Насколько хватит твоего воображения. Ч. 1. Безнадежно

Вера на ходу инициирует обратный звонок, умоляюще подняв глаза к небу, и прислушивается к четкому мужскому голосу ответившего буквально сразу. Канадский поверенный математически скрупулезно констатирует факт неполных двух недель ее пребывания в стране в текущем году против предусмотренных двадцати шести. Вера бессильно вздыхает на его вопрос, сможет ли она провести всю вторую половину года в Канаде. Она снова, уже который год подряд дает расплывчатое обещание, что в следующем году более серьезно отнесется к своему канадскому статусу, и поверенный, еще раз напомнив об условиях получения гражданства, прощается. Спрятав мобильный, Вера поднимает глаза на кричащие рекламные щиты и витрины торгового центра с канцелярией и безделушками для творчества, добрая часть площадей которого сдана в аренду косметологическим сервисам, и проходит мимо – вдоль по Сансет-Бульвару. Очутиться в «настоящей» загранице когда-то казалось вздорной девчонке из глухого постсоветского городка неосуществимой мечтой. Которая все же сбылась. Получение же канадского резидентства четыре года назад освободило от буквально крепостной привязки к стране происхождения, значительно упростив вояжирование по миру. Понятно, что национальный апгрейд случился не без участия и денег Мэтта. И когда в начале того года Вера получила сертификат с датой регистрации первого скрипта, зафиксировав авторские права, именно Мэтт додавил идею найти агента на ставку, который бы занимался продажей Вериного сценария. В тот январь вообще многое было переосмыслено, когда произошедшее с сестрой Тома по-новой заставило глянуть на прошлое и задуматься о будущем. Как о совместно-музыкальном в расширенной компании MUSE, так и личном – каждого из участников и приближенных группы. Фронтмен заявил, что хотел бы для приведения мыслей в норму слинять из Британии подальше и один, а Дом, Крис и Том, зная, что бобылем он все равно и шагу никуда не сделает, благославили в путь. Когда самолет нырнул под ватно-облачный непроницаемый слой, внизу прочертились горные хребты, по склонам облепленные темной зеленью, словно мхом, а между ними разветвились проймы глинисто-бежевых долин. Локацией для паломничества Мэтт выбрал страну, именованную последней Шангри-Ла на Земле – благодаря почти нетронутой равнинно-горной природе и тщательно поддерживаемым буддийским традициям. Королевство Бутан. Единственная на всю страну аэропортовая полоса, ровнехонько укатанная вдоль виляющей низинной речки, с высоты птичьего полета выделялась отчетливой геометрической искусственнностью. И, очевидно, славилась опасностью – как позже хвастались гиды, не каждый пилот был способен здесь приземлиться. Что сразу показалось непривычным и даже подозрительным по выходе из аэробуса – абсолютная безмятежность и цветастые деревянно-каменные строения в два-четыре яруса квадратными пирамидами. Никакой спешки и протокольной организованности, диктующей циклы посадки-выгрузки. Самолет буквально подкатил к «терминалу», и многие высыпавшие наружу просто глазели вокруг, стоя тут же на вытянутой аэродромной площади. Филигранно резные и пестро расписанные деревянные рамы окон и дверей, выступающие над каждым этажом карнизы, уложеннные зеленым гонтом крыши и выкрашенные в торжественно белое стены – на фоне возвышающихся холмов – казались атрибутами совершенно иного мира. Сделав несколько фото телефоном, Мэтт принял звонок: гид с водителем ждали их с Верой по другую сторону «аэропорта». Улыбчивые смуглокожие парни-азиаты неопределенного возраста в национальных подпоясанных балахонах с вывернутыми наружу рукавами – несмотря на календарную южноазиатскую зиму, хоть она и была теплей британской – встретили радушно. Когда с учетом местного колорита Вера уже начала опасаться брички с ослами или телеги с пони, средство передвижения оказалось вполне современным – довольно свежий паркетник Hyundai. К отельному комплексу, спрятанному в густой растительности холма, извилистая дорога привела за считанные минуты даже при скорости в лимитированные тридцать километров, и Мэтт уже хотел было наскорую заселиться и поехать смотреть одноименный с речкой Паро город, как его пыл быстро остудили. В Бутане никто никуда не торопился и, наверное, даже время тянулось медленней. Гид убедил неугомонных прилетевших тем вечером обойти территорию отеля, лишь уклончиво отметив, что она «большая». Откровенно говоря, находившись два часа и надышавшись чистым, последождевым лесным воздухом, Вера с Мэттом сами запросились в номер. Аскетический модернизм гостиничного жилища – ничего лишнего – органично сочетался с восточной утонченностью в огромной фреске над кроватью, пестрых тканых коврах и шикарным видом за окном на долину в смеркающемся вечернем свете с мелкой россыпью деревенских огней. Выключив телефоны, чтобы забыть о цивилизации, потушив внутрикомнатную печку, потому что воздух становился слишком сухим, и обсмеяв идею трех одеял на кровати, пара свалилась в сон. С утра, впрочем, видимо, и пяти одеял показалось бы мало: за ночь огромная комната посвежела до температурного уровня «стужа», и собираться пришлось скрежеща зубами и трясясь в мелкой лихорадке. Пасмурным утром тяжело было разглядеть что-то, кроме белого пятна в зелено-сером горном пейзаже, стоя недалеко от пятачка-стоянки. Отсюда начиналась пешая дорога к монастырю Таксанг-лакханг, также известному как Гнездо тигрицы из-за уникального расположения вверху прямо на склоне утеса. Туда, где горизонт выгибался немалыми верблюжьими горбами, обычно и тянуло всех приезжих искателей внутреннего баланса, кто хоть что-то слышал про Бутан. Восхождение к знаменитому священному храму заняло три вместо обычных двух часов: размытая дождем тропа местами была скользкой, иногда край уступа ничем не ограждался от крутого склона, – но тернистая прогулка того стоила. Наедине с безмятежной природой, аккуратно шагая и вслушиваясь в эзотерические легенды-мифы о последователях Будды, встречая на пути горные мини-водопады, разглядывая движимые водой молитвенные деревянные барабаны, расписанные вкруговую мантрами, и развевавшиеся ритуальные цветные флаги – в Гнездо тигрицы пара уже явилась под впечатлением. Вековая архитектурная реликвия будто и впрямь сочилась и переполняла чистой энергией: усталости не ощущалось, простота и даже грубость монашеского быта казались оправданными, религиозные песнопения – гармоничными, а вид на развернувшуюся внизу панораму – окрыляющим. Местные обитатели, наверное, знали не только свое прошлое, но и будущее. Пришельцам же оставалось лишь молча наблюдать и учиться верить. За две с хвостиком недели в южноазиатской