Королевство Кривых

      Все чаще и чаще я с головой окунаюсь в свое прошлое. Пытаюсь найти нечто новое для себя, но с досадой дохожу до контрольной точки, совершенно не относя к ней последующие периоды жизни. Сказать — сломалась до конца — просто, сказать — боролась до конца — сложно. Видимо, я неправильный человек или это последствие бессонных ночей, но внутри все же теплится мягкое чувство. Надежда. За последние два года она не ослабла, не согнулась под натиском обстоятельств. Она засела настолько глубоко, что я иногда ловлю себя на мысли — не все так плохо.       Я не умерла. Отец тоже. Жизнь продолжается, и в том, чтобы прожить очередной день с радостью, с улыбкой на лице, в этом нет ничего плохого. Но эти мысли проходят также быстро, как и появляются.       Первичное чувство уходит с ними, а осадок оседает на дне души мелкой горсткой пепла.       Ложь, граничащая с реальностью… В последнее время она появляется все чаще и чаще. Кажется, если будешь лгать, и все вокруг тебе поверят, то станет легче. Но легче не становится, наоборот, веревка на шее все сильнее затягивается, а пальцы нервно стучат по стулу. От того, что я создала сайт под чужим именем и приписала себе несколько качеств — легче не стало. Это неправильно.       Неправильно? А правильно ли вспоминать Мост Искусств, желтую дорожку на водной глади, алеющий закат, повещенный замок и обычные слова. Сказать, что эта была истинная любовь, о которой пишут почти во всех романах? Нет, это была влюбленность или привязанность. Что-то почти неуловимое и легкое. То, что редко удается сохранить до конца.       И эта маленькая история не оказалась исключением. Мы познакомились с ним в парке, в ненастный день. Стояли и молчали. Я все время старалась смотреть вдаль, под ноги, на деревья, главное — не на него. Потом, после дождя, все было так, как и раньше, но спустя недели две, мы снова пересеклись на том самом месте. Так повторялось несколько раз, пока однажды, он не начал разговор первым. «Привет», «Как дела?», «Что-то дождь часто», — с этого все началось. Затем были встречи, свидания, а под конец… Под самый конец… После той самой контрольной точки — вся радость медленно сошла на нет.       История стирается со своими свидетелями. Возможно, ему не стоило говорить о том, что произошло, и продолжения натянутых фальшивых отношений удалось бы избежать.       Он бы не стоял у окна моей палаты, не переминался бы с ноги на ноги. Его взгляд изучил почти все, что было вокруг. Он нервничал и очень заметно.       Со временем, встреч становилось все меньше и меньше, еще реже появлялись цветы и слова.       В последнюю нашу встречу он подарил мне часы. Старинные такие, серебряные. Они были на цепочке, и мне не составило труда их надеть. Обычные часы, обычная встреча, обычный день. Обычное прошлое.       Связь оборвалась спустя три недели и под останками нового мира появился новый. Мрачный, тихий и одинокий, состоящий из четырех стен, пустых слов и ноутбука. Ватный мир одиночества и дурных мыслей. Самое обидное, что процесс формирования того прошлого города был значительно ближе, чем тот, что есть сейчас.       Когда из жизни уходит близкий человек, внутри образуется вакуум, который уже не заполнить. Это оболочка из воспоминаний и ассоциаций, медленно поднимающихся все выше и выше. Ее нельзя достать, от нее нельзя избавиться. С ней можно только жить.       Отойти чуть подальше, поднять голову, и, глядя в небо, делать вид, что ничего не произошло. Погрустить и попытаться заполнить пространство пустоты чужими мирами, но… Даже в лицах, проходящих мимо людей, я всегда буду оглядываться, если увижу хоть кого-то похожего. Этот кто-то уже никогда не будет им. Это только игра воображения и пустые воспоминания.       В некоторой степени, я даже рада, что сомкнула остаток стен собственного мира, но оставила окна открытыми на случай, если снова появится солнце. «Привет, ты в парке?» «Возможно, — почти правда, почти ложь, — ты тоже?» «Кто знает.» «Каков вопрос, таков ответ.» «В точку!» «Что делаешь?» «Да есть одно дело. У меня сейчас нет времени. Потом поговорим, ладно?» «Ладно», — последнее сообщение осталось не прочитанным. Что ж, придется подождать, но я не против. Вставляю наушники в уши и почти сразу закрываю глаза, чтобы не слышать смех проходящих мимо людей. Всякий раз, мне кажется, что они смеются надо мной. Это приевшееся со временем чувство сдавливает грудь почти сразу, стоит заметить улыбку и обращенный в мою сторону взгляд.       