакомых о многочисленных дядюшках, тетушках или букете двоюродных братьев и сестер. Нет, он не любил упоминаний о родственниках от кого бы то ни было.       В2. Banta. Банта. Он мечтал их увидеть, мечтал покорить неуклюжую гору меха. В детских играх банту обычно изображал Чуи, рыча и потряхивая косматой головой. Но настоящего банту Кайло Рен так и не сумел оседлать. Его дед мечтал посетить все звезды. Его внук не претворил в жизнь даже простой детской мечты.       Слова сворачивались в клубок, подобно змее кусая себя за хвостики. Угловатые смутные фигуры покачивались в воздухе, и каждый образ щекотал совесть, оставляя царапины или проходясь мокрым куриным пером вдоль позвоночника. И неизвестно, что было хуже.       C1. Chance. Шанс. «Шанс есть всегда. Просто иногда оказывается, что вы с ним разминулись в дверях уборной», — Хан Соло потрепал сына по голове, щупая в кармане остатки бюджета. Уже давно он так опрометчиво не делал ставки, разленился, размяк от семейной жизни. Сын, задрав голову, спросил: «А есть шанс, что мама не будет ругаться, когда узнает, сколько мы сегодня проиграли?». Соло задумчиво сдвинул брови. «Думаю, наши шансы повысятся, если мы сообщим об этом не сразу, как думаешь, Би?». «Врать нехорошо», — строго заявил будущий джедай. «А огорчать маму лучше?» — подмигнул отец.       С2. Chandrila. Чандрила Это место сложно было возненавидеть, но у него получилось. Прекрасная цветущая планета, покоряющая более естественностью и свежестью, чем надменная, роскошная Набу. Серебристое море, жемчужно-серый песок с пятнышками ползущих взад-вперед желтых в розовую крапинку крабов. И дом великой Мон. Не старая еще женщина, строгая, прямая даже в своем кресле-качалке. Сенатор на заслуженной пенсии. Она говорила с матерью о книгах, музыке, опере, которую любила до безумия. И ни слова — о политике. Лишь раз принцесса Органа допустила ошибку, упомянув кого-то из общих знакомых, поменявших идеологическую ориентацию. И Бен увидел, какой смертельной тоской зажглись глаза этой некоронованной королевы, которую как простую пешку сняли с доски. Так он впервые увидел, какой ценой оплачивается власть. Как она выпивает досуха самых честных и бескорыстных, этих — еще быстрее прочих. Как сойдя с трона, бывший правитель превращается в пустую безжизненную оболочку. А потом он узнал, что желтые крабы на пляже ядовиты, и потому их не трогают даже хищные птицы. Да, Чандрилу, эту «гробницу» великой женщины, он возненавидел.       D1.Dark.Тьма. Он не мог признаться самому себе, любит он темноту или нет. Но в ней так легко прятаться от чужих глаз. И черный цвет ему шел.       D2. Desert spoon. Десертная ложка. Бен никогда не понимал, почему десерт — это вкуснейшее лакомство — нужно есть крошечной ложечкой, едва с наперсток. Но мама, в своей жизни оппозиционера и партизана сохранившая понятие о столовом этикете, требовала соблюдать правила. И тогда Бен дал слово, что, когда вырастет, заведет для десерта самую большую ложку, какую только отыщет. Став взрослым, глупое желание забылось, но жажда черпать полной горстью, брать от жизни все — осталась. «То, что я хочу, я беру».       Затерявшийся среди собственных воспоминаний, слепой и почти оглохший, обеими руками он обхватил тонкие лодыжки Рэй. Эта была ниточка, которая удерживала его на границе реальности и бреда. Потому что нельзя отвернуться, закрыть глаза — раскаленные добела слова выжжены в черепе и ведут за собой - до боли, до судорог, до тонкого звука лопнувших сосудиков. E1. Empire. Империя.       Слово было красивое, звонкое, оно гремело как призыв трубы, как пламя, как багрянец знамени, как приказ стоять до конца. Еще до того, как он разучился верить красивым словам, Кайло Рен часто повторял: «Если бы ее не было, Империю стоило выдумать». И очень нравился себе в эту минуту.       