стране Мэтт с Верой остановились еще в пяти городах, как-то даже по разу заночевав в монастырской келье и фермерском доме. Обошли еще с дюжину крепостей и храмов, включая и диковинный монастырь Чими-лакханг с фаллосами в виде реликвий для благословения. Гид с водителем, который вторым провожатым всегда ходил с ними, поинтересовались, вдобавок с откровенной серьезностью, не хотела бы ли пара завести детей. Оценив обрядовый жест монастырского ламы в ритуале избавления от бездетности – вдумчивая просительница легонько заработала по макушке вытесанным из дерева и слоновой кости «жезлом любви», – Вера отчаянно замотала головой. Легенда о «сумасшедшем святом», наводнившем храм фаллическими символами и практиковавшем подчас шокирующую, а иногда забавную религиозную службу, убедила Мэтта перестать загадочно улыбаться и удивленно округлять глаза. После этого даже замеченное в столице Бутана на ресторанной вывеске вульгарное «сперма» – cum/«конча» – выглядело обыденным. А вырисованные на домовой стене жилого квартала огромные розовые члены – для отпугивания злых духов, а не «лечения» бесплодия на этот раз – и подавно. Все же один из пары точно мог похвастаться плодовитостью: за время путешествия Мэтт накатал пять песен, которые могли бы очутиться в новом альбоме. Изоляция от мельницы современной жизни, крошившей в бешеном темпе неприбыльные, не нацеленные на заработок начинания, подарила время на себя и для себя. Чтобы проживать каждый момент с осознанием его значимости, ощущать невидимую связь со всем окружающим, а занимаясь любовью не спеша и прочувствованно, ценить своего партнера как высший подарок в жизни. По возвращении Мэтта в Девон фигуранты MUSE в полном составе обсудили, с какой стороны подгрести к записи нового – четвертого – альбома, и пришли к трем заключениям. Первое – продюсировать самим, что было идеей Мэтта. Второе – записывать треки, как душа потребует и без оглядки на то, каким образом они смогут исполнять их на сцене вживую – в прошлом существенный ограничитель ранней дискографии. Теперь с Морганом в помощь можно было не переживать, как троица одновременно сыграет на пяти инструментах. И третье решение – изолироваться от внешних источников информации, согласно Крису. Как производная этого пункта – отгородиться от жен и подруг, «чтобы мы все были в равных условиях», со слов Дома. Мэтт ляпнул, что хотел бы захватить Веру, так как она его не отвлекает, а Дом отрезал: «Говори только за себя», – и фронтмен нахмуренно замолчал. В качестве студии выбрали уединенное французское шато, окруженное виноградниками, на что Вера иронично кивнула: «А «не пить» вы включили четвертым пунктом?» Время записи как раз пришлось на срок, когда ее сестра должна была родить, поэтому в феврале того года дом Мэтта опустел: тройка уехала «на виноградные плантации», а Вера – к матери в провинциальный городок. Люба хоть и была младше Веры на три года, но вышла на несколько сантиметров ростом повыше и обычно смотрела слегка сверху вниз. Однако сейчас, на девятом месяце беременности, обутая в ботинки на низком ходу, сестра поднимала голову, разговаривая со снаряженной неизменными каблуками, когда они шли по улице рядом. Миловидное лицо с аккуратным носом, и даже с животом просматривалась точеная осанистая фигура; единственный недостаток – Люба слегка прихрамывала на правую ногу: результат детской травмы от посещения кружка гимнастики. Вера тащила огромный пакет – результат посещения магазина – и краем уха слушала расписываемые подробности будущего счастья материнства. За два года, что она провела с Мэттом вдали от родственников и этого городка, казалось, что и люди, и общая атмосфера здесь катастрофически поменялись, потускнели и скукожились. В какой-то момент Люба дернула ее за рукав: «Ты меня вообще слушаешь?» – и Вера очнулась: «Кто, я? Да, я иногда... Какие, еще раз, витамины?» Люба расстроенно махнула на нее рукой, а Вера смущенно спрятала подбородок в стоячем вороте куртки. А может быть, наоборот, это заехавшая в родительский дом стала беспечней за то время, что провела вдали? В тот день Любин муж, важная шишка местного разлива, как нельзя кстати умотал в другой город по какой-то работе, и сестра решила устроить импровизированный мини-девичник в своем доме, собрав подруг и с присутствием Веры. Подружки все были замужем или встречались, и разговор от общих тем «вино-кино-домино» быстро перекочевал в русло обсуждения и сравнения аспектов личной жизни. Вера не участвовала, а только наблюдала за беседой, растянувшись в просторном кресле и свесив ноги через подлокотник. Вечные женские темы: готовка, уборка, болячки, дети – у кого они были – и внешний вид. Тема секса всплыла где-то через час. Вера повела бровью, слушая про арифметику разов в неделю по каждому виду контакта, и когда сверка в кругу подруг была подытожена, все уставились на нее с немым вопросом в глазах. Вера обсмотрела присутствующих и вжалась в кресло: «Может, следует начать с того, что эрекция – это не ордер немедленно бежать и ублажать мужчину, а хороший повод для экспериментов с вашими оргазмами?» Блондинка в кресле напротив засомневалась первой: «И ты хочешь сказать, что всегда кончаешь?» Выдохнув, явившаяся из другого мира потянула: «Ну, не всегда так глубоко и ярко, как хотелось бы, бывает и совсем поверхностно, но в общем-то...» – и оживилась: «А иначе в чем смысл вообще ему при вас ширинку расстегивать?» Подруга с пышной грудью «завидуйте молча» хохотнула следом: «Ну да, сказки и литературку все читали. А в жизни? По этим фоткам такого боевого духа в тебе совсем не заметно, как твой этот ведет себя...» Быстро зажмурившись, Вера открыла глаза и мотнула головой, как будто пытаясь проснуться и вникнуть в суть услышанного: «А что именно в этих фото не так?» Люба, по всей вероятности, хорошо успела просветить свой коллектив, и Вере перечислили самые эмоционально заряженные снимки. Серия из трех фото с общей подписью «Мы за грязный и дешевый секс», где Мэтт демонстрировал ладонь в черном дактилоскопическом порошке, обнимая Веру за плечи; затем вымазывал ей лицо; и на третьем фото пара целовалась а-ля «высосать лица друг друга», а на Вериной щеке красовался след от немалой пятерни Мэтта. Еще – фото, где, стоя за Вериной спиной, он с кривой усмешкой превосходства одной рукой тянул ее назад к себе за волосы, а второй подхватывал спереди за шею. Еще – уверенно расставив ноги, Мэтт придерживал гитару за гриф, так что основание «Мэнсона» касалось пола, а низ головки находился аккурат напротив фронтменовского паха; Вера – на коленях перед Мэттом, в профиль ко зрителям – одной рукой обвивала его ногу, второй – шею гитары поверх