Плохо быть хорошей

Чувство такое, словно абсолютно все в этом помещении уставились на Сольхён, а один взгляд ощущался особенно четко, Хечжон смотрела с вызовом, всем своим видом показывая, что уже победила. Как люди вообще могут так быстро меняться? Утром дала ей свою резинку, а сейчас так подставила, ведь по закону жанра Соль должна либо сбежать, либо опозориться, хотя одно не исключает другое. Вот только никто здесь, похоже, не знал её «маленький секрет», но, что уж там, родители постарались, чтобы никто о нем не знал. Родители всегда очень для неё старались, или для себя, делая вид, что заботятся об интересах дочери, в то время как на самом деле пытались удовлетворить собственные амбиции, а еще ждали, что эта самая дочь будет благодарна. Соль была, первое время, а потом просто научилась скалить зубы в подобии миленькой улыбочки и послушно кивать, потому что поняла, что так от нее намного быстрее отстанут, поняла, что так намного проще жить. — Напоминаю, что по правилам нашего баттла тот, кого выбрали, не имеет права отказаться, — какой-то невысокий паренек прокричал это, смотря на Сольхён, а она в этот момент боролась. С собой, с насмешливой улыбкой Хечжон, с косыми взглядами окружающих. И это давило, возникало ощущение, будто со всех сторон стены, которые всё ближе и ближе, которые, в конце концов, превратят ее в лепешку. Люди терпеть не могут, когда их заставляют что-то делать, особенно, когда рядом не меньше пятидесяти пар глаз, а еще один очень самодовольный, хамоватый тип в кожанке. Наверное, именно эта усмешка чживоновская и стала точкой невозврата, наверное, превосходство во взгляде Шин Хечжон было спусковым крючком, а может, Сольхён просто устала всё время играть роль размазни. — Никто и не собирается отказываться, — произносит это громко и четко, вставая с диванчика, смотря при этом своей сопернице в глаза. И тот миг, когда Хе на несколько секунд теряется, стоит многого, потому что никто не ожидал, сзади даже слышится чей-то удивлённый возглас, который почему-то вызывает у Соль улыбку, тёплую такую: — Музыку, пожалуйста, — не понижает тон, направляясь к небольшой сцене. Когда раздаются первые аккорды, то страх практически пересиливает, но голос певицы немного успокаивает. И Соль начинает плавно следовать ритму, покачивая бёдрами, улыбается, когда слышит «my body is your party, baby, nobodyʼs invited but you, baby», обхватывает себя руками, прикрыв глаза. А улыбка становится всё шире, потому что ритм забирается под кожу, а тело живёт своей собственной жизнью, даже дышать становится легче, так легко не дышалось уже почти пять лет. Изгибается в такт, открыв глаза, и сразу же натыкается на взгляд Чживона, который не то, что просто охеревший, он охеревший в кубе. В полумраке кажется даже, что рот его приоткрыт, а Сольхён уже поехала, потому что медленно закусывает губу и одной рукой приподнимает свою блузку, продолжая вилять задницей. И песня заканчивается, когда она уже подняла ее неприлично высоко, почти подняла. Зал замирает. Ни единого звука не слышно, может это стук её сердца слишком громкий и всё заглушает? А потом слышатся хлопки, которые становятся всё громче, кто-то даже свистит, лишь компания за центральным столиком не шевелится. Чживон так вообще замер с открытым ртом, еще немножко и слюна закапает на пол, Ханбин, который вроде ещё трезвый беззвучно произносит «охуеть», а Чжунэ озвучивает, добавив ещё и от себя парочку эпитетов, Чжинхван смотрит куда угодно, но не на сцену, а Джимин улыбается, поднимает большой палец, не скрывая своего удивления. И даже не обидно, когда побеждает все-таки старшая Шин, потому что одно лишь выражение лица Бобби чего стоит. — Ты была крута, не ожидала, правда, — Хе произносит это и хлопает Сольхён по плечу, и чувствуется, что это не насмешка, что это искренне и по-настоящему. — Если честно, я сама не ожидала, — но договорить не успевает, потому что их со всех сторон обступают люди, которые что-то кричат, некоторые даже пытаются обнять, а кто-то вообще дергает за волосы. Неожиданно Соль оказалась в чьих-то руках, уже хотела закричать во всё горло, незнакомец громко и чётко произнёс: — Руками не трогать, — и немного хрипловатый голос подействовал успокаивающее, даже вынужденные объятья больше не напрягали, она узнала этот голос. А ещё этот Ку Чжунэ безумно приятно пах, его одеколон был создан на небесах, не иначе: — Шевели своими ножками, красотка, иначе нас тут задавят, — если бы не помощь брюнета, Соль вряд ли бы смогла выбраться живой и невредимой из этой толпы. Только когда они оказались за сценой, то парень убрал руки, спустя пару секунд там нарисовались и Хечжон с Бобби, который подозрительно серьёзно смотрел в сторону своего друга, Хе кстати, наоборот, смотрела куда угодно, но не на Чжуна. — Дори, нам надо поговорить. — Слушаю тебя очень внимательно, — и глаза в глаза, никто не хотел уступать. — Поговорим по пути в твой аквариум, — затем схватил Сольхён за руку и потащил в сторону черного выхода, даже не попрощавшись с друзьями. А потом также молча надел на девушку шлем и буквально затащил на мотоцикл, не обращая внимания на недовольные возгласы.

