Право на счастье

      Время текло мучительно медленно, и, хотя Санса знала, что ее главное оружие — терпение и осторожность, тревога молодой женщины возрастала с каждым днем. Она так неискушенна в этих вещах — вдруг она сделает какую-то промашку, и все догадаются о ее положении? Несомненно, опытный и внимательный взгляд сможет разглядеть, что с ней что-то не так, и она от души надеялась, что в Кастерли Рок им никто не обладает.       Также Санса понимала, что, если она хочет увидеться с Сандором, пока ее тайна не раскрыта, необходимо действовать исподволь. Уроки жизни в Красном замке были горькими, но теперь умение скрывать свои истинные чувства и говорить то, чего от нее ждали, ей пригодилось. Она догадывалась, что прямые просьбы и уговоры здесь не подействуют. Леди Дорна, конечно, была Ланнистер только по мужу, она была добра к Сансе, но та ни на миг не сомневалась в том, что она ни за что не пойдет на прямое непослушание супругу или тому, кто сейчас олицетворял его власть в замке, ради ценной заложницы.       Кроме того, ей следовало опасаться Жанеи — первоначальная симпатия с ее стороны окончательно обернулась своей противоположностью. Санса понимала в глубине души, что дочка сира Кивана ведет себя так не из врожденной злобности и порочности, как Джоффри, а потому, что она чрезмерно избалованное скучающее создание, да к тому же засиделась в девках. Будь на месте Сансы любая другая девушка ниже по положению — Жанея с не меньшим удовольствием шпыняла бы ее. Конечно, она-то вряд ли догадается о причине, по которой Сансе так необходимо как можно скорее покинуть Утес, но она может навредить ей просто ради развлечения. Поэтому Санса, не осмеливаясь заговаривать прямо, старалась осторожно натолкнуть леди Дорну на мысль о том, что молодая жена в разлуке с мужем бледнеет, худеет и тоскует, а отсюда было недалеко и до соображения, что Клиган-холл не так уж далеко от Утеса, и что Сансе, в конце концов, никто не запрещал покидать сам замок, ей только не разрешалось делать это одной. К тому же — но об этом, как надеялась Санса, задумается уже сир Бенедикт — одинокая, юная, неопытная заложница без денег, связей и помощников вряд ли сумеет убежать и скрыться в чужом и незнакомом краю, где ее найти будет проще простого.       Неделя проходила за неделей, а Санса упорно трудилась над своим планом, точно над сложной вышивкой, где одна ошибка могла испортить весь узор. Ей облегчало жизнь то, что не было нужды притворяться, как ей приходилось делать с Джоффри и Серсеей — ей действительно было одиноко без мужа, а от тревоги и переживаний она стала хуже спать, и выглядела бледной и усталой, и, безостановочно поддакивая сочувственному квохтанью леди Дорны, надеялась, что это рано или поздно поможет ей достичь своей цели. Большим потрясением для всего Утеса стала смерть Тайвина Ланнистера, да еще и от рук своего сына Тириона. Утешая леди Дорну в ее горе, перемешанном со стыдом за семью мужа и страхом перед будущим, Санса внутренне удивлялась и размышляла, что могло сподвигнуть Тириона — единственного Ланнистера, который был к ней добр при дворе — совершить такой тяжкий грех, но так и не смогла ничего придумать. Еще одна луна миновала, и тревога Сансы начала превращаться в панику, лишая ее сна и аппетита. По ее смутным представлениям, беременность скоро должна была стать заметна, и она завела привычку ежеутренне обмерять талию пояском, завязав в первый день узелок, и замечая, не сдвинулся ли он. Во всяком случае, ее груди точно стали больше, хотя это можно было объяснить и тем, что она продолжала расти. Но чем больше Санса старалась, тем сильнее становилось ее отчаяние — ее действия почти не приносили плодов, кроме все более настойчивых советов хозяйки дома сходить к мейстеру за успокаивающими травяными настоями. Санса понимала, что ее уклончивые ответы уже выглядят неприлично и невежливо, и будь на месте Дорны Ланнистер кто-то более подозрительный, ей было бы несдобровать.       