фронтменовской ладони, а языком притрагивалась к правой, ровной, лишенной шести колков стороне гитарного верха. Шатенка, сидевшая на диване и на колени которой отдыхавшая Люба положила голову, безапелляционно прокомментировала: «Они вульгарные, если не сказать унизительные». Вера усмехнулась, качнув головой: «Для меня это всего лишь вопрос доверия, глубины и вкуса». Скептическая тишина непонимания завершилась вопросом, как эти позы могут вообще ей нравиться? Вера выдохнула и попыталась: «Хорошо, если взять и абстрагироваться от личностей на фото и того факта, что это в большей степени самопародии, если представить, что вы не знаете этих людей, а просто присмотритесь, задумайтесь над месседжем, который хотел донести фотограф: фотография – это ведь тоже вид искусства. Что вы видите? Первая серия снимков – протест против маркирования личности, кодификации, нивелирования. Далее, второй снимок – констатация факта существования домашнего насилия, третий – двойственность желаемого и действительного. Или любое другое объяснение, все зависит от смотрящего». Удивленная тишина отторжения. Вера склонила голову к плечу и попробовала мягче: «Он себя так ведет, потому что мне это нравится, и я хочу эту видимость его доминирования. Пусть внешне и на отдельно взятых фото это грязно, дешево и грубо, но это мой способ выразить ему свое доверие и отношение. И чувства – разные, порой очень...» – и с акцентом, ясно и четко добавила: «Но могу заверить, ничего не происходит между нами, что бы шло вразрез моим желаниям в сексе». Следующие минут десять они спорили о стандартной для местного семейного менталитета логике отношений. Ситуацию «он хочет – она не хочет – он уходит налево» Вера просто обозвала «моральной и половой распущенностью». Шатенка на диване сразу же ввернула шаблонное: «Все мужики изменяют». Вера мельком глянула на Любу, когда на микросекунду исказилось лицо сестры, и продолжила баталию: «Если полигамность как отражение животного мира ставить выше социальных норм, то они и будут. Вы ж им сами находите оправдание». Но шатенка не унималась: «Ты ведь не можешь быть уверена, что и где твой сейчас делает», – а Вера не моргнув отрезала: «Пишет музыку или напивается вином. Но если все время шпионить или подозревать, зачем нужен такой мужчина вообще?» Цикличный тупик. Отношения в этом мирке, как оказалось, нужны были ради отношений. Для налаживания быта, потому что так принято, так делают все, потому что дети – смысл жизни, потому что женщинам тоже нужны постельные маневры – для здоровья и как спасение от одиночества с шаблонным стаканом воды. Слушая доводы, утяжеленные аксиомой «ты не одна – тебе не понять», Вера задумчиво рассредоточилась, чуть ли не проникнувшись безысходным духом дуализма в местном укладе и не начав вспоминать прежнюю жизнь до Мэтта, как ее взбодрил телефонный звонок. Глянув на экран и улыбнувшись, она извинилась и покинула гостиную комнату. Спешно уединившись, Вера бойко ответила на звонок: «Привет, ты от Дома хорошо спрятался?» – и закрыла глаза при звуке знакомого голоса в ответ: «А, привет, нет необходимости. Он, он надулся на меня и ушел из дома». Вера хмыкнула: «Опять разошлись во мнении? А Крис на чьей стороне?» – и Мэтт затараторил: «Крис уже надрался, так что его мнение прибудет только завтра, но я и так знаю, кого он поддержит... Две недели, блин, две недели, отличное место, живописная природа, солнечно каждый день, я набросал двенадцать синглов, но как доходит до записи, я хочу более вдумчивые, Дом – более роковые, но я совсем не чувствую их тяжелыми... Ладно это, но только пробуем что-то проиграть – сразу возникает хозяин на пороге...» Вера перебила: «Не поняла, он что, до сих пор там ошивается и проверяет?» Мэтт воскликнул со смехом: «Как будто я собираюсь что-то украсть, начать вызывать духов или спалить его шато!» Финал прозвучал так возмущенно-комично, что невозможно было не засмеяться. Выждав паузу, Мэтт выдал: «Тебя там еще, надеюсь, не обратили в местную религию?» Вера вздохнула: «Сейчас у сестры дома, тема обсуждения – отношения между женщинами и мужчинами», – и теперь засмеялся Мэтт: «Ты попала!» Вера усмехнулась, однако тут же посерьезнела: «Да я в порядке, отбиваюсь, но... мне ужасно не хватает тебя...» Мэтт вздохнул в унисон: «Сейчас пришлю свою утреннюю физиономию». Пообещав, что будет ждать, Вера попрощалась: «Безнадежно», – и он откликнулся: «Бесконечно». На ее мобильный прилетели два почти одинаковых фото, где Мэтт расслабленно полусидел-полулежал на полу, опираясь на переносной кофр для музыкального оборудования за спиной: в черном пиджаке и любимых широких брюках, платочный шарф небрежно повязан на шее, волосы по-будничному не уложены, одна нога подвернута под себя. На коленях – серебристая и фигуристая Chrome Bomber с подключенным кабелем усилителя. Пальцами одной руки Мэтт напряженно сжимал гриф, а второй – рычаг тремоло, словно кто-то собирался отнять у него гитару. Взгляд – от растерянно-грустного до встревоженно-напуганного. Отправив взамен свое ммс, Вера еще какое-то время рассматривала недавно полученный снимок, и на глазах проступили слезы. Меньше всего хотелось, чтобы Мэтт чувствовал себя плохо: его голос с нисходящими вокальными переходами, как выплеск разочарования и боли, его потерянный вид, словно все бросили и забыли, – каким-то невыразимым образом всегда задевали и выворачивали. Сестра зашла на кухню и притормозила, так не дойдя до цели, видимо, заметив Верино лицо, а пойманная врасплох быстро отмахнулась: «Never mind. I'm just fine. It's all gonna be all right, once I'm back and he's there». Люба непонятливо нахмурилась: «Переведи», – а Вера усмехнулась: «Я просто скучаю». Сестра недоверчиво сощурилась: «Ты его действительно любишь?» – но Вера помотала головой, грустно улыбнувшись: «Нет, я одержима им». Несколько секунд покаявшаяся решалась задать аналогичный вопрос, но мелькавшая в памяти реакция сестры на тему измен переборола интерес и вежливость. Потом, чтобы не волновать. Однако по вселенскому закону подлости, находящему подтверждения в самый нежелательный момент, в этот миг лицо сестры исказилось, она вскрикнула, положила руку на низ живота и глянула вниз. На пол по ее ногам стекала вода. Вера подскочила к Любе и схватила за руку: «В больницу?» Сестра закивала. На ее вскрик сбежались подруги и, увидев расползающуюся лужу, стали наперебой гомонить, что делать первым: звонить мужу, Любиной матери или вызывать скорую. Закрыв снимки Мэтта на телефоне, Вера глянула на время – было 8:50 вечера. Потом бросила взгляд за окно, где стояла машина Любиного мужа: «Где ключи от джипа?» Галдеж стих, и на нее опять все уставились. Вера