Хочется исчезнуть. Хочется раствориться. Провалиться под землю. Именно после такого уверенность становится мимолетным случаем, а время тянется тугой резиной.       В парке много парочек и неугомонной детворы. Всюду радость, всюду счастье, цветущее, как на дрожжах от солнечных лучей. Хорошо, что я сижу в тени и меня почти невидно. Почти.       Кто-то, да обратит внимание на девушку в инвалидном кресле, и в глазах снова проскользнет эта ужасное сочувствие, жалость, затем снова проясниться, и мир обретет свои прежние краски.       Сколько сменилось песен — я не помню. Я только чувствовала, как ветер играет моими волосами, как легкая дрожь расползается на кончиках пальцев и руки сжимаются в кулаки. Этот день спокойный и почти замечательный. Хорошо, что маме все же удалось уговорить меня на прогулку.       Когда музыка сменяется звонком и в ушах начинает гудеть, я резко открываю глаза и пытаюсь вытащить наушники, но они неудачно вырываются из рук вместе с телефоном. Разлетевшийся вдребезги мобильник вызывает столько эмоций, но меня хватает только на возмущение и глубокий вздох. И ведь не нагнешься, не соберешь. Можно только обреченно закатить глаза и попросить кого-то из прохожих о помощи, но неловкость и подступивший к горлу ком — взяли вверх.       Сглотнув, я попыталась что-то сказать: — Эээ, про…сти…те, не могли бы… Пожалуйста.       Господи, Маринетт, ну что с тобой такое? Соберись! Это же не так сложно. — Не стоит. Я помогу, — оборачиваюсь настолько, насколько это возможно сидячем положении. И собственно кого я ожидала увидеть? Явно человека, но не с теми глазами. Добро пожаловать, Маринетт, твой персональный Ад увеличился всего на несколько сантиметров. И что из этого следовало? Снова на одни и те же грабли и с синяками по жизни? Я нахмурилась: на этот раз нет. Все закончится, как и всегда, поэтому аплодисменты и комментарии критиков оставим на потом. В глухом зале место одному телезрителю. Мне. — Э. Да, спасибо, — собственный телефон уже пропитался теплом чужой руки, хотя это только преувеличение. Когда ты теряешь дорогого человека, пустота ищет ассоциации, а сознание просто… Не умеет включаться вовремя. — Ну, тогда я пошел, — он почесал затылок и скрылся за деревом. Не могу сказать, что тут присутствовало нечто необычное, хотя, формально все то, что видят глаза в данный момент — превращается в сказку.       Хочется верить или нет, но я понимаю, насколько глупо прозвучит это, но… Почему я не узнала его имени?..       Иногда в жизни попадаются люди, способные озарить одним своим присутствием все помещение, а есть и те, кто нагло вставляет палки в колеса, при этом не скрывая презрения в глазах.       Часто, смотря на Хлою, я вспоминаю менеджмент и анекдот о курице и свинье, которые решили открыть ресторан… — Папа, ну ты представляешь, он завалил мой тест. Папа! — Буржуа нервно сжала телефон тонкими пальцами. — Как он мог так со мной поступить! — Хлоя, но ведь ты его сдала. — Сдала? — Прыснула девушка. — По-твоему, «сдала», это выше среднего? — Это ведь лучше, чем у меня. Я получила ниже. — Ты думаешь, меня волнует, какие у тебя оценки? Твое и мое — это два разных понятия, и, — блондинка презрительно коснулась ее шарфика. Легкая ткань скользнула по нежной коже. Хлоя недовольно поморщилась и резко стянула его с подруги. — Ты что, погоди, это подарок друга… — Друга? Твой друг дарит тебе шмотки из Акеи — это разве дружба? — И вот то самое подавление слабого человека сильным. Хлоя знает, что Сабрина ничего не скажет. Да, сильно прикусит нижнюю губу, да, фыркнет пару раз, поплачет в подушку, но ничего не скажет.       Весь мир крутится вокруг фальшивого Олимпа, где Зевс — это дилетант, а остальные боги, так, для фарша. Дешевое мясо всегда ценится на рынке, особенно, когда его никто не покупает, и оно совсем близко.       Допивая свой сок, я все-таки задаю один глупый вопрос: «Не поверю, что твое настоящее имя — Феликс.»       Он выслал мне смешной смайлик и, спустя несколько секунд, добавил: «Почему?»       