Е2. Enter. Вход. В одно из нечастых посещений отца они придумали новую игру. Хан Соло излазил окрестности Академии вдоль и поперек и первым обнаружил этот странный ряд камней, вереницей взбирающийся с холма на холм, словно здесь поиграл исполинский ребенок. Расстояния между камнями едва хватало, чтобы пройти одному, и Хан прозвал этот нерукотворный лабиринт: «Аллея одинокого джедая». Разойтись двоим здесь было невозможно, и Бен шел за отцом след в след, видя, как шевелятся лопатки под старой рубашкой и слушая рассказы о базе на Хотте. А однажды Соло сказал, что если долго-долго идти вдоль цепочки камней, то они расходятся наподобие веера, и из «лабиринта» можно выйти. Бен в тот день бродил до темноты, каждый раз упираясь в тупик. Камни были невысоки, стоило только перешагнуть их, но фамильное упрямство гнало юного Соло вперед. Соученики прибегали, указывали на него пальцем, дразнили и убегали, а мальчишка все не желал признавать поражения. К вечеру, усталый и голодный, Бен пришел на свет фонаря, зажженного на краю гряды. Там стоял Хан, и у ног его лежал вывороченный с корнем камень. Бен шагнул в проход и, задрав голову, посмотрел на отца. Тот поднял его, завернул в одеяло и понес на руках. Дядя Люк шел рядом, держа фонарь, и почему-то сильно ругался на отца. А тот молча укачивал Бена, тихо напевая на родном языке. Под эту песню мальчик заснул, но и во сне продолжал брести между бесконечных серых валунов.       Воспоминания поднимались и набрасывались как изголодавшийся хищник на жертву. Каждое мгновение воскресало перед ним с новой силой, заставляя смотреть и переживать заново горе, радость, разочарование. Целых три ступеньки, три слова были отмечены буквой F. Три распахнутых настежь окна в прошлое. F1       Как много раз эта буква становилась во главе его жизни. Даже того штурмовика судьба одарила именем Финн. Но самое ненавистное слово — Force. Сила. Та, что отняла выбор и подарила предопределение. Та, что расколола мир надвое. Та, для которой Вселенная лишь поле для расстановки человеческих фигурок. Не зря ему сразу не понравилось неуклюжее слово «форсюзер». Разве можно использовать Силу, как будто это зубная щетка или отвертка? Она просто делает вид, что подчиняется. Чтобы потом бросить ради новой игрушки.       F2. Fire. Огонь. Огонь он любил. Тот дарил тепло, пробирал до самых пяток и хорошо сочетался с алкоголем. Он умел раскрашивать человеческие лица, выделяя самое главное — нос, губы и блестящие впадины глаз. Но однажды генерал Хакс сказал: «Огонь!». И слово стало болью и закричало тысячами испуганных голосов в Силе.       F3. Falls. Fall — это падение. И водопад. И веревка, брошенная с корабля. И падающая звезда. И схватка в рукопашную. Но больше всего он любил другое значение — «осень». Потому что в нем слово смерть пряталось лучше всего, только здесь оно не пахло кровью и грязью борьбы за жизнь. Осень он любил. Пока не коварный насморк не свалил его на неделю. Тогда он стал настороженно относиться к осени и ее опасным инструментам.       G1. Game. Игра. «Игра стоит свеч», — сказал отец в ответ на какое-то замечание матери. Бен оторвался от очередного летного симулятора (отец всегда разносил их создателей в пух и прах — «Криворукие доильщики банты, попробовали бы они такой вираж в реальности, сразу бы закрылки застопорило», — но поиграть никогда не отказывался, особенно за имперцев) и спросил, откидывал челку со лба: «А что такое свечи?». «Это такие… длинные… с фитилем… в общем, осветительные приборы такие были в древности. У нас с твоего дня рожденья где-то завалялась парочка. Тебе исполнилось три года, и я решил…». «И ты решил заодно сжечь мою любимую скатерть?», — поинтересовалась принцесса. «Не я, а Чуи. Он просто решил, что Бен слишком мал, чтобы задуть эти смешные огоньки. Ну и решил прийти на помощь малышу». «Ах, это когда вы еще и обои заляпали кремом. Медвежья услуга в полном смысле этого слова». «Чуи не медведь, он принадлежит к…», но Бен уже давно дергал за штанину. «Пап! Свечи!». Свечи