Сдаться...

       Йоханна выдохнула и сосчитала до трех, закрыла глаза и лишь слегка лизнула виски, но ей все равно показалось, что язык ее насквозь пропитан спиртом, а сама она дышит едким огнем. Девушка прикусила губу и взглянула на Тарью — та постукивала по бокалу тонкими пальцами, не обращая внимания на то, как косо на нее посматривал юнец с расстроенной гитарой, и каждый раз, когда он ударял по струнам, она поднимала бокал. Здесь, в этом затхлом баре, Турунен явно не чувствовала себя лишней и с удовольствием прикрывала глаза, когда едкая жидкость продирала ей горло. — И все-таки ненавижу столицу, — зачем-то сказала она, опуская бокал на стол. — Почему? — удивилась Йоханна, отставляя в сторону свой бокал. Не то что бы она так уж была привязана к Хельсинки, но здесь у нее было много знакомых, любимые места отдыха, студия звукозаписи, наконец. — Шумно и людно, — буркнула Тарья. — Не шумнее, чем в Буэнос Айресе, — Йоханна перевела взгляд на собеседницу. Еще несколько лет назад, когда Куркела «лечила» депрессию, помогая африканским детям, она уже тогда точно знала, что всегда вернется домой, при любых условиях и раскладах, ведь частичка ее сердца всегда принадлежала Финляндии. А Тарья объездила полмира и, вероятно, так и «не нагрела» себе места. — Не шумнее, — согласилась Тарья, теребя в пальцах салфетку, — Но здесь меня знает каждая собака. — А в Буэнос Айресе разве нет? — удивилась Йоханна, припоминая, как часто раньше Nightwish и Тарья едва ли не пересекались в одном и том же концертом зале. Зря они так с ней, зря. — И там знают, — кивнула Турунен, — Но там не лезут с расспросами, едва завидев меня на другом конце улицы. — Это так, — со знанием дела кивнула рыжая, — Но есть же что-то, что тебе дорого в Хельсинки, иначе ты не спешила бы домой, так, ведь?        Тарья хмыкнула и перевела взгляд на окно, собираясь с мыслями. Что там было, за этим окном, одним из сотни тех, что хранили в себе эпизоды из чужих жизней? Кто-то где-то кого-то ждал. Как ждал ее саму Марсело, как звонила по ночам маленькая дочка, как в гостинице нервничал Марко и предлагал переехать в Куопио. В глубине души Финляндия всегда будет ее домом, а жаркие страны вкупе с мужем — всего лишь эпизодами из настоящего. — Я слишком долго жила прошлым, — тихо ответила Тарья, — Тяжело отвыкать от старых привычек.       Турунен ждала от Йоханны ехидного комментария, но та молчала и грела в ладонях недопитый виски. Тщедушный юнец, наконец, решился и подошел к ним, балансируя гитарой. — Извините, пожалуйста, можно ваш автограф? — обратился он к обеим женщинам. — Вот тебе и столица, — заключила Тарья и потянулась за ручкой. — Так никто и не возражает, — ответила ей Йоханна, — Как тебя зовут, парень? — Туомас, — смущенно сообщил он, зная, что его имя пришлось как раз к месту и времени. — Да, вот уж так совпадение, — усмехнулась Куркела, протягивая подписанный листок, - Вот, держи, удачи тебе в музыке! И через секунду бледный от ужаса и счастья юнец уже со всех ног бежал из затхлого бара, а женщины переглядывались друг с другом и смотрели на опустевшую сцену. — Туомас… — задумчиво протянула Тарья, словно нащупывала давно забытый аккорд, — Не знаю, правда это или очередной столичный подкол, но он действительно чем-то на Холопайнена похож. — И чем же? — Не знаю, наверное, такими же дебильными очками, как были когда-то у него, — бросила Турунен, делая очередной глоток. Виски ударил в голову с непривычки, и теперь с каждым словом сложнее было держаться, — Ты не застала тех времен, когда мы так же шлялись по заплеванным барным сценам и думали, что застряли на них навеки, терпя скотское отношение и отказы, которым не было краю и конца! Ты не терпела Туомаса, когда он психовал после такого милого дня и грозился группу к чертям разнести, и… — Ты ведь за этим меня позвала, да? — перебила ее Куркела, пристально глядя собеседнице в лицо. — За чем? — не поняла Тарья, заглядывая в бокал. — Поупрекать, поиздеваться, позлорадствовать. — Нужна ты мне, — пожала плечами Тарья, — Да и на журналистку «Seiska» я плохо похожу.       