Увы, сейчас добродушие и недалекость жены сира Кивана играли против Сансы. В один из вечеров — теперь дамы иногда требовали ее к себе и вечером, чтобы она не скучала в одиночестве в своей комнате — Санса, поддавшись тревожным мыслям, не уследила за иголкой и больно укололась, чего с ней не случалось с девяти лет. Охнув, она сунула кончик пальца в рот, слизывая кровь, и привлекла к себе внимание: — Что с вами, дорогая, вам нехорошо? — Нет, миледи — Санса через силу улыбнулась — всего лишь укололась. — Тогда почему вы плачете?       Санса посмотрела снизу вверх на леди Дорну, но ее силуэт расплывался, как и огоньки свечей, и пламя камина. Она сморгнула слезы, но на их место тут же пришли новые, и, против воли Санса вдруг разрыдалась — громко и отчаянно. — Ну, ну, что вы, дитя мое — идите сюда. Что с вами случилось, почему вы так горько плачете? — голос женщины звучал так по-матерински ласково и мягко, что Санса, истосковавшись по сочувствию и доброте, спрятала лицо у нее в коленях и разрыдалась еще горше. Сквозь слезы она слышала, как Дорна Ланнистер воркует что-то бессмысленное и утешительное, как гладит ее по голове и вздрагивающей от рыданий спине. Со слезами ее постепенно покидало страшное напряжение, мучившее Сансу не один день, и вскоре она смогла успокоиться достаточно, чтобы поднять лицо от затянутых в бархат коленей первой дамы Утеса и заговорить: — Простите мне эту вспышку, миледи. Я просто… я так тоскую по… — она судорожно вздохнула, подавляя рыдания — по своему супругу… Мне так одиноко без него, я знаю, он подчиняется воле сира Кивана, которая здесь все равно что воля короля… Но ведь сердцу не запретишь тосковать и плакать от боли. Я думаю, миледи, вы меня поймете — закончила Санса, потупившись, а когда она вновь посмотрела на леди Дорну, та сама едва не плакала, явно растроганная. — Да-да, конечно, дитя — хоть вы уже не ребенок, а замужняя женщина, но все-таки, вы ведь ровесница моих сыновей, моих бедных мальчиков… Да, кому как не мне понять, каково вам сейчас… ведь и я сама сколько раз провожала сира Кивана, не зная, увижу ли его живым. Но вам-то не стоит волноваться за своего мужа — он ведь не на войне. Ну же, леди Санса — вытрите слезы, я верю, что милостью богов ваш супруг вернется к вам цел и невредим. — Я не тревожусь за его жизнь, миледи — я знаю, что он способен защитить себя — но мое сердце разрывается от тоски и одиночества. Я каждый вечер молю Матерь вернуть мне его или хотя бы ускорить нашу встречу, и каждый день надеюсь получить известие о том, что он возвращается ко мне, и каждый вечер моя надежда рассыпается в прах, но я продолжаю надеяться. — И боги непременно вознаградят вас за терпение, миледи! Так всегда учил наш замковый септон. Ах, если бы я могла только вам помочь, но я всего лишь слабая женщина… и не смею нарушить приказ моего мужа.       Сердце Сансы забилось быстрее, колени ослабели: вот он — миг, когда, она может и должна попытаться — больше такой возможности ей не представится. Она была рада, что Жанеи с ними в этот вечер не было — ей нездоровилось. — О, миледи — выдохнула она — я не смею просить вас о такой милости… Но, если бы вы могли хоть как-то помочь мне, я буду готова на все ради вас, сделаю для вас все что угодно! — слова, которые произносил рот Сансы, звучали напыщенно и фальшиво, но чувства, который ей двигали, были подлинными.       Леди Дорна начала колебаться: — Я не знаю, могу ли… имею ли я право… и должна ли. Видите ли, дорогая, вы, конечно, леди по рождению, но ведь вы здесь не совсем гостья… — Да, миледи — Санса смиренно склонила голову. — Я покорна воле его милости короля, десницы и Малого совета. Я от крови предателя, но я клялась в верности короне и не нарушу эту клятву. И ведь сир Киван не запрещал мне выезжать из замка… — Да, да…, но ведь вы ездили только в Ланниспорт, не так ли? И с охраной. — Верно, миледи. Но ведь, если я отправлюсь навестить мужа, я не покину предела Западных земель, и вы сами сказали, что этот замок не так уж далеко.       