были найдены в кладовке, протерты от пыли, свет потушен, и Хан принялся рассказывать о таких стародавних временах, когда об энергосберегающих светильниках и слыхом не слыхивали, и игроки, принимаясь за карты, зажигали эти смешные палочки. А если игра не окупала даже мизерной стоимости освещения — тогда и говорили «игра не стоит свеч». Слишком мало получишь и слишком много вложишь усилий. «Вот как мама, когда она пытается продвинуть какого-нибудь провинциала-козопаса в сенаторы. Что, я не прав, он на самом деле талантливый и харизматичный? А солому из волос вычесать он не пробовал?». Бен слушал, улыбался, кивал. Но куда больше ему нравилось смотреть на пламя свечи, такое яркое и теплое среди пляшущих теней.       Рэй тоже похожа на свечу. Малое пламя, которое и не увидишь в сиянии софитов. Но такое ясное и чистое, что на свет его из темноты тянутся ночные мотыльки. Кайло слегка встряхнул свою спутницу, чтобы та выпустила из руки посох. Рэй что-то пробормотала, не просыпаясь, самодельная палка легла в ладонь, тяжелая, надежная. Теперь он шел, согнувшись, стараясь не уронить драгоценный груз, и одной рукой опирался на посох, ощупывая ступени. А те все не желали кончаться, как и его проклятая, спутанная в уродливый клубок жизнь. G2. Grey. Серый.       Этот цвет он ненавидел. Серыми были корабли его флота, их коридоры, лица обслуживающего персонала, серым был неподатливый камень на острове мастера Люка, который никак не желал повиноваться воле мальчика и подниматься в воздух. Серыми становились доспехи штурмовиков после целого дня непрерывной стрельбы и штурма позиций противника. Все поглотил этот цвет. И чтобы унизить его скучную посредственность, он предпочитал черное. Но Сноук тоже был серым. И смешной мальчишка на красном корабле, что подобрал раненого незнакомца в лесу, тоже был Серым. И она охотно носила серое.       H1. Hungry. Голод Чуи был голоден всегда. Его огромное тело требовало пищи без перерыва. Но никогда Бен не видел его за едой. Стоило семье приступить к трапезе, как их большой друг кланялся, поднимался из-за стола и удалялся. Лишь однажды Бен проследил за ним и был удивлен виду идеально накрытого стола и большому выбору столовых приборов. Добил его кружевной белый «слюнявчик» с вышитыми вишенками, который огромный вуки повязал себе на грудь. Ел Чубакка очень изящно и деликатно. «Он стесняется своих привычек, Би. У его соотечественников сырое мясо считается пищей настоящих мужчин, и лучше всего поймать его собственными руками и съесть с костями и кровью, — со вздохом отвечал отец удивленному сыну. — Но за годы наших скитаний он так пристрастился к жаркому по-себастиански и мандалорскому паштету! Набрался от людей плохих манер, вот беда-то. Только это строго между нами». «Могила», — заверил сын.       H2.Hope. Надежда. Надежда была мертва. Он сам убил ее, и никто не будет рыдать на ее могиле. Впрочем, и плясать тоже. Потому что могилы не было. Даже горсточки пыли не осталось.       I1.Insomnia. Бессонница. Первое время он не мог заснуть в Академии. Исчезал из спального корпуса и садился на берегу моря, рисуя на песке странные фигуры и многоугольники. А утром приводил одноклассников и предлагал угадать, что за существо могло оставить такие следы. Однажды он написал на песке целое послание, грозившее проклятьем первому, кто прочтет угловатые буквы. Но когда они, сбежав с уроков всей группой, пришли на берег, вместо им написанных слов, там красовалось незнакомое грамматическое безобразие: «Не спит кто, к тому сарлак серый приходит в час полночный и покажется глотка его миром, достойным познания падавану тому». Так он узнал, что не только юному Бену Соло не спиться по ночам.       