Йоханна поморщилась при упоминании финского дешевого издания, охотящегося за сенсациями и набившего всем оскомину. — Ну да, не походишь, только у тебя в номере уже второй месяц живет Марко, наша группа летит ко всем чертям, а ты спокойно сидишь тут и упрекаешь меня в том, что я ничего не знаю и знать не хочу, — спокойно ответила Куркела, выделив слово «наша». — Ваша группа — это не мои проблемы, и моя жизнь с Марко — тоже. Холопайнену не привыкать писать длинные пронзительные письма. — Да что ты можешь понимать? — вскричала Йоханна, ударяя ладонью по столу, — Тебя всегда интересовала только твоя мордаха на афише и то, что у Туомаса между ног! Думаешь, я ничего не знаю?       Тарья криво усмехнулась и подалась вперед. — У тебя — мания величия! И у твоего мужа тоже. Вы думаете, что весь мир крутится вокруг вас и вашей группы, к которой ты имеешь весьма посредственное отношение. — Ты слишком долго жила прошлым, — едким тоном повторила Йоханна недавние слова Тарьи, заглядывая ей в глаза, — по крайней мере, вокруг тебя мир больше не крутится, и поэтому ты досаждаешь всем нам, лишь бы хоть кто-нибудь, как раньше, вспомнил о тебе!       Последнее слово она не договорила — пришлось замолчать, потому что лицо Турунен на секунду, но изменилось, и Йоханне показалось, что впервые она видит Тарью такой, какая она на самом деле есть: без ядовитой насмешки на искривленных в ухмылке губах и колких искр во взгляде она походила на потерянного ребенка, который не мог найти себе места под дождем. — Тарья, я… — А ты не такая идиотка, какой кажешься, — ровным тоном протянула Турунен, откидываясь на спинку дивана. — Ты ведь тоже не такая стерва, какую разыгрываешь всегда, — задумчиво пробормотала Куркела, внимательно изучая резко изменившееся лицо собеседницы, — зачем тебе это все? Почему тебе постоянно надо притворяться? — Это ты у меня спрашиваешь? — фыркнула женщина, отставляя в сторону безнадежно пустой бокал, — у своей совести спроси, может быть, и найдешь подходящий ответ. — Моя совесть дает мне спать по ночам, — ответила Йоханна, подзывая официантку и осведомляясь у той, есть ли хоть малая надежда отыскать в этом заведении кофе. — Что вы, вообще, все взвились? Марко — взрослый мальчик! — не выдержала Тарья, так и не дождавшись от Куркелы очередной едкости. — А ты взрослая девочка, потому, может, пора уже вырасти, наконец? — ровно ответила Йоханна, принимая из рук официантки чашку кофе. — Это ты мужу своему скажи! — огрызнулась Тарья, откидываясь на спинку стула.       Куркела не ответила. Она долго что-то рассматривала на опустевшей сцене и грела руки о белую когда-то чашку. Тарья исподтишка рассматривала собеседницу. Спроси ее кто-то сейчас, зачем она начала этот странный разговор с Йоханной, у Турунен вряд ли бы нашелся ответ. Может, хотелось прикоснуться к прошлому, которое ей ничего, кроме боли, не принесло? А может, хотелось понять, что это за женщина, пленившая сердце и талант Туомаса? Йоханна перебросила через плечо свою длинную французскую косу и уставилась в чашку. Одна из сотен таких же. Синие глаза, крашеные волосы, давно уже ставшие ее визитной карточкой, довольно широкий диапазон голоса, которым она толком не пользуется. Отсутствие амбиций. С ее данными и связями Туомаса, Йоханна давным-давно могла бы ездить по Европе, а она вместо этого строит из себя невесту Питера Пена, образ, никак не соответствующий третьему десятку. Что такого она в себе скрывала, чего не было в Тарье? Как бы там ни было, порой Тарья вспоминала свои первые шаги с Nightwish, и ей становилось грустно. — Мужу, говоришь? Может, и скажу, когда он в очередной раз разрушит себе жизнь ради благополучия вас всех. Что ему мешало, например, отсудить у тебя права на его собственные песни? Нет же, он до сих пор вспоминает «End of an Era» как лучший концерт в жизни группы. Тебя не было, когда он часами смотрел в одну точку, а телефон разрывался от настойчивых звонков журналистов, маньяков и «осиротевших» фанатов. А я была. Он сидел и молчал, а я пыталась впихнуть в него хоть чашку бульона и отобрать бутылку. Тогда надо было вырастать, Тарья, сейчас — уже бесполезно! — А он неплохо запудрил тебе мозги, я смотрю, -сквозь зубы процедила Турунен, делая большой глоток и чуть не подавившись, — Он наверняка наплел тебе о том, какая я эгоистичная шлюха, не ценившая ранимую душу поэта, вот