Дорна Ланнистер задумчиво нахмурилась и выпятила нижнюю губу — в ее душе сочувствие и желание помочь Сансе явно боролись с необходимостью подчиняться воле мужа и его брата, пусть даже последний был уже мертв. Время ожидания показалось Сансе бесконечным, когда леди Ланнистер, наконец, вздохнула, и положила руку на плечо своей гостьи-пленницы: — Ну хорошо. Думаю… думаю, я смогу вам помочь увидеться с мужем… Худа из этой затеи не выйдет. Но, леди Санса, если вы не оправдаете моего доверия… — О, миледи! Я никогда не позволила бы себе подобного бесчестья по отношению к вам! — Санса говорила взволнованно, пылко и на этот раз искренне — сейчас она была до глубины души признательна второму человеку из дома Ланнистеров, который проявил к ней доброту. — Я сделаю все, как вы велите — клянусь вам в этом старыми и новыми богами, клянусь… клянусь самим Неведомым — от этого имени по спине Сансы прошел холодок, и она закончила уже тише. — Ну-ну, что вы, дорогая, не нужно подобных клятв — леди Дорна даже немного опешила от столь бурного выражения чувств обычно спокойной и сдержанной девушки. - Вашего слова мне вполне достаточно. Сейчас уже поздно, а завтра я поговорю с сиром Бенедиктом, и мы постараемся что-нибудь придумать. А сейчас вам стоит успокоиться и идти к себе.       Санса была так взволнована, что не сразу смогла уснуть, и долго вертелась на постели, обдумывая отъезд. В голове у нее мешались мысли о том, как она увидится с Сандором после их ссоры и расставания — воспоминания об этом все еще жгли ей душу; смутные, неопределенные планы на будущее, которые позволят им ускользнуть из лап королевы и Ланнистеров и уберечь от них свое еще не рожденное дитя. Но самой неприятной из этих мыслей — Санса настойчиво гнала ее от себя, но ничего не получалось — была о том, что этим вечером дочь Эддарда Старка дала ложную клятву, которую собиралась нарушить. Это порождало в ней муки совести — в конце концов, леди Дорна была добра к ней и не заслужила такого обращения, а все полученное Сансой воспитание восставало против того, что она собиралась сделать. Но, если она останется пленницей — покорной и послушной — то не приведет ли это к тому, что ее заставят отречься от мужа, которому она также клялась в верности всеми богами? Если бы ее клятвы можно было взвесить на весах — какая выйдет тяжелее? Ответа на этот вопрос не было, и Санса заснула с тяжелым сердцем, еще не зная, что эта тяжесть теперь останется с ней навсегда.

***

      Сандор сидел у очага в большом зале и потягивал эль. Вечера становились все холоднее, а дрова приходилось беречь — даже если ему не суждено здесь жить, сир Бенедикт не поставил ему никаких сроков, так что еще неизвестно, когда он покинет Клиган-холл. Руки и ноги побаливали от усталости: ощущение было непривычным для него, привыкшего к поединкам, турнирам и походам. Оказалось, что быть лордом — труд ничуть не меньший. Каждое утро, после скудного завтрака он выслушивал отчеты мейстера, потом они вдвоем решали, как лучше распорядиться имеющимися деньгами, и все равно большой мешок золотых драконов, взятый Сандором с собой из Утеса Кастерли слишком быстро становился все легче и легче.       Да, он мог теперь не тревожится — крестьяне не умрут зимой с голоду, хотя им придется сильно затянуть пояса. В замке еды тоже хватит, хотя и еле-еле, и новых слуг нанять не получится, так что всем троим придется работать не покладая рук. Он и работал — охотился, помогал чинить поломанную мебель, дома и изгороди, отстраивать сожженные амбары и сараи, делать рыбные садки в речке, подновлять сам замок, наконец. Кроме этого он старался каждый день выезживать свою лошадь, чтобы не застаивалась и подолгу тренировался с мечом, копьем, топором и молотом во дворе, чтобы не забывать, кто он в первую очередь. Из своей маленькой детской спаленки Клиган переселился в бывшую спальню матери, пользовался ее солярием и даже потратился на единственную дорогую вещь для себя — заказал у хорошего плотника в Ланниспорте кровать: достаточно длинную, чтобы вытянуться на ней во весь рост, достаточно широкую, чтобы вместить двух таких мужчин, как он, и достаточно прочную, чтобы выдержать любые постельные утехи. О последнем Сандор старался не думать — Пташку к нему не отпустят, на это можно не рассчитывать. Отвлекаться на какую-нибудь деревенскую бабенку или шлюшку из города ему больше не хотелось — с этим было покончено, так что оставалось работать до упаду, чтобы усталость заглушала похоть — или помогать себе рукой, когда желание не удавалось побороть. Похожие друг на друга дни постепенно сливались в один, и время отмеряли только письма от Сансы, которые ему приносил мейстер. В них она писала о всяких глупостях, которые сами по себе были тем самым светским чириканьем, которое он терпеть не мог, но это были строчки, написанные ее рукой — и Сандора грела мысль, что Санса тратила время, чтобы написать все это для него.       