Обещания

Громко тикали часы. Четыре утра — самое странное время суток. Время, когда ложиться уже поздно, а вставать — слишком рано. Время, когда не нужно никуда спешить. Четыре утра — самое мёртвое время суток. Время, когда с улицы больше не слышно привычных воплей, громкого смеха,  шума разборок и звона стекла; время, когда звуков не слышно вовсе. Именно в этот час потухают последние огни в окнах полуночников, блекнет под плотным сонным туманом свет фонарей, и кажется, будто весь город, хоть ненадолго позабыв все проблемы, погружается в глубокий и безмятежный сон. Четыре утра — это, пожалуй,  самое печальное время суток. Громко тикали часы. В комнате витал резкий запах алкоголя вперемешку  с почти осязаемым табачным дымом; на полу чуть шелестели от сквозняка мятые бумаги, важные или не слишком — не имело значения. Рассветный полумрак рассеивало лишь слабое свечение от включенного ноутбука, и голубоватые блики дремали на оконных стёклах, изредка незаметно подрагивая. Темно, тихо, безлюдно — как раз то, что нужно. По правде говоря,  Микисуги терпеть не мог одиночества — больно скучно — и в другое время он, конечно же, обязательно бы отправился в бар с Цумугу. Но не сегодня, когда в памяти вновь и вновь воскресает тот злополучный день. Громко тикали часы. На кухонном столе — опустевшая бутылка водки и импровизированная пепельница в виде консервной банки, доверху набитая окурками. Кажется, один из них всё ещё дымился, но Микисуги всё равно достал из пачки новую сигарету и чиркнул зажигалкой.  Терпкий, приятный, расслабляющий вкус сигаретного дыма: в последнее время он стал почти так же необходим, как и чистый воздух. Айкуро уж было в очередной раз задумался о том, что пора бы бросить, но потом понял, что это будет абсолютно бесполезным делом. Когда-то он уже давал подобное обещание. Неудачно вдохнув дым, Айкуро закашлялся, и перед глазами будто наяву возникло недовольное лицо. Микисуги помнил, что она терпеть не могла этот запах. Он помнил, что она также не выносила их с Цумугу нездоровую страсть к алкоголю: брату доставались долговременные нотации и подзатыльники, Микисуги — просто нотации, от которых он только отшучивался. Правильность была этой девушке к лицу, но зачастую невероятно утомляла, ведь тогда именно алкоголь как нельзя лучше помогал расслабиться после работы и непрерывных умственных нагрузок. Микисуги был уверен, что если бы он когда-нибудь дал ей обещание больше не пить «эту гадость», то всё равно нарушил бы его, как и в случае с сигаретами. Даже когда понимал, насколько серьёзно она относится к этой ситуации, считая себя полностью ответственной за здоровье друзей. Даже когда видел, как меркнет на её лице улыбка. Громко тикали часы. Прямо как тогда, в лаборатории, где она засиживалась допоздна, склонившись над бумагами и что-то тихо бормоча себе под нос.  Энтузиазм в её глазах не угасал ни на мгновение, а отчаяние не овладевало ею даже в самые трудные моменты. Иногда казалось, что создание Всепокрова — дело всей её жизни; то единственное, что вселяло энергию в её движения, а в голос — несокрушимую силу и уверенность, которая не покинула её даже в самые последние секунды. «Прошу… Не прекращайте исследования!..» В отличие от Микисуги, Кинуэ никогда не отступалась от своих слов. Но именно в тот день она впервые нарушила данное ею чрезвычайно значимое обещание: обещание, что с ней всё будет хорошо. Именно в тот день Айкуро впервые поклялся себе выполнить до конца хотя бы одну её просьбу. Громко тикали часы. Рука больше не сжимала пустую рюмку, а сквозь плотную пучину сна Микисуги чудилась мягкая, успокаивающая улыбка.