только не ты сидела на обхарканном полу студии, подбирая сопли, когда он — не тебя — называл «сукой, которая и ноты нормально не может спеть», не тебе, пьяный вдрызг, он закатывал громкие истерики и качал права на бедненького убиенного ребенка, наплевав на мои страдания, планы, возможности, в конце концов, когда… Тарья запнулась на полуслове и громко выдохнула, едва справляясь с внезапно нахлынувшими воспоминаниями. — Что, он не рассказывал тебе этого всего? — фыркнула она, глядя на побледневшее лицо Йоханны, — Правильно, не портить же имидж несчастного дэдбоя из-за какой-то «эгоистичной шлюхи» вроде меня. — Ни разу. Никогда в жизни он не говорил плохо о тебе, — прошептала Куркела, опуская глаза. Тарья посмотрела на нее — и ничего не сказала, оборвав назревающую исповедь на самом вдохе — она и так уже позволила себе зайти слишком далеко. — Знаешь, я… мне нужно выйти, а ты… посмотри пока, вдруг что-то съедобное есть, — пробормотала Тарья, с грохотом отодвигая стул в сторону.       Йоханна проводила ее долгим задумчивым взглядом и запустила пальцы в свою рыжую шевелюру. Не оборви она Тарью секунду назад, то, возможно, узнала бы много интересного из прошлого Туомаса. Не то что бы Йоханна испугалась, скажем, Америки ей госпожа Турунен не открыла, многое Куркела слышала сама, что-то рассказывал сам Туомас, какие-то неприятные вещи после пятой бутылки водки разболтал Марко. Йоханна не имела права судить их всех, но и не вмешиваться она тоже не могла. Она знала: все уйдут, а она останется рядом с Туомасом. Не за прошлое она его любила, не за прошлое…. Тарья не хотела ее уязвить, после всего сказанного Йоханне хотелось лишь пожалеть эту брошенную всеми, запутавшуюся женщину, но Тарья не взывала к ее жалости.       Тарья вышла из бара и хлопнула дверью. Впервые в жизни ей хотелось курить. Она сболтнула лишнего: уж кого, но Йоханну в последнюю очередь стоило посвящать в подробности ее с Туомасом не слишком веселого прошлого, однако она, Тарья, сорвалась. Да… себя не обманешь: ей было одиноко и в этом городе, и в этом мире, хотелось встретить хоть кого-то, кто был способен понять ее тогда, когда она сама себя уже давно не понимала. Хорошо бы завести сайд-проект на стороне, только кому она с этими проектами нужна? Ей даже вернуться больше некуда.       Тарья надрывно вздохнула, — не надо было сегодня пить — и подставила лицо под дождевые капли. — Что, пришла злорадствовать или домогаться с нравоучениями? — наспех вытирая слезы, спросила Тарья, когда услышала шаги за спиной. — Я заплатила за нас обеих, — тихо сказала Йоханна, приближаясь к ней, — наверное, пора идти по домам. — Так иди, что тебя держит? — огрызнулась Турунен, по-прежнему не оборачиваясь к ней, — мне здесь няньки не нужны. Медленный, тягучий дождь все разрастался в поток из белого шума и холода, в ночном мраке то тут, то там вспыхивали красным фары машин, и ветер хлестал по стеклам, врываясь в чужие комнаты. Йоханна дышала на промерзшие ладони и молчала: ей нечего было сказать этой женщине, которая пряталась от всех под проливным дождем и, украдкой вытирая слезы, убеждала всех, что не умеет плакать, и говорить что-то было незачем. — Тарья… — Тебе жаль и все прочее, я знаю, — откликнулась Турунен, не скрывая дрожи в голосе, - иди. Нечего тебе здесь делать. — Лекарства от гриппа нынче дорогие, — ответила Йоханна, вставая перед Тарьей, — Пожалей второй конкурсный день.       Так они и стояли, глядя друг другу в глаза. Каждая думала о том, каким же странным образом жизнь свела их здесь, тех, кому некого и нечего было делить, но которые, все же, пытались. Они так и не сумели разгадать друг друга, а минувшая встреча казалась ошибкой, в сумочке Йоханны разрывался телефон, но она по-прежнему молчала. — Да возьми ты его уже, наконец! — не выдержала Тарья.       Йоханна кивнула и открыла сумочку, но в этот момент в метре от них затормозило такси, и оттуда выбежал взволнованный Марко. — Тарья, что ж ты, черт возьми, делаешь? — крикнул он, подбегая к ним.       Турунен удивленно посмотрела на Йоханну. Та улыбнулась. — Я не умею жалеть, но, может, он умеет?       Марко сбросил с себя пиджак и повел Тарью к машине, напоследок прошептав: — Спасибо, что ли, Йо….