Вот и сегодня мейстер как обычно принес ему запечатанный красным сургучом лист и, как обычно, оставил «милорда» одного, уже выучив его привычки. Сандор сидел на стуле у очага с кружкой домашнего эля и растягивал удовольствие, предвкушая тот миг, когда он взломает печать и погрузится в чтение, мысленно рисуя себе, как его жена сидит за столом, и, склонив свою красивую голову, быстро и аккуратно водит пером по листу. И, может быть, в это время она думает о нем — о своем Псе, который здесь, за много лиг от нее, ждет от нее вестей. Наконец, он допил эль, отставил кружку в сторону и распечатал письмо. На этот раз оно было коротким, но Сандору потребовалось прочитать его трижды, прежде чем он до конца осознал написанное. Ровным четким почерком на листе дорогой бумаги было выведено:             Дражайший супруг!       Сир Бенедикт Брум по приказу леди Дорны Ланнистер согласился на некоторое время отпустить меня к вам в Клиган-холл. Меня будет сопровождать отряд домашней гвардии Ланнистеров, и, милостью богов, я надеюсь прибыть к вам на следующий день после того, как ворон принесет вам это письмо. Я жду нашей встречи с нетерпением.       Преданная вам,       Санса Клиган.       «Я жду нашей встречи с нетерпением». Эти слова снова и снова звучали у него в голове. Санса. Его Пташка. Она приедет. Она — слабая, робкая, запуганная — сумела обвести вокруг пальца и подозрительного сира Брума, и эту клушу леди Дорну. «Седьмое пекло» — с веселым и растерянным смехом вырвалось у Клигана — «с кем же это я связался?». У него едва не кружилась голова: после их ссоры, его недоверия и сомнений, ее слез и холодности, после того раза, когда она нечаянно унизила его вырвавшуюся наружу страсть к ней — он все равно надеется на лучшее. Это Санса — ее письма, ее внимание, ее приходы в тюрьму, то, что она добровольно отдала ему свое девичество, и то, что она сумела вырваться из Утеса ради него — это она подарила ему эту надежду. Безумную, невозможную, глупую — но живучую. «Все мужчины дураки и рыцари, когда дело касается женщин» — вдруг всплыло в памяти Клигана. Что это, откуда? Да не все ли равно?       Волнение постепенно отступало, и эйфория сменялась беспокойством. Санса Старк выросла в богатом замке с толпой слуг, и позже, живя в Красном замке как заложница, и здесь, в Утесе Кастерли, всегда была окружена роскошью и удобствами. Родовой дом ее мужа покажется ей грязной дырой, каковой он и был. Злость внутри толкала на то, чтобы наплевать на все это, и даже выставить свою бедность и грязь напоказ, бравируя этим и будто испытывая ее, проверяя — как будет вести себя эта утонченная изнеженная девица, оказавшись в таком месте. Но Сандор подавил этот порыв — такое отношение было недостойно ее, и, что было гораздо более странным — он почувствовал, что оно недостойно его самого. Тем не менее, что-то внутри него останавливало и обратное побуждение — броситься в лихорадочную суету, надраивая каждый угол, как будто он слуга, ожидающий приезда господина. Что это с ним? Ведь Санса — не его хозяйка, которая будет ходить и проверять, нет ли где лишней соринки. Она его жена. Его Пташка. Она знает, что это не его замок и земли, и что он здесь только на время, как и то, сколько работать приходится им всем, чтобы подготовиться к зиме.       