Я мысленно улыбалась — не знаю, почему, но мне с ним очень и очень легко общаться. С ним мне не приходится собирать себя по частям. Я такая, какая есть. Мне не нужно притворяться и надевать тысячу масок на свое лицо. С ним я не существую, я живу. «Моего кота звали Феликс.» «Кто-то ранее писал, что у него была аллергия на кошек. Разве нет?»       Вот, знал ведь, за что зацепиться. «Ладно, у меня был кот по имени Феликс. Годится?» «Совершенно не смахивает на правду, но я поверю. Ты встретила Алью?» «Да, мы познакомились, благодаря тебе.» «Учти заранее, наш договор распространяется и на нее.» «С того, что она наша общая знакомая, я не стану спрашивать, кто ты», — покачала головой. Да и зачем мне это надо? Хорошо говорить с человеком до тех пор, пока в твоей голове уже возник некий образ. Хуже, когда этот образ рушится. Странно, но руки сами, непроизвольно, тянутся к часам на шее. Да, я человек, который не любит вспоминать прошлое, но и отказаться от него до конца — выше моих сил.       Я могу солгать в интернете хоть сотню раз, могу создать идеальный образ, но толку от этого не будет. Когда правда вылезет, смешается грязь и снег, ложь и правда. Я буду эпицентром.       Подперев подбородок рукой, я отключаю телефон и выхожу из сети. Весь каламбур порой переходит грань дозволенного, как и ноги некоторых личностей.       С ужасом наблюдая, как мое кресло было отброшено резким движением ноги, я почти чувствую, как опускается голова и начинают дрожать пальцы. — Ты платить будешь? — Хлоя, скрестив руки на груди, гордо вскинула подбородок. — П-п-платить? За что? — Спрятав телефон в сумку, я мысленно прошу бога, молю, хотя бы один раз сказать то, что вертится на языке, но нет. Слова либо метафора, либо лирика. Они почти беззвучно и то, их почти никто не слышит. Никто. Кроме меня. В голове звучит целый оркестр, а на словах жалкий аккорд.       Я почти уверена, меня никто не слышит, а если услышат, ничего не скажут.       Зря я два года назад не умерла. Я бы просто могла раствориться во тьме и не жить. Не жить — проще, чем желать зла людям. — Мистер Нейсон завалил всех по тестам. Мой отец отказался мне помогать, вот я и решила выбрать трех самых богатых членов нашего коллектива. Я, Сабрина и ты — мы платим основную сумму. Но, — она театрально развела руки, — поскольку у Сабрины нет денег, а я уже все свои сбережения потратила, то тебе придется платить за троих, плюс еще собирать деньги с остальных. — Но… У меня… У моих родителей ничего нет. — Ты думаешь, меня это волнует? — Выудив из кармана джинсов мобильный, она отправила кому-то сообщение. — Они же нашли деньги для тебя. Значит, и для нас найдут.       Вот теперь я задаюсь конкретным вопросом — что теперь делать? — И что ты будешь делать дальше? — Господи, Алья, я не знаю, — уткнувшись носом в ладони, я мысленно проклинала себя за собственную слабость. — Ты не могла заткнуть ей рот?!       Я зажмурилась. Да, не могла. И не стала бы, но мне очень обидно, что все это происходит именно со мной. — Маринетт?..       А еще обидно за Сабрину. Человек — тряпка, человек — пропускающий боль и чувства других через себя. — Маринетт, — хотя она столько раз подходила ко мне и просила совета, но что я могла ей дать? Ничего. Все будет хорошо, все будет в порядке — глупые формальности отлетают гулким эхом от стен внутреннего мира. Проще сказать — я хотела помочь, но я не знала как.       Всхлипнув, я отключаю связь.       Вот оно — вот мое прекрасное счастье — загнанный кролик в ловушке. Я помню, как перед второй операцией отец прижал меня к себе. Ну, как прижал, он просто присел рядами, и его руки сомкнулись на моих плечах. Именно тогда я ощутила, как может сломаться даже сильный человек. Как дрожат его пальцы. Это ощущение дрожи запал ко мне в душу. Шок?.. Нет. Смерть?.. Тоже нет.       Я осознаю, что сама отрезала себе путь. Что меня никто не просил выбирать. Я выбрала это сама, но… До моего рождения у матери должны были родиться близнецы — мальчик и девочка, но кто виноват, что теперь у них осталась я одна?..       Судьба? Бог?..       Из свей жизни, пусть и не такой богатой опытом, я осознала одну вещь — наша жизнь зависит только от на и то, что есть счастье на сегодня — не будет счастьем на завтра.       Хотя… Откуда на моем столе взялась эта маленькая коробка?