***

— Что это было, Ку? — брюнетка оскалилась, прислонившись к стене, и скрестила руки на груди, словно защищаясь. Она его боялась. Всегда и только его. — Ревнуешь, Хечжон-а? — усмехнулся и закурил, совершенно не парясь на счет того, что курить здесь нельзя, потому что это — Чжунэ, потому что ему плевать на правила и приличия, особенно когда дело касается сигарет, алкоголя и девушек. — Я скорее эту стену ревновать буду, чем тебя, — для большей выразительности смеется, правда выходит чересчур фальшиво. — Я бы тебе поверил, если бы не твой дергающийся глаз и комариный писк вместо нормального тона, — Хечжон знала, что глаз не дергался, но голос на самом деле подводил. — Мне плевать, кого ты трахал, трахаешь или хочешь трахнуть, но эту девчонку не трогай, потому что она не одна из тех шлюшек, которые отсасывают тебе в подворотнях. Да и обижать не стоит, потому что её матери достаточно лишь пальцем пошевелить, и тебя в порошок сотрут, — комариный писк исчез, она это сказала твердо, даже почти гордилась собой. — Ты не просто ревнуешь, так еще и переживаешь за меня, сколько внимания, да моей скромной персоне! Раньше бы так, — парень больше не улыбался, наигранное веселье исчезло. Чжунэ и Хечжон не могли по-другому, потому что слишком много между ними, потому что улыбаться друг другу уже не в силах, даже фальшиво. Да и нервы трепать тоже, если честно. Они просто устали, друг от друга и от самих себя, от вечных шуток друзей, от бесконечных упреков и этой немой ненависти. Самое страшное — это когда тихо ненавидишь человека, потому что внутри что-то мерзкое жрёт, а что именно понять не можешь. Понять и принять, а, следовательно, и побороть это не можешь. Остается лишь скалить зубы, обижать друг друга и каждую субботу трахаться на съёмной квартире. — Надеюсь, что ты понял, хуже ведь только себе сделаешь, — она уже почти ушла. — Надеюсь, что ты найдешь себе, наконец, парня с большим членом, который сможет удовлетворить тебя и избавить от желания ебать мой мозг, — а он уже почти простил. — А ты найди себе девушку, которая избавит тебя от желания ебать меня каждую субботу, сладкий, — и Хечжон уходит, вот только Чжунэ так и не прощает. И теперь кажется, что самое ужасное — это не немая ненависть, а слепая и бесконечная обида. Потому что она не просто грызет, она убивает.