I2. Ice. Лед. Его дед ненавидел песок, внук ненавидел лед, острые колкие края снежинок, холодные пальцы мороза, что проникали всюду, портили механизмы, заползали под одежду, и так трудно потом изгнать это зябкое ощущение из тела. Злая насмешка судьбы: в последнее время Кайло Рен был вынужден прозябать на планете, где никогда не наступит весна. И он начинал понимать, почему повстанцы в свое время проиграли битву на Хотте.       J1. Jealous. Ревность. Ему редко удавалось это чувство. Пожалуй, лучше всего получалось ревновать отца к «Соколу». Но корабль был настоящим техническим чудом, и эту страсть отца он понимал и охотно прощал. И уже тогда понял: чтобы ревновать к чему-либо, надо это самое что-то любить. А он мало кого успел полюбить за свою жизнь.       Ступеньки кончались, впереди маячил мутный дверной проем. Но он медлил выходить из темноты на свет. Перед лицом плясали два последних шарика воспоминания, помеченные буквами К1 и К2. K1. Kill. Убить.       Дарт Вейдер был палачом Империи и командиром «Палача». Хакс стал Хосникианским убийцей. А он заслужил звание всего лишь пустынного призрака, вырезавшего жалкое поселение на Джакку. Что ж, даже здесь ему не повезло — крошечная деревня на захолустной планетке и столица Новой Республики, нечего и сравнивать. Но это мелкое деяние потребовало много усилий, ибо нужно было переступить через себя и сжечь за собой все мосты. В то время как Хакс всего лишь произнес речь и нажал красную кнопку.       Второе слово он никак не мог разглядеть: глаза устали от едкого дыма и одинокого огня зажигалки. Но начиналось слово с той же буквы, а заканчивалось… Кайло сощурился, всмотрелся и стремительно шагнул, разрывая грудью это ехидное манящее двойное «SS» на конце. Шагнул, отирая рукавом порозовевшие щеки и увидел впереди пропасть, большую и страшную, как его жизнь, перечеркнутую линией моста. +++       Запутавшись в хороводе видений, намеренно не используя Силу, Кайло Рен не заметил, как «умные ноги» вывели к тому проклятому месту, которое он старательно избегал весь этот день. Предавший двойник подержал «огонек» у самых губ, как будто собрался прикурить невидимую сигарету, лукаво взглянул на оригинал и резким взмахом руки погасил зажигалку.       Красноватое освещение сыпью лихорадки накрыло огромный зал.       Он уже не почувствовал, как от резкой остановки живого «спального вагона» проснулась Рэй, как она сползла на пол, потягиваясь, и разминая ноги, и удивленно осматриваясь по сторонам. Ему не нужны были объяснения коварного второго «я», он не желал тратить ни единой минуты даром. Он видел только сутулую спину отца, уходящего от него к другому Кайло, высокой неподвижной фигуре. Он должен был выдержать это зрелище без крика и стона.       «Отец, я здесь! Это я, отец! Обернись!».       Глаза устали, дрожа в нервном тике, совмещая два силуэта в одно, но он заставил себя смотреть. Где-то сзади потрясенная и горестная Рэй, где-то наверху ее сестра-близнец с круглыми испуганными глазами мышки-песчанки. Та Рэй еще не знает, что будет вспоминать этот момент опять и опять, мучаясь от бессилия. Не знает и того, что сызнова переживет его наяву и даже не шевельнется, чтобы предотвратить.       Время остановилось. Два человека-силуэта на мосту вели неторопливую беседу. Ах, эта жалкая символика! Мост. Гаснущее солнце. Красный отблеск на лице жертвы. Кровавая тень на лице палача.       Кайло коверкал в руках стальные перила, бессильно сжимая кулаки.       Неужели этот мост был таким длинным, он помнил, как медленно шел по нему, но пространство все равно сократилось до точки, встреча состоялась, и отец не стал спасаться бегством.       Он знал все слова до последней запятой, знал, когда наберет воздуха в легкие, когда его испугает эхо собственного голоса, и он перейдет на взволнованный шепот.       Он снова разрывался на части. Одна сторона — сухой и равнодушный критик — оценивал каждую интонацию, каждый звук и ставил неутешительный вердикт: слишком театрально, слишком наиграно бросает слова это дергающееся в судороге лицо незнакомца. А вторая сторона выла и вертелась от боли, как раненый зверь. Он усилием воли теснил его, пока алый дракон гнева ни свернулся кольцом в колодце души и заскулил одиноким щенком.       