smoke

Ихей, проходя мимо, бросает вскользь: — Курить — вредно. И Уи, затушив одну сигарету, принимается курить следующую. Хаиру слышит, как в привычном жесте большой палец крутит железное колесико, и поэтому оборачивается, легко посмеиваясь: — Умрете же, Коори-семпай. Когда Уи просыпается, рассвет бьется ему в окно обезумевшей птицей. Он закуривает; спать больше не хочется. *** Ему в нос ударяет запах цитрусовых духов — кажется, больше не захочется апельсинов. Ихей проходит мимо, за ней легким шелестом вьется плащ: по сравнению со следователем Мадо, она носит брюки и плащ, точно не желает, чтобы её видели женщиной. Как-то бросает, задумчиво направив взгляд точно в стенку: «Юбки неудобные, Коори-семпай... что, хотите увидеть меня в юбке-карандаше?» — и улыбается так сладко-приторно, из-за чего Уи хочется закурить прямо в коридоре. Она предлагает встретиться у метро; говорит, что ей хочется развеяться, вот только не с кем. И добавляет с каким-то скрытым пониманием: — Вам тоже нужно, знаете. Коори знает, поэтому приходит. Спрашивает, почему именно метро, но Ихей, прислушавшись на пару секунд, лишь тянет его в один из вагонов. Затем только говорит со звонким смехом: — Будем кататься по кругу, Коори-семпай? А ещё она считает каждую станцию, словно записывает в блокноте черепной коробки. Говорит, что хочется дынной булочки. Уи ей отвечает, что пусть сама покупает, а затем идет в круглосуточный супермаркет, покупает себе бутылку газировки, а глаза так и цепляются за хлебный отдел. У уха запах цитрусовых. У уха пухлые губы, усмехающиеся. Коори вручает ей булочку, завернутую в фирменный пакет, прямо в руки, а она сразу же разворачивает, откусывает кусок и лишь потом говорит: — Спасибо, Коори-семпай. И вновь начинает считать по кругу станции. Ветер играет с её волосами; ветер у неё прямо в голове. Уи думает, что она, в общем-то, любить не может. И он сам себе вечно говорит не любить: привяжешься, и это прицепится лишаем. Когда в груди что-то начинает теплеть, Коори сжимает кулаки. Обреченность не предел. *** — Умрете ведь, Коори-семпай. Она гладит его по волосам; руки теплые, мягкие, пахнут дынной булочкой. Уи лежит на её коленях, но смотрит куда-то в бок — не может заставить себя смотреть ей в глаза, не может заставить посмотреть, есть ли у неё вообще голова. Апельсины вокруг них; она берет один, вертит в руке, пару раз подкидывает, как мячик для жонглирования. Когда она чистит, ковырнув ногтем оранжево-солнечную кожуру, Уи не понимает, почему кожура вдруг солнечная, а мякоть — красная. — Грейпфрут. Уи хочется спросить раздраженно, почему её сладкие духи пахнут грейпфрутом. Вся проблема заключается в том, что больше сладостью не пахнет. Кровь горьковата на вкус. Его мякоть может быть ярко-красной. Уи не хочет складывать паззлы; никогда их не любил в детстве, вечно не хватало одной последней. Она наклоняется, шепчет ему на ухо, но губ, когда-то привычно дотрагивающихся до уха, не чувствуется больше. — Всё было предрешено, Коори-семпай. Мы же следователи. Не курите. У него снова рассвет, бьющийся птицей в окна; сигарета тлеет, зажатая между пальцами. Когда вокруг дым — легче дышать. Ихей его не любила, а Уи и не просил его любить. Когда мертвая говорит с ним о смерти, не хочется лезть в петлю, как и не хочется скинуться с моста. Коори сжимает виски пальцами, надавливает: голова болит. А потом он задыхается в кашле. И кровь падает ему на бледные пальцы. Когда тебе говорят: «мы же следователи» — ты думаешь, что умрешь, когда будешь спасать людские жизни. Снимок, диагностирующий раковую опухоль в легких последней стадии, смеется над его потугами умереть достойно. Почему-то смех смерти, дышащей ему в спину, звонкий и девичий. Уи закуривает ещё одну. В квартире не пахнет апельсинами — ему нельзя вдыхать освежители, раздражающие слизистую. Мертвые больше не приходят в его сны. Не находят дороги, видимо — у них же нет глаз. (и головы)