***

— Ну и что ты там устроила? — Чживон не злился, он был в ярости. Слепой такой ярости, которая напрочь отключала здравый смысл, а еще она отправляла в нокаут способность соображать. — Прекрати кричать, создается такое ощущение, словно ты слетел с катушек. Я не понимаю в чем проблема, серьёзно, — Сольхён сказала это тихо и спокойно, хотя внутри вся сжалась от страха. Потому что её способность соображать вернулась, а ещё вернулся страх. — Нет, это ты мне скажи, в чем твоя проблема. Мы туда приехали не для того, чтобы ты пустилась во все тяжкие и начала стаскивать свою одежду, а для того, что бы ты научилась общаться с людьми и быть нормальной. Но сейчас я вижу, что ты и нормальность — понятия несовместимые, — Бобби все еще не мог прийти в себя, поэтому периодически лохматил волосы, да так периодически, что серьезно рисковал остаться вообще без них. — Давай поговорим тогда, когда ты сможешь не орать на всю улицу, надеюсь, что до завтра успокоишься, — она просто разворачивается и уходит, махнув рукой на прощанье. А Чживон так и остается на месте, даже забывает, что хотел сказать. На кой, спрашивается, чёрт он ей понадобился, если она такая ненормальная и не такая уж размазня? Еще один вопрос, на который нет ответа, а еще танец её был не простой импровизацией, потому что невозможно импровизировать так, чтобы каждый второй в зале сидел со стояком, включая и самого Чживона. Сольхён услышала рёв мотоцикла только тогда, когда за ней закрылась входная дверь. И только потом заметила, что кроме этого рёва ничего не слышала, а это было странно, потому что каждый божий день её мать играла на рояле с шести до семи вечера, а стрелки часов показывали 18:30. — Хватит стоять у входа, живо иди сюда! — этот тон не предвещал ничего хорошего, значит, все-таки узнала. Сольхён оставалось лишь стиснуть зубы и направиться в гостиную. Как только она появилась на пороге, миссис Ким встала. — Ну, давай, объясняй мне, где ты шаталась вместо того, чтобы быть на парах, — столько презрения в голосе, словно она минимум кого-то убила. — Я должна была уйти, это правда было очень важно, — пальцы дрожали, именно поэтому сжала руки в кулаки, чтобы не показывать собственную слабость. — Что же может быть важнее учёбы, дура ты несчастная, — мать обычно держала себя в руках, не повышала тон, да и не ругалась особо. Потому что причин не было, именно поэтому сейчас она кричала, ведь ждала слишком долго этой самой причины. — Жизнь важнее, — это вылетело само собой. Просто давно рвалось наружу. — Снова вернулась к старому? Тебе мало было проблем? Забыла уже, о чем мы договаривались? Если не хочешь вылететь из этого дома, то будь добра, заткнись и слушайся, — Сольхён даже показалось, что ей сейчас дадут пощёчину. Хотя лучше бы по лицу ударили, чем словами били, было бы не так противно. Было бы не так сильно жаль саму себя, ведь как же это так получилось, что родная мать опускает ниже плинтуса. — Я могу хоть раз сделать что-нибудь, чего хочу сама? Я учусь на отлично, занимаюсь волонтерством, две пары, которые я пропустила, ничего не изменят. — Как ты посмела? Нет, как у тебя вообще появилась мысль так поступить? — Я же… — Ничего не хочу слышать, и видеть тебя не могу, с сегодняшнего дня тебе запрещено пользоваться телефоном, и мир твой ограничивается лишь институтом и домом! — Нет, — возникла пауза, пугающая такая. И ощущение, что все звуки вокруг просто-напросто исчезли, Соль даже показалось, что кто-то нажал кнопку «стоп» на пульте. — Что ты только что сказала? Повтори сейчас же! — Я сказала — нет. Хватит с меня уже, всё достало. Как бы я из кожи вон не лезла, как бы широко не улыбалась, тебе вечно не достаточно. Я ничего не делаю хорошо, каждый раз ты придираешься, вместо того, чтобы похвалить. Словно я не твоя дочь, а какая-то надоедливая букашка, над которой ты издеваешься, получаешь удовольствие от этого, и в конце концом потом просто раздавишь, когда надоест, — от спокойствия не осталось и следа, плотину, сдерживающую её целых пять лет, наконец, прорвало. Сольхён больше ничего не сказала, да и ответа она не услышала. Было больно, на самом деле больно, все пять лет болело, а сейчас просто разошелся шов, и всё наружу вышло. Она не ждала, хотя, если уж быть честной, то ждала, что мать будет отрицать, назовет её идиоткой, встряхнет, чтобы в себя пришла. Но не дождалась, потому что в жизни чудеса происходят слишком редко, а она, похоже, уже весь лимит израсходовала. В полнейшей тишине Соль развернулась и вышла, не имея даже понятия, куда идет и зачем. Просто вперед и просто как можно дальше, чтобы болело меньше.