Минута памяти разминулась с ним на красной лестнице, но коварно поджидала за углом. Не так он представлял себе это воспоминание. Кайло Рен хотел торжества, ощущения могущества, на худой конец, ледяного спокойствия. Но никто не мог вообразить, что мир уцелеет и не разлетится кровавыми ошметками, убийца-сын будет стоять и просто смотреть, а маленький враг, утешая, положит руку на плечо, для чего ей придется стать на цыпочки. Мост из линии превратился в круг, замкнулся, и история начала новый виток.       Запомнить все-все до последней детали. Запомнить и унести с собой. Как предательски прыгал голос. Тяжесть рукоятки в руке. Крошево красных брызг, прожигавших перчатку. Кружево тумана, в котором медленно тонул—падал отец. Без крика, без всплеска.       Вот Чуи поднял свой арбалет, старый добрый верный Чуи, ты ведь чувствовал всё своим преданным сердцем и все-таки отпустил «безволосого братишку», как тайно называл Хана Соло. А помнишь, как мы играли в детстве с разрывными шариками, и ты учил метко сбивать яблоки с соседских деревьев, помнишь, Чуи? И как мама застала нас за этим занятием, и ты взял вину на себя. «В доме не найдется такого угла, чтобы ты туда поместился, недостойный сын вуки, да облысеют твои ноги. Будешь лежать в прихожей вместо коврика. Три дня!». И вот тогда я признался… Ты тоже сейчас это вспомнил, и потому дрогнул прицел баукастера? Между двумя смертями ты выбрал…одну?       — Твой выбор ждет тебя. Ты понял, что должен сделать, брат? , — спокойно и холодно сказал Бен Соло. В его длинных пальцах снова играл и переливался живой огонь.       Кайло молча кивнул.       Бен глубоко вздохнул и дунул на пламя. И исчез без следа.       От резкого перепада света многострадальные глаза пощипывало.       Что-то горячее, мокрое проползло по левой, неповрежденной щеке, потом по правой, и шрам заныл. Он потер глаза кулаком, как маленький. Отяжелевшие руки сорвались вниз — и наткнулись на теплую маленькую ладонь, просунутую под мышку. Выше Рэй не достала.       — Не смотри, не надо, — шептал тонкий девичий голос.       «Будь же прокляты все эти джедаи и их кодексы, что поставили нас по разные стороны баррикад!».       Но и Рэй ошибалась. Уроженцы Кореллии не оплакивают мертвых, слезы нужны живым. Не по отцу — по самому себе плакал неистовый рыцарь Рен, по восторженному юнцу в маске, еще по матери, которая не дождется своего «звездного бродягу». Плакал по Чуи, другу детства, которому нанес незаживающую рану. Может быть, слабак и тряпка, плакал и по Хану Соло.       «Как же ты отомстил мне, отец. Так жестоко и безжалостно, как умеют мстить только мужчины рода Соло. Ты украл у меня победу и утащил с собой на дно пропасти».       «Прости, сынок. Я всегда беру то, что хочу. Это у нас семейное».       «Я знаю».       — Эй ты, злейший. Враг мой! Хватит! Пошли уже, — Рэй дергала его за руку, но свести с места рослого молодого человека не хватало сил. Тогда она вспомнила о своих способностях, применила Силу, и он едва не упал вниз вслед за своим отцом. Вот была бы хорошая шутка Судьбы!       «Враг мой». Почему не по имени? Потому что он сам так не смог выбрать его окончательно? Его отец крикнул тогда «Бен». Это имя. Имя очень важно. Бен-Амин. Сын возлюбленной жены.       — Пойдем отсюда. Здесь мы ничем не поможем.       Теперь она вела его под руку, для чего приходилось согнуться едва не вдвое. Совсем необязательным было ощущение тонких пальцев на предплечье, но он никому не уступил бы этого права, дрался бы за него, как дикий зверь. «Нужно было лишить жизни отца, чтобы рискнуть и взять за руку незнакомую девушку».       Отец прав, он восторженный идиот! И умрет девственником!       Они ковыляли, как два старых солдата на поле боя. Кайло Рен спотыкался, и бормотал случайные строки древнего текста:

