О любви

      — Мудак!       — Истеричка!       — Вот и прекрасно!       — Вот и поговорили!       — Я ухожу спать на диван!       — А я — гулять!       — До свидания! Нет, прощайте!       Роберт пулей вылетел из дома, на ходу напяливая куртку.       Когда он вернулся, Шарон уже спала. На диване, как она и сказала. Укрываясь тонким пледом.       Всю злобу и раздражение Роберт выветрил, шатаясь по улицам, но осадок на душе всё ещё оставался. Горько вздохнув, Роб постоял-постоял над Шарон да притащил из спальни одеяло и укрыл её. Что ни говори, а позволить ей мёрзнуть он не мог. Она ничего не почувствовала — разве что глубже зарылась в подушку.       Наклонившись, Роберт поцеловал Шарон куда-то в висок и решил тоже ложиться спать.       Проснулся он поздно — выходной всё-таки. Яркое солнце неприятно било прямо в лицо, и Вестерхольт не стал разлёживаться, хотя очень хотелось. Первое, что резало глаза, — отсутствие Шарон. Они должны были проснуться вместе, пожелать друг другу доброго утра и поцеловаться.       «Эх…» — только и подумал Роберт, одеваясь.       Дома, несмотря на довольно ранний час, было подозрительно тихо. Роб заглянул в гостиную, обшарил и другие комнаты. Кто знает, что удумала эта женщина? Но её нигде не было. Озадаченно почесав лоб, Роберт вновь побрёл на кухню.       На обеденном столе его ждало накрытое блюдо. Рядом — столовые приборы, баночка с джемом и записка. Развернув маленькую бумажку, Роб вслух прочёл:       — «Я ушла гулять. Вся еда отравлена, понятно?»       Улыбнувшись, он осторожно убрал крышку. На тарелке возвышалась целая горка оладьев в форме сердечек.       «И ведь не жалко ей времени…»       Они ещё были тёплыми. Наколов на вилку самый маленький оладушек, Роберт с наслаждением откусил и проглотил кусочек. Готовила Шарон вкусно, это бесспорно.       Он решил, что, когда она вернётся, он попросит у неё прощения. Ведь он очень её любит. Очень-очень. И дело вовсе не в оладьях. Просто любит, и всё.       И уже зажигая плиту, чтобы поставить чайник, Роберт не без веселья и ужаса понял, что не может вспомнить, из-за чего они, собственно говоря, поругались.