сухо выдала: «Вызовите такси, больше не надо никому звонить, мать пусть спит, ее муж пусть...» – выдавила с иронией, – «работает», – и продолжила: «Мне надо, чтобы кто-то один поехал с нами сейчас и еще второй без спешки собрал Любины вещи и затем привез на такси». Десятью минутами позже она гнала машину по ночному зимнему городу, пока Люба на коленях блондинки лежала на заднем сидении и прислушивалась к своим ощущениям – отсутствие схваток при потере околоплодной воды было не очень хорошим знаком. К одиннадцати ночи Вера разогнала подруг из родильного отделения и осталась в палате с сестрой одна, вытребовав отдельную комнату без других рожениц. К часу ночи у сестры в конце концов начались схватки, и небеременная за компанию бродила с ней кругами по комнате, вспоминая общие истории из детства и пытаясь отвлечь вопросами о будушем ребенке. К шести утра, когда паузы между схватками уменьшились, а продолжительность и интенсивность возросли, Любу увели в родзал. До семи утра Вера ждала в коридоре, вздрагивая при криках сестры за дверью и наблюдая просыпавшихся и выползавших в коридор сумчатых обитательниц заведения. Те, вразвалку прокатываясь мимо, в свою очередь косились на ее убийственные каблуки и далеко не беременный, худой вид. К восьми Люба с новорожденной дочкой и Вера наконец спокойно выдохнули, очутившись в индивидуальной палате на этаже матери и ребенка. Пока Вера, держа на руках, рассматривала мелкий сопящий комок сестриного обожания, Люба обзвонила родню и отэсэмэсила подругам. Когда через пару часов умиленная Надежда заняла караульный пост, Вера уехала в родительскую квартиру, оставив машину Любиного мужа под окнами, и плюхнулась на кровать в той комнате, что когда-то была ее. Через неделю после рождения дочери, когда Любу уже выписали из роддома и она успела вернуться в двухэтажный мужний дом, Леша привез «своих девочек» на выходные к Надежде. Под предлогом того, что у деловой встречи планируется продолжение и он желал бы пригласить компаньонов ночевать домой, но так, чтобы не стеснять их семьей с маленьким ребенком. Вера молча и хмуро досмотрела, как Леша занес и поставил в коридоре сумки с Любиными вещами. Надежда посетовала на тяжелую работу Алексея, и тот уверенно заулыбался и выдал что-то в духе «пока плывет, надо ловить». Наскоро попрощался с Любой, кивнул матери двух сестер, мимолетно кинул взгляд на Веру и скрылся за дверью. Люба разместилась в своей бывшей комнате, и Вера помогла ей разобрать вещи. Малютка заснула после кормления, и хозяйка квартиры с дочерьми заняли диван и кресла в зале – будто на семейном совете в старые школьные времена. Тема разговора, правда, совсем отличалась от пионерской. Вера с лаптопом на коленях неизменно слушала, но не вмешиваясь, и, по устоявшейся традиции, естественно, в какой-то момент внимание переключилось на нее с вопросом матери: «А ты когда планируешь строить семью?» Вера подняла глаза с экрана: «У меня уже есть партнер, спасибо, что спросили», – но Надежда и не думала отставать: «Почему он тогда не женится? Ты же сама понимаешь, что он не для семейной жизни. Мальчишка. Ветер в голове и шило в одном месте. К тому же далеко не красавец». Вера мотнула головой: «Во-первых, ему всего двадцать семь, а по их меркам – это еще действительно мальчик. Во-вторых, может быть, я тоже еще не хочу пускать корни. И в-третьих, он красивый, если смотреть под правильным углом». Люба вставила, хихикая: «Крысеныш Мэтт. Он в профиль на крысу из детского фильма похож!» Вера категорично повернула к ней лицо и развела руками: «В чем проблема? Не смотри на него в профиль!» Вклинилась Надежда: «Проблема в том, что тебе уже двадцать пять, ты же не собираешься в сорок рожать? Сидишь с ним в его подвале да причесочки ему делаешь для концертов. За собой бы лучше следила: не красишься, носишь все серое. Одно название, что за границей живешь». Вера набрала воздуха и подняла вверх глаза, а Надежда продолжила: «А насчет партнера, у артистов сегодня одна, завтра другая. Он тобой пользуется, наиграется и бросит. И вообще, мне две гадалки сказали, что из-за него не будет тебе жизни. Лучше сделай выводы заранее». Вера язвительно кивнула: «Еще к двум сходи, они тебе расскажут все, что захочешь услышать», – и, глянув в монитор, более ровным тоном закончила: «Но рассчитывать и правда лучше только на саму себя». Мать переглянулась с Любой и науськивающе потянула: «Ну и когда ты собираешься что-то менять?» – а Вера сухо отчиталась: «Уже поменяла. Я купила дом». Надежда уставилась недоуменно: «Где, здесь?» Но Вера спокойно пояснила: «В Канаде, для резидентства», – и обратилась к сестре: «Не хочешь со мной уехать в Канаду? А то твой Алеша-искусник-в-партнерских-переговорах поиграется и бросит, судя по намеченному тренду. Но выводы же надо делать заранее». Люба вмиг растеряла все признаки веселости и любопытства, с вытянувшимся лицом поднялась и вышла из комнаты. Надежда с укоризной покачала головой, смотря на Веру: «Как ты можешь быть такой черствой?» Но полужительница Канады отразила взгляд: «Не подменяй понятия. Это сарказм, а черствость – это выгнать жену с недельным ребенком из дому». Еще через неделю MUSE полным трио распрощались с лазурной Францией и улетели домой: за все время в студии получилось записать только два трека, и желание продолжать в таком же темпе и настроении иссякло. В аэропорту Веру Мэтт встречал один, и, судя по округленным глазам, неестественно долгому молчанию и постоянному заглядыванию в лицо, Верин обновленный экстерьер – красно-черная шевелюра и бирюзовые линзы под накладными ресницами – впечатление произвел. Вышагнув наружу из аэропортового гула, Мэтт не выдержал: «Это то, как в вашей стране женщины экипируются перед охотой на мужчин?» Вера засмеялась: «Это называется следить за собой». Мэтт сморщил переносицу: «Чтобы следить за собой, надо для начала выглядеть собой», – а Вера на ходу подхватила его под руку и прижалась: «А может, я всегда представляла себя с зелеными глазами и кровавыми волосами». Не проехав и треть пути и, вероятно, наигравшись в переглядки и наэлектризовавшись от нескончаемого Вериного ерзания в пассажирском кресле, Мэтт вывернул на обочину и сухо скомандовал «На заднее сиденье, живо». Залетев обратно в салон и чуть ли не стукнувшись лбами, они намертво впились друг в друга, лихорадочно содрав джинсы с одной и расстегнув брюки второго. С любимыми, неизменно широкими черными штанами Мэтт расставаться не желал, хоть тресни – для фотосессии был готов терпеть и выщипывание растительности на лице, и чистку ногтей, и стягивающие аксессуары в виде галстуков и подтяжек, но только не зауженные джинсы. Устав