«Тогда я думаю: ужели и во мне Не прорастет прекрасное мгновенье? … В мечтах забудусь я… И вдруг гигантской тенью Несчастный профиль мой я вижу на стене: Прощай, иллюзия! Я счастлив был — во сне… Что если бы чистейших слез поток По моему смешному носу тек?».

+++       Корабль исчез. Блокирующего люка вентиляции не было и в помине. Только серые стены и темное беззвездное небо, видное сквозь нестабильную рваную вуаль Щита.       Они уже пять минут молча рассматривали пустое пыльное место между балок, где пару часов назад висел в паутине ложноножек «Красный ворон», когда за спиной прозвучал голос:       — Живые! — спокойное добродушие Грея действовало как хорошее седативное средство. Их капитан вытирал масляной тряпкой руки, с которых—о чудо! — исчезли бинты, и привычно смущенно улыбался.       Рэй нахмурилась, Кайло молча показал вверх.       — Пришлось включить маскировочное поле. Мы все-таки на вражеской территории. Что-что, а прятаться корабли этой модели всегда умели виртуозно. Функция «Хамелеон», — пока он говорил, вверху медленно проступали обтекаемые линии «Красного ворона».       Тогда Кайло указал на пол, где все еще валялись фрагменты доспехов и чернели следы от инерционных двигателей спидера — вопреки отсутствию трупов, и самого транспортного средства.       Грей оживился.       — Я реквизировал один экземпляр у местных. На всякий случай, если вы не успеете. Только на минутку отвернулся — а его нет. То ли луч захвата, то ли эта ваша Сила. Словно сверху потянули за веревочку…       —Ах, тот самый спидер… — Кайло молча кивнул и усталыми шагами поднялся по трапу.       — Что это с ним?       — У него был тяжелый день. Можно сказать, свидание с судьбой. И теперь мы точно знаем, откуда взялся «гоночный болид», при помощи которого наш реактивный рыцарь так удачно успел с «корабля на бал». Просто позаимствовал его у растяпы-техника, — Рэй поежилась. — Странное какое чувство, все предопределено, все уже было, и мы просто марионетки, пляшущие в руках кукловода. А этот хлам зачем? — она указала пальцем на белые комочки полипластика.       Грей лукаво взглянул на девушку.       —У меня было немного времени, пока вы спасали мир. Когда блокирующий люк механизм отключился уже на 17 минуте, пришлось монтировать генератор магнитного поля для выравнивания внутреннего давления. А этот выкидыш военного производства неплохо распределяет напряжение в цепи. Ты не поверишь, те забавные человечки в белом расставались со своим обмундированием практически без особых уговоров с моей стороны.       Рэй улыбнулась первый раз с той минуты, как оба диверсанта вышли из туннеля.       — Когда ты не маскируешься под человека, ты бываешь очень убедителен. Мы можем стартовать?       —Да, конечно, — молодой человек засуетился, забрасывая в открытый люк инструменты и частично распотрошенные приборы. +++       Справа от входа, прямо на полу сидел Кайло Рен. Глаза его были закрыты, лицо осунулось. Резкий переход от активной деятельности к расслабленности не прошел даром.       Рэй наклонилась к нему:       — Придешь в рубку? Лучше пристегнуться, взлет будет жестким.       Кайло разлепил тяжелые веки.       — Через пару минут. Я потом наверстаю. Неужели не заслужил?       — Ты забыл добавить: «Ненавижу быть слабым», — сказала девушка без улыбки.— Правда, придешь?       Он мог бы придумать ответ получше, но произнес бесцветное «Да».       «Что ж, ложь — это тоже талант. И не всегда семейный» — прозвучал внутри головы голос Бена Соло.       Рэй смотрела на своего врага, склонившего голову в полудреме, и видела резкий классический профиль с широким лбом, горбинкой носа и крупными губами. Взъерошенные волосы легли в живописном беспорядке, но сквозь густую черную волну пробивалось к свету предательское ухо. Ресницы слегка подрагивали в такт невидимым мыслям, и подбородок исчерчен черными штрихами щетины. Таким она его и запомнила.