О любви

      — Делай, что хочешь, Вестерхольт, но командовать здесь ты больше не будешь.       — Хорошо, не буду. Понятно же, что вы уже всё решили.       — Решили. Ты уволен.       Роберт пожал плечами и взял свою сумку.       — Больно надо. Сам ушёл.       Он бросил взгляд на Шарон, которая нервно теребила край кофточки.       — Может не надо, ребят? Зачем вы так горячитесь? Жалко же, группа распадётся.       — Не распадётся. А ты в своей группе остаёшься? — улыбнулся Эрнст, барабанщик.       Она инстинктивно взяла Роба за руку, и он посмотрел прямо в грустные глаза-звёздочки.       — Ты действительно можешь остаться, если хочешь, — честно заверил он, сжимая её холодные пальцы. — Я не стану тащить тебя за собой силой. Ты вольна петь у себя.       О, ему был знаком этот упрямый взгляд пятилетнего ребёнка. Роберт даже улыбнулся, потому что знал, что она скажет.       — Нет. Я тоже увольняюсь. Сама. Идём, — потянула ден Адель его за собой.       Но Вестерхольт никуда не спешил. Отпустив её руку, он сорвал со стойки микрофон, протянул его вперёд и… преклонил колено.       — Шарон ден Адель, будь моей вокалисткой.       Он держал микрофон так, точно это было кольцо. Шарон ошарашенно захлопала ресницами, а спустя какой-то миг рассмеялась. Роб обожал её весёлый хохот. С улыбкой до ушей и лукавыми искорками в глазах он приподнял микрофон ещё выше. И она, приняв «дар», заговорила. Мелодичный голос раскатился по всему гаражу:       — Роберт Вестерхольт, я буду. В горе и в радости, пока смерть не разлучит нас.       Роберт бодро вскочил.       — Вот теперь идём.       Тихонько посмеиваясь, они медленно побрели к выходу, сопровождаемые удивлёнными взглядами. Роб же, наклонившись к её ушку, зашептал:       — Сейчас обязательно прогуляемся до кафе. Закажем любимые десерты или даже два, и это будет наш праздничный банкет. Засидимся допоздна, потом придём домой, и будет…       — Брачная ночь, — хихикнула Шарон.       — Точно.       Они вышли на улицу и закрыли за собой скрипящую дверь. Шарон привстала на носочки и положила руки на худые плечи Роба.       — Горько? — в шоколадных глазах плясали черти.       Роберт немного наклонил голову, чтобы ей не пришлось сильно тянуться. Кто б знал, как он любил эти тонкие подвижные губы и острый носик, который при поцелуе утыкается ему в лицо.       — Горько.