слушать контраргументы про «ноги как две булавки в стакане», во время очередной примерки Вера затолкала брюки Мэтта в сумку, заявив, что он либо пойдет домой без штанов, либо в присмотренных белых джинсах. Мэтт выбрал менее комичную альтернативу. Позже удалось внушить, что новый фасон ему идет, и Мэтт согласился, что белый выгодно полнит его «в нужных местах». Нагулявшись по центральному Лондону – от величственного собора Святого Павла до разукрашенных стрит-артом полуразрушенных зданий на Ханбери-Стрит – выхоленная троица музыкантов разжилась начальными материалами для промо, а Вера с Мэттом – дюжиной фото в личный архив. После месяца холостой отсидки на виноградниках и в режиме низкого старта перед второй записывающей сессией две третьих группы Мэтта – если считать по головам, а не по фактическому калибру ее участников – в компании с вечными сопровождающими занесло из слякотной зимы в тайваньское лето. Том, Дом и Вера с Мэттом брели по шумной центральной аллее торгового квартала в Синьбэе, глазея на ярко освещенные и заманчиво расцвеченные витрины по обеим сторонам. Сквозь какофонию помеси восточной певучей и западной грохочущей музыки донеслись, как перекличка, их выкрики: «Рубашки», «Каблуки», «Леопардовый пиджак», – и четверо завернули в один из частных магазинчиков. С лету уткнулись в прилавок администратора справа и двинулись налево в основной, более просторный зал с выряженными манекенами и вешалками одежды. При близком рассмотрении Дом остался недоволен примеченным леопардовым пиджаком, и они с Томом почти сразу переметнулись в соседний бутик. Вера с Мэттом выбрали по паре шмоток и, не найдя огороженного места для переодевания, обратились к владельцу. Примерочной кабинкой служила вся площадь торгового зала, которую хозяин бутика задернул шторой, эмоционально комментируя с половиной слов на тайском. Портьера буквально проехалась перед их носами, и Вера с Мэттом переглянулись и тихо засмеялись. Обернувшись, Мэтт заметил на ближней стойке с вешалками рубашку с аляпистым принтом мультяшных героев: «Ха, глянь, какая веселая компания», – и потянул Веру туда. Подняв левую полу рубашки с каким-то розовым пуделем-конем, он анимировал картинку, шевеля тканью и исказив голос на хрипло-шипящий: «В нашем зоопарке пополнение!» Вера тонким голоском оживила крокодила-единорога на соседней стороне: «И хозяин зоопарка, похоже, рад!» Зверюшка Мэтта «посмотрела» на штору: «Поэтому поспешил закрыть ворота», – на что Верино животное отозвалось печально: «И теперь нам отсюда никак не сбежать». Оба кукольника-театрала беззвучно засмеялись. Самое типичное занятие для взрослых людей в кабинке для переодевания, даже если она размером с комнату. Приблизив лицо к Мэтту, Вера поцеловала его сквозь смех, и бросивший смеяться в момент отреагировал, прильнув к ее рту. Озорство выветрилось, пара выровнялась, и Мэтт притянул Веру к себе, прочно зафиксировав лицо в руках, не выпуская. Она вжалась в ставшее напряженным тело, чтобы в следующую секунду начать раскачиваться в такт скорее неслышимой внутренней мелодии, чем звучавшему восточному напеву. Мэтт неторопливо потерся о бедро, протиснув ладонь за пояс Вериных джинсов, а она вытащила наружу подол его рубашки, чтобы коснуться голой спины. Нетипичное занятие в кабинке для переодевания. Шатаясь и не прекращая целоваться, они, с каждым шагом все рьяней, отступили к стене, теребя одежду друг друга. Когда ширинки обоих были расстегнуты, Мэтт стянул Верины узкие джинсы до середины бедер и резко развернул ее лицом в гипсовый барьер. Вера выгнулась для приникшего сзади, вцепившись пальцами в его бедро, а Мэтт вдавил ее в стену, задушив стон ладонью. Запрокинув голову и забросив одну руку на плечо Мэтта, Вера хваталась второй за гладкую поверхность, тщетно стараясь удержаться, пытаясь дольше выдержать растущее экстатическое напряжение. Мэтт уперся лбом в стену над ее плечом, стиснул за бедра и с силой прижал Веру к себе, отпуская и вновь до упора. Футболка на ее груди елозила по стене сравнительно недолго. Конец тайного приключения ознаменовался заглушенными стонами в шею и ладонь друг друга. Не успев отдышаться, Мэтт шепнул в ухо: «Мы, вероятно, поставили рекорд по моментальности», – а Вера, на ощупь отыскав, погладила его затылок и судорожно выдохнула с усмешкой. Заправив одежду и пригладив растрепанные волосы, они быстро отобрали три приглянувшиеся вещи и шагнули за портьеру. Чтобы сразу наткнуться на мило улыбавшихся Дома с Томом и ошарашенных хозяев магазинчика. От неожиданной встречи и всецело обращенного на них внимания Мэтт с Верой встали как вкопанные, а Том, указав на одежду в их руках, поинтересовался у администратора: «Это идет бонусом, верно?» Мэтт освоился быстрей, чем Вера: «Бонусом к чему?» Том невозмутимо продемонстрировал компакт-диск: «К вашему переодеванию, которое мне обошлось в полкуска, кстати», – и, отодвинув штору, указал на две камеры под потолком на смежных стенах. Вера потупила глаза в пол, а Мэтт нервозно хихикнул и замахнулся на диск, но Том вовремя отдернул руку: «Покажу, когда отредактирую». Вера едва слышно пропела: «Подглядывающий Том», – а медиа-менеджер заметил: «По-моему, вам нравилось прошлое видео, что я нарезал». Мэтт глянул на рассматривавшую пол Веру и слегка толкнул. Хмыкнув, она нерешительно покачала головой, но в итоге целомудренно спрятала лицо на плече у Мэтта, и диск остался в распоряжении Тома. Мартовская фаза путешествий началась с акклиматизации в Ванкувере: там залежались документы канадского дома, и природное любопытство толкало глянуть на кота в мешке – жилище, купленное по одним лишь картинкам и советам заокеанского риелтера. Двухэтажное, жизнерадостного персиково-оранжевого цвета здание напоминало бутафорный пароход. Дымоходные трубы взмывали в небо, флигель и смотрящую на улицу стену, к которой он был прилеплен, украшали окна-иллюминаторы в темных восьмиугольных, почти круглых рамах, а верхняя палуба-этаж уступала по ширине нижней. Картину довершали мокрые дорожки и клумбы с подтаявшим снегом. Ледоход – значит, скоро поплывем. Насозерцавшись и потоптавшись на дороге, с двух боков заставленной машинами и по которой минут за десять никто не вздумал проехать, Мэтт тихо спросил, нравится ли ей, а Вера угукнула и закивала. Риэлторская идея оставить бумаги и ключи у соседки, чей двор примыкал к Вериному, сначала казалась безрассудно глупой. Через час, когда Вера с Мэттом были посвящены в краткую сводку квартала и заочно познакомлены с жителями по другие стороны улиц – впереди, сзади, сбоку – и по диагонали через перекрестки, седовласой матроне хотелось отдать все паспорта и деньги, только чтобы остаться