Откинувшись на спинку стула, Клиган размышлял. Что ему следует сделать, чтобы подготовиться к ее приезду? Он не знал. Хорошо. Что бы сделал на его месте другой мужчина — обычный человек, который вырос, глядя на отца и мать, и запоминая, как следует себя вести с женщиной? Ответ не замедлил появиться в его голове, и Сандор, спрятав письмо за пазуху, отправился на поиски слуг. На следующее утро все обитатели Клиган-холла поднялись ни свет, ни заря. Каждый был занят своим делом: Сандор уехал на охоту, кухарка колдовала на кухне, девушка для черной работы скребла полы, мальчишка делал все, что ему приказывали остальные. К полудню слуги валились от усталости, но замок был вычищен и вымыт, чистое белье и ванна — готовы, на кухне грелся большой котел с водой, обед ждал своего часа, а на вертеле медленно поджаривалась туша косули. Сандор был доволен и отпустил их отдыхать до приезда «миледи», но сам понемногу начинал нервничать. Почему они задерживаются? Неужели кто-то напал на них в дороге — в этих безопасных землях? Или вдогонку прилетел ворон с приказом возвращаться обратно? Или Санса заболела и поездку отменили в последний миг? Снова и снова он обходил всю башню сверху донизу, заглядывал во все флигели и пристройки, кружил по двору.       Наконец, по подъемному мосту через ров прогрохотали подковы, и во двор медленно въехал отряд из пятнадцати красных плащей, охранявших всадницу на лошади, едущую между ними. Все гвардейцы были вооружены до зубов, и, насколько успел заметить Клиган, это были не те зеленые юнцы и тупые крестьяне, которых он учил драться, а другие солдаты — опытные, хорошо обученные. Сир Бенедикт, может быть, и подчинился прямому приказу своей хозяйки, но наглядно дал понять обоим пленникам, что за любой попыткой неповиновения последует кара — суровая и быстрая. Впрочем, по всадникам он только мазнул глазами, а затем все его внимание обратилось на Пташку. Она ехала на гнедой кобыле в середине отряда, и глаза Сандора жадно впитывали ее облик, как будто заново вспоминали. Она выглядела еще красивее, чем, когда он оставил ее, а самое главное — она открыто улыбалась. Улыбалась ему. Уродливому нищему озлобленному дезертиру с плохим характером. Сандор сошел со ступеней, приблизился к лошади, и, севшим хриплым голосом произнес: — Здравствуй, Санса. — Здравствуй, Сандор — звонко и спокойно ответила она, и протянула к нему руки.       Он подошел ближе, обхватил ее за талию, снял с лошади и — гори все в пекле — прижал к себе и поцеловал на глазах у толпы мужиков. Оторвавшись от ее губ, он осознал, что Пташка отвечала на поцелуй, и теперь не спешила убрать руки с его плеч. Развернувшись к солдатам, он взял ее за руку, и гораздо менее сердечно приветствовал солдат: — Кто здесь главный? — Я. — Вперед выехал крепкий зрелый мужчина, одетый так же, как и все остальные. — Меня зовут Орен, и по приказу сира Бенедикта, мы будем ездить по деревням и набирать рекрутов в армию Ланнистеров. — Что ж, это дело ваше. Но имейте в виду — с едой здесь туго, зима на носу. — Об этом, Пес, можешь не беспокоиться — у нас собой есть все, что нужно. От тебя требуется только крыша над головой. — Этого добра сколько угодно. В комнате слева от большого зала места хватит на всех вас.       В ответ командир только коротко кивнул, и начал распоряжаться. Тем временем, подъехали две тяжело груженые повозки, доверху набитые едой и бочками с элем — и Сандор мог бы поклясться, что там есть все, чего не могут позволить себе ни он, ни его крестьяне. Впрочем, что это он — это не его крестьяне, не его земля, не его замок. Нельзя забываться. Но именно этого ему хотелось больше всего на свете, когда он смотрел в синие глаза Сансы — чтобы это был его дом, его земли, его деньги и имущество, чтобы все это он мог сложить к ногам своей жены и заботиться о ней, оберегать ее, защищать ее. Теперь это открытие — что самая обычная жизнь с женой и детьми, в своем доме, может быть слаще, чем убийства, чем вино, чем шлюхи или войны, слаще, чем ненависть, чем все, что доставляло ему удовольствие раньше — причиняло даже большую боль, потому что, попробовав такую жизнь на вкус, Сандор еще острее понял, насколько это невозможно для обоих. Все, что у них есть — это сейчас. Может быть, только этот день, или ночь, или несколько дней, или даже луна — но рано или поздно эта сказка придет к своему концу, и все, что ему остается — сполна насладиться этим, ничего не упустив.