вдвоем. Но она и сама догадалась, что сеанс просвещения «молодой семьи» пора заканчивать и, напоив чаем по второму кругу пару в их собственном доме, исчезла. Надолго задерживаться в Ванкувере Мэтт с Верой не планировали и вскоре улетели в Нью-Йорк, куда также перебрались Дом, Крис и Том. В отмеченной временем, основанной еще Джими Хендриксом нью-йоркской студии да под надзором выбранного рокового продюсера троицу накрыло жаждой творческой работы. Мэтт набросал еще несколько новых композиций, что в сумме с прошлогодними перевалило за две дюжины треков; партии отобранных песен быстро обрабатывались и принимали музыкальную форму. Винтажный интерьер, словно проникающая внутрь мощным энергетиком аура и осознание, что здесь когда-то записывались и Роберт Плант с Джимми Пейджем, и Билли Айдол, и Эдди Ван Хален со своей группой, толкали к действию. Заставляли круг за кругом, раз за разом искать контакты киностудийных менеджеров, звонить и отправлять, разъяснять и отвечать. И маркировать отказами. В один из дней Вера все же получила негаданный отклик от голливудского агента, которая в тот момент находилась в Большом Яблоке и, не ходя вокруг да около, предложила увидеться лично. Воодушевленная перспективой озвучила тут же в студии желание пойти на встречу. Одной бродить по Нью-Йорку? Нет, мы пойдем все вместе. Вера мысленно представила себя под конвоем четверых мужчин – половина из которых в хорошем расположении духа непроизвольно острила, поддевая любого, кто не так бы встал, посмотрел или высказался, еще один возвышался с молчаливой угрозой, а оставшийся бросал романтические взгляды на все, где обнаруживались пульс и ложбинка груди, – и стала отчаянно отпрашиваться и уверять в своей самостоятельности и способности съездить на такси туда и назад и не потеряться. В кафе на Мэдисон-авеню Вера добралась за десять минут и раньше агента, чтобы позвонить Мэтту и отчитаться, что она еще по какой-то счастливой случайности жива. Не успела она заказать кофе, как одновременно зазвонил телефон и в кафе влетела темнокожая пышногрудая дама с мобильным в руке и быстро осмотрелась вокруг. Вера помахала пиликающим телефоном, и агентесса, заметив ее, целенаправленно развернулась под прямым углом. Достигнув столика, протянула руку для пожатия: «Роуз Соулгард», – и Вера привстала: «Фейт Луна». Роуз уселась напротив: «Так значит, ты метишь в сценаристы?» Вера с легкой улыбкой кивнула: «Он уже написан, так почему бы и нет?» Агентесса внимательно и отчасти удивленно обсмотрела ее: «В общем-то странное желание для человека с такой внешностью, ну да ладно». Следующие полчаса они обсуждали условия найма Роуз, технические и юридические детали промоушена и продажи готовой и будущих сценарных работ. Вера передала агентессе контакты и переписку с менеджерами студий, которую успела бесславно провалить сама. Как выяснилось, Роуз – бывший партнер нью-йоркского модельного агентства – в Лос-Анджелес перебралась совсем недавно: когда после ряда успешных сделок на видео- и киносъемку своих подопечных решила основать нишевое кастингово-рекритинговое агентство. В конце встречи она все-таки не выдержала: «Но я бы еще посоветовала тебе попробоваться на какую-нибудь роль. В одном окне заметят, в другое проще уже пролезть будет. Пришли мне фото, пару-тройку поляроидов, лицо, полный рост, в купальнике. И не помешают еще несколько арт-работ. Сделаешь?» Вера нерешительно сморщила лоб и пожала плечами: «Я подумаю». Через месяц деятели MUSE вернулись в Лондон для миксинга и финализации треков, один из которых Мэтт, на радость Вере, обозвал «фильмоподобным». Материала было записано столько, что в мае пришлось голосовать, какие песни войдут в основной альбом, а какие – раскидаются по сторонам «Б» отдельных синглов. Когда, постоянно споря, Дом с Крисом выгнали из главного списка предпочитаемую Мэттом Fury в пользу The Small Print, фронтмен насупился и ушел из студии. На пару с Верой затем они шатались вдоль трехэтажных кирпичных домов, заглядывая по пути во все уличные двери – от винных магазинчиков до часовых мастерских, – и повернули в старый рыночный проулок, напичканный разнобойными торговыми ларьками и палатками с обеих сторон. В одном из них Мэтт примерил черное вельветовое облегченное двубортное пальто с невыносимо длинным отложным воротом, поднял его стойкой и грозно глянул на Веру: «Я граф Дракула». Она засмеялась, и Мэтт начал уже стаскивать пальто, как Вера задержала его руки: «Стой, у меня идея!» Вздыбив обратно воротник, она встала перед фронтменом, наблюдая за их отражением в зеркале: «Сделать костюмированную фотосессию». До того задумчивый, Мэтт загорелся ее инициативой и бросился жестикулировать вокруг стоявшей впереди, азартно транслируя наплывающие домыслы: «Давай! Сделаем из тебя тоже вампира, вамп-женщину. Или нет, нарядим во что-то средневековое с корсетом и прической, или наоборот, будешь манга-девочкой, что-нибудь короткое и невинное, ни-ни-ни-ни». Последнее он тонко пропел, держа Веру за талию и виляя бедрами – видимо, демонстрируя походку невинных манга-девочек. Наблюдавшая прыснула от смеха, но тут же вытравила улыбку с лица: «На мне будут только твои руки», – она переместила одну ладонь Мэтта себе на грудь, другую – на низ живота и дорисовала будущую картинку: «Металлическая корона, колье с пуделем, каблуки и трость с пуделем на ручке». Мэтт прозорливо выгнул бровь и заглянул в лицо через плечо: «Мефистофель?» – и Вера дробно закивала с улыбкой: «Да, но более по-русски». Оценив перспективу сквозь их отражение, Мэтт прищурился: «Мне нравится». Так, упоминание о собирателе душ в песне Мэтта, которая вытеснила Fury из альбома, и образ героини из Вериного любимого романа сподвигли на первые фото для последующей скромно-обнаженной серии, где наиболее стратегические точки на ее теле всегда прятали мужские руки, падающие тени, элементы одежды или объекты, привнесенные в кадр. В ответ на отправленные снимки агентесса перезвонила в тот же день и с равной долей ошарашенности и одобрения заметила: «Однако, смело!» Вера сдержанно просмеялась: «Ты же просила в купальнике?» – а Роуз испытывающе потянула: «Ну да, и кстати, о купальнике, который стоит у тебя за спиной. У вас то гитары, то рояль в кадре. Он случайно с музыкой никак не связан?» Подшефная объяснила, откуда взялся интерес к струнным и клавишным, а Роуз возмутилась утаиванием от нее рейтингово весомой информации и подытожила: «Дорогая, я твой психоаналитик, пастор и адвокат, так что если у тебя еще есть тузы в рукавах, выкладывай сразу». Таинственно усмехнувшись, Вера лишь ответила: «Мой сценарий». Заинтригованная тем, что еще «эта голова могла изобрести», Роуз стала ее первым читателем вне устоявшегося близкого круга и пообещала вылезти из шкуры, но инвестора для Вериного фильма отрыть. Начало июня одарило поводами одновременно гордиться и рвать волосы на голове. За месяц до спланированного в Британии выхода альбома в сеть просочились монофонические записи, предположительно содранные с плееров-наушников, которые были разосланы медиа-вещателям. Альбом ждали – это радовало, но тырили – и на этом восторг заканчивался. Где-то в то же время прилетело электронное сообщение от Роуз с неотложным «Контракт наш, глянь условия!» в теме. Пылая любопытством и триумфально светясь, Вера побыстрее развернула имейл, и воодушевление не то что схлынуло, а смылось волной растерянности. Когда позже она пересказала Мэтту требования сомневающегося продюсера вывернуть концовку в хэппи-эндинговую и обелить серого персонажа, он выдал закономерный ответ: а будет ли новая версия все еще ее скриптом? И Вера, особо долго не раздумывая, поступила так же, как когда-то фронтмен обошелся с американскими дистрибьюторами, желавшими убрать его высокий голос из песен. Послала. Но вежливо и с оговоркой, что можно было бы дописать романтическую послетитровую сцену, никак не влиявшую на сюжет и финал не красившую в счастливый. Внимание, пристальное и нераздельное, опять переключилось на Мэтта. Вернее, на его шмотки, а еще точнее – любимые широкие черные брюки. В которые он заново влез для первых в году концертных шоу и от которых Мэтта получилось отвадить, только физически уничтожив «эти лохмотья». Порезав на клаптики со злорадным «хочешь их назад – удачи в рукоделии». Так что в свой день рождения выступать на парижскую сцену фронтмен явился празднично-обновленным: в белой футболке и джинсах с лондонской фотосессии. Позже, на традиционной послеконцертной блиц-тусовке с фанами, Мэтту вручили кислотно-розовый парик с каре по уши, который непонятно-издевательским образом фронтмену шел. Целый вечер в номере французской гостиницы он изображал лучезарноволосую сводницу Коломбину, и отельная девушка, что каждые полчаса доставляла то воду, то фрукты, на барабанщика таки соблазнилась. Следом быстро помахали ручкой и другие пировавшие, а Вера с Мэттом затем еще полночи мерили розовый парик на двоих по очереди. Только один парик. За время европейских выступлений в июне-июле Мэтта удалось приучить к черным и красным джинсам, а также – о ужас! – отливающим серебром брюкам. Однако к третьей расстегнутой на рубашке вверху пуговице – увы, нет. Зато висячие, контрастирующие с джинсами подтяжки легко прижились как намек на готовность их обладателя к действию. Мэтт, выслушав рекламу коннотаций, добавил: «Хорошо, если в чувственном смысле, а не...» – и Вера обхватила ладонями его лицо: «Слушай, ну ты же не только сочинитель, но и исполняешь свои песни на публику. Я хочу, чтобы они увидели в тебе то, что я вижу». Фронтмен заулыбался и расслабился, а командовавшая его стилем последним штрихом расцветила линию прядей в рубиново-красный. Себя же Вера, наоборот, избавила от пестроты и искусственности, выкинув накладные ресницы и яркие линзы и подобрав близкую к ее натуральному цвету краску для волос, – бесполезный камуфляж для менеджера в гастрольных поездках. За день до официального выхода альбома MUSE в Японии азиаты, не иначе как следуя принципу, что у них не только солнце встает раньше всех на планете, но и пираты с интернетом пашут быстрее, выкинули в общий доступ нелегальные копии. Отмандражировав и втихую обматерив японских дистрибьюторов, группа Мэтта продолжила следовать выбранным когда-то и доказавшим свою правильность курсом: акцент на живые качественные выступления. Теперь на модифицированной сцене, заполненной экранами-задниками и световыми шнурами, спиралеобразно колоннами выстроенными в фоне. Потому что трое непритязательных музыкантов против коллективов из пяти горланящих рокеров на сцене выглядели очень уж скромно. В Америке можно было даже сказать, что их ждали: в амфитеатрах, бальных залах, павильонах – и тем не менее. Но больше всех за океаном, похоже, сохли за тур-менеджером. Объяснение странному, дерганому поведению Андерсона нашлось, когда он заявился в лос-анджелесский номер пары, наодеколоненный, причесанный, в новых туфлях и с тревожным вопрошанием «ну как». Мэтт подозрительно и с наскока взбунтовался: «Ты что, ты от нас дезертируешь?» – а Вера, заподозрив присутствие женщины, отодвинула фронтмена в сторону. Калифорнийская интернет-зазноба Андерсона отзывалась на имя «Кари» и во плоти оказалась невысокой темпераментной, часто улыбающейся блондинкой с грудью, без шуток, размера пятого. Чудо, как Дом глаза не сломал за те три дня, что Кари провела среди музыкантов и приближенных MUSE, прокатившись на концерт в Сан-Диего. Однако с тур-менеджером американка спелась основательно, и Андерсон еще раза три мотался в Город Ангелов, пока группа курсировала по Штатам и Канаде. Обчитавшись зловещих новостей о том, что на Нью-Йорк обрушится астероид и уничтожит все восточное побережье, аккурат в тот день, когда MUSE прибыли со своим шоу, Мэтт разразился паранойей и настоял на интервью в вертолете. Шагая вслед за фронтменом и репортером на выход к посадочной площадке, Том нахмуренно глянул на Веру и процедил: «Может, надо было ему сказать, что он перегибает с теориями заговора и мировыми катастрофами?» Вера усмехнулась: «Зачем? Ты давно последний раз летал в вертолете над Манхэттеном? К тому же, будь это правдой, четыреста метров над землей все равно бы не спасли, сила притяжения и ударная волна...» – но Том не дослушал и прокричал шепотом: «Тогда, может, лучше отсюда вообще убраться?!» Вера сомкнула рот и бросила недоверчивый взгляд, а идущий по другую сторону Дом тихо засмеялся: «То есть ты поверил?» Пойманный на ляпнутой паникерской несуразице, медиа-менеджер всех послал. Метеорит, естественно, сгорел и распался в плотном атмосферном слое и никого не убил; зато виды игрушечных, проплывающих внизу шпилей-небоскребов на выгнутой каплей суше с лучами-пирсами запомнились надолго. Масштабность и визуальная экспрессия будоражили, и в конце августа, для британского фестиваля Reading and Leeds, команда рискнула облепить шоу-площадку софитами с управляемыми разноцветными прожекторами, напольными огнями, а еще – установила пиротехничекие хлопушки. В довесок к любимым громадным надувным шарам с принтом то ли зрачка, то другого округлого элемента человеческого тела, которые сбрасывались на зрителей и лопались – если хорошенько ткнуть, – осыпая мишурой. Первая национальная благодарность за свежий альбом обрела черты винторогого трофея от Mercury Prize, после того как работу MUSE в начале сентября отобрали в финал на «Лучший альбом Великобритании и Ирландии». Второй статуэтки – для победителя, впрочем, Мэтт и компания не дождались. И не расстроились, опять улетев колесить по музыкальным фестивалям и отрабатывать сольные концерты в Северной Америке. В Лас-Вегасе пришлось всерьез задуматься над альтернативой игорным клубам, и голосование выиграла идея надувного замка. С обитателями, вернее, обитательницами. Зная, что все равно придется объясняться с женой басиста, «королевой» медийщика и теперь еще любовью тур-менеджера, выбрать аниматоров Вера решила сама. Сложнее всего оказалось удержать серьезные мину и тон, отвечая на телефонный вопрос «А сколько лет детям?» – выдавливая из себя: «Если в среднем, то по двадцать восемь». Шутку на том конце сначала не поняли, но это и не удивляло. Байки про то, как европейские кинопремьеры серьезных фильмов всегда опережают американские, чтобы Штатам успели разжевать суть, витали давненько. Вере попытались втюхать массовку «для взрослых», но звонившая окрестила вечеринку «концептуальным межгалактическим побоищем» и дала совет аниматорам лучше закупориться в герметичные костюмы с головы до пят. Для нее же самой, чтобы не смущать девушек, изобрели легенду сестры-лесбиянки из Румынии, а Мэтт с энтузиазмом нарисовал Вере усы с завитушками. Маркером, чтобы не смылись водой. Аниматоры хоть и не были экипированы для выхода в безвоздушное пространство, но костюмы откопали тематические: с нашивками планет и звездочек, блестящие, в духе старых антуражно-жанровых фильмов. Путем сложных аналитических измышлений, запитых алкоголем, явившиеся пересчитались и по-честному разбились на две воинствующие команды – «женщины с Венеры» против «мужчин с Марса». Однако в дальних неосвещенных углах двухэтажного надувного павильона вечером было настолько темно, что спустя считанные минуты после старта каждый палил в кого хотел. Или в кого мог попасть. Или вообще хоть куда-нибудь. Из-за чего водные пистолеты разрядились моментом и настал рукопашный хаос. В криках, смехе, визгах и полной суматохе, где было непонятно, кто кого сбивал с ног и толкал, Вера с Мэттом как-то рухнули одновременно лицом к лицу. Пытаясь встать на раскачавшейся словно в морской шторм «верхней палубе», вцепились друг в друга и по привычке нацелились на губы, как фронтмена повалила на спину одна их девиц, а Веру кто-то оттащил за ногу и спустил с мягкой горки наружу. За полночь, набесившись, выдохнувшись, протрезвев и согласившись на взаимную капитуляцию, смешанный взвод выполз и растянулся у освещенного входа. Том общался с телефоном и дощелкивал хронику вечеринки, Дом почти спал, уложив голову на колени одной воительнице, а Вера плела французскую косу другой. Еще одна венерянка ловила и силилась защекотать Мэтта, а тот ерзал от нее вбок и отшучивался, пока наконец на возражение «твоя девушка все равно не видит» не признался в маскараде. Аниматоры сначала посмеялись, а потом обомлели и притихли. Но «девушка» заверила, что уже начинает привыкать к тому, что ее партнера все время тискают, а Мэтт добавил, что иначе они бы уже «давно и яростно имели друг друга в местах не совсем приватных». Угомонившись на три недели в Британии, гастролеры вновь перепланировали сцену, влив декорациями больше красочности и объема. Так что под финал октября европейские фанаты лицезрели MUSE в самом что ни на есть визуально-профессиональном зените группы. Над сияющей платформой ударника угрожающе зависла перевернутая усеченная восьмигранная пирамида – обе с ячеистыми, как фасеточные мушиные глаза, экранами; фронтмена выперли в центр сцены, водрузив его пианино-конструктор на вторую платформу; задний экран технически подрос в четкости и цветности; к прожекторам добавились лазерные булавочно-тонкие лучи; а светящиеся дюралайты девятью бельевыми веревками растянули над головами выступающих. Они как бы должны были собирать разнобойную конструкцию в единое целое, но на самом деле световые шнуры было жаль выкидывать. Том подвязался клепать концертную видеонарезку под каждую песню, и так как он был единственным, кто умел писать без ошибок, то в роли светоинженера его утвердили. Заключительную ветку турне разнообразили две наградные церемонии. Британская Q Awards в фешенебельном отеле «Гросвенор Хаус» по-светски принесла три номинации и одну выигранную букву «Q» на подставке. За «Лучшего концертного исполнителя», правда, только локального масштаба. Упоминание среди «лучшего альбома» и «лучшего исполнителя в мире» так и остались лишь строчками на экране. Европейское музыкальное чествование MTV выпало как раз на Верин день рождения и больше напоминало собрание хиппи в Копенгагене. MUSE снова получила одну статуэтку из трех возможных – за «Лучшую альтернативную группу». Мэтт с Домом поучаствовали в странно-расслабленном интервью с сидящими на полу вокруг низкого стола, загроможденного пивными бутылками, и говорящими вразнобой репортерами и поспешили слинять. Праздничный ужин напомнил о таком же вечере три года назад: в узком кругу, теперь расширенном на одного тур-музыканта; на нейтральной, не британской территории; с традиционными обувными подарками. Но в отличие от женевского – слегка натянутого – афтерпати сейчас не было нужды в извинениях и объяснениях, и Вера с Мэттом и Домом уехали мирно кататься по ночной датской столице. Нагруженная адвокатскими призывами к получению канадского гражданства, Вера уговорила Мэтта на зимние праздники осесть в Ванкувере. Так что к Новому году паре удалось поучаствовать в большинстве национальных развлечений: разгреби снег лопатой от гаража к дороге, чтобы выгнать машину; научись стоять на коньках и держать клюшку – можно по отдельности; привыкни обрастать слоями одежды, как капуста листьями; прошвырнись на большинство городских фестивалей – китайских и парковых огоньков, вина, Рождества, поделок и «уродливых свитеров»; проведи ночь в иглу – снежной юрте; и, наконец, постарайся не словить простуду, выполняя перечисленное выше. Воспоминания о Канаде ассоциативно связываются с недавним телефонным разговором, заставляя придержать шаг. Оглядывая бульвар, Вера щурится, а сориентировавшись, вздыхает. Переулок, ведущий к съемному жилью, пройден уже как два квартала назад; впереди – супермаркет, где они с Джесси обычно закупают продукты и бытовую ерунду раз в неделю; над головой – мрачнеющая высь. Вечерняя темень давит на оранжево-розовые небесные разводы и сгущается над Сансет. Остановившаяся разворачивается и, ускоряясь, уходит в обратном направлении. Когда чем-то увлечен, то может занести несколько дальше планировавшейся точки прибытия, и ты рискуешь пропустить что-то важное.