Скажи, что это правда

Стив не сразу узнает, откуда у Баки потрепанный армейский рюкзак. Еще позже он узнает, что в нем хранится. Так бережно Барнс хранил только подаренный отцом нож с деревянной рукояткой изрезанной затейливыми узорами. Но это было давно, и если Стив помнит, сомневается, что Баки тоже. Сэм предлагает Барнсу завести дневник и писать туда все что вспомнит — один из пунктов его реабилитации. Он соглашается, если Стив не узнает. Это секрет. И Роджерс искренне этому рад. У машин секретов нет, убийцам с перекроенным сознанием скрывать нечего. Нет, Стив не считает его машиной, для него — слишком аморально. Просто через туманную пелену глаз и будто застывшее во времени лицо, хотелось разглядеть прошлого Баки. Баки Барнса — заводилу всей улицы, лазающего по деревьям мальчишку, а затем парня с широкими плечами и голосом от которого все девушки шли за ним стайкой. Стив клянется, что Баки залез под каждую юбку в школе, и ходил слух, что не только под юбку. В их небольшом районе всегда шептались. По вечерам, когда солнце уходило за горизонт, и улицы заполняла темнота, Баки видели с парнями, всегда разными, на лодочной пристани. Стив как-то украдкой спросил его об этом. Барнс обычно отвечал, что люди любят рассказывать сказки и так улыбался, что Стив неосознанно начинал верить. Стив помнит запах дыма от сигар. Пахли они деревом, терпко и с горечью, а в смеси с одеколоном Баки и редкими отголосками выпечки — еще лучше. Курил Баки редко, рядом со Стивом почти никогда — не дай Бог у того начнется приступ астмы. Наверное, именно поэтому Роджерс этим воспоминанием дорожит. Он нашел такие сигары в этом веке. Но запах уже не тот. Стив помнит качающуюся, заваливающуюся в правую сторону, походку Барнса, заплетавшийся голос с проскальзывающей хрипотцой. Помнит пьяные глаза и красные разгоряченные губы. Помнит запах алкоголя, который, казалось, въелся даже в одежду. Помнит вес Баки, когда тот опирался об его плечо, помнит скрип кровати, тяжело снимаемую одежду и пьяные извинения, сопровождаемые редкими всхлипами и протяжной буквой «и» в имени Роджерса. Баки прислонялся к костлявому плечу и доверял. Новый Баки не бьет задир, не целует девушек, не напивается до состояния, когда способен лишь растягивать гласные. Новый Баки этого просто не помнит. Или помнит слишком многое. Худшее в воспоминаниях Баки — то, что иногда он помнит буквально все: от картинок в голове и голосов до дат и чувств. Воспоминания приходят обрывками, всегда неожиданно. Он старается быть лучше, вспомнить прошлое ради человека, который действительно этого заслуживает. Который ждал этого слишком долго. И он пытается, честное слово, пытается. Но смотрит в зеркало и видит кого-то чужого, он смотрит на Стива и его взгляд полон грусти и надежд. Баки снится Стив, но он другой. Маленький с хилыми руками, светлыми растрепанными волосами, смешной челкой, которую вечно хотелось поправить и безумно тонкими запястьями, а глаза все те же, светло-голубые. Если его поставить сейчас перед Барнсом он бы уткнулся ему в грудь. Во снах почти нет того Баки со стороны, но он видит восхищенный взгляд Стива. Стива, который гордится, который хочет быть похожим на друга. Баки хочет, чтобы на него снова так смотрели. Была зима. Крупными хлопьями снег падал на землю, а заботливые матери не выпускали своих детей на улицу. Стив все равно пошел. Замерз ужасно, простыл, его хрипы слышались на всю квартиру. Но с тем прошлым Баки он, похоже, был счастлив даже на пороге смерти. Он боится забыть. Воспоминания, как змеи: они шипят, когда подползают к его сознанию, кусают, когда Баки хочет увидеть больше, чем дозволено. Змеи обвивают шею и душат по ночам, заставляя задыхаться. Змеи иногда шипят по-доброму, но чаще обнажают мелкие зубы. Баки записывает все. И на каждом воспоминании о счастливом прошлом, он боится узнать, что это игра его сознания. На каждом убийстве, проникнувшем в голову, он умоляет, чтоб оно оказалось поддельным. Почему-то помню год. 1963. После этого провел в криокамере слишком долго, встречал меня уже Пирс. Странно засыпать в одном году, а просыпаться через двадцать лет. Все тогда говорили, что это особенный день, что я изменю этот мир, что благодаря мне начнется новая эра. Дали в руку винтовку и отправили в Даллас. Я выстрелил. Опять. Помню, что все кричали, носились как сумасшедшие, а я натянул капюшон и ушел. Я никогда не был чем-то большим, чем машина. По ночам он открывает окно в комнате, пока стены не промерзнут от сухого, леденящего сознание, воздуха. Баки прижимается к стене и почти не моргает. Вокруг уже родной холод и он думает, что так сможет вспомнить. Даже он мерзнет. Глубоко дышит, пытаясь вобрать в себя весь воздух в комнате. Он ненавидит себя, точнее Барнс глубоко внутри Зимнего солдата ненавидит себя за беспомощность. На Стива, сквозь льды Арктики и покрытые снегом горы, смотрит Баки, рядом со Стивом на миссиях сражается Зимний Солдат. Резкие, точные движения, безмолвное исполнение всех поставленных задач пугают. Стив боится, что Зимний снова вернется, отобрав у него друга и всякую надежду. Остальные просто боятся Солдата. Но его нет. Есть кто-то застывшей между Баки Барнсом, парнем из Бруклина, и оружием Гидры. Воспоминания о заданиях самые жуткие. Я помню первого. Первую. Они тестировали меня на выполнение команд. (ха, прямо как ручного пса) Сказали убить девчонку, совсем маленькую. Я помню ее светлые, как пшеница, волосы, связанные в две тонкие косы. Ставлю все, хотели посмотреть помню ли я Стива. Она плакала, глаза опухли, кричала, а я просто сидел. Что-то скребло и ныло внутри, умоляло помочь, сопротивляться. Ученые сказали стрелять. Я выстрелил. Девчонка упала, и голос внутри затих. Стив находит его в таком состоянии однажды. Трясет за плечи, повторяет имя, как молитву, а Баки смотрит в одну точку и совсем не реагирует, будто спит. От Роджерса почему-то пахнет яблоками, запах ударяет в нос, отрезвляя. Он перехватывает холодными пальцами руку Стива, смотрел ошалелым взглядом и все повторяет: Сара, Сара, Сара… Мать Стива пекла яблочные пироги по воскресеньям. Он их очень любил. Не все воспоминания связаны со Стивом. Баки помнит Наташу. Не ту что сейчас, да и тогда… никто Наташей ее не звал. Рыжую приказали обучить, совсем слабую, но гибкую в чем был ее несомненный плюс в любых заданиях. Ее бы в балет. Он помнит, как тренировал ее в холодных залах Красной Комнаты, помнит ее синяки, переломанные кости, но вечную ухмылку на лице, ее упорство и сейчас восхищает. Еще Баки помнит их ночи. Сейчас это уже не Наталья Романова, даже не Натали, теперь она Романофф, на американский лад. Стив представляет ее одну из первых, и сначала Баки не понимает, почему она сторонится, отводит глаза и ненавидит оставаться с ним один на один. Он просит прощения, если когда-то сделал ей больно, признается, что ни черта не помнит. Она кивает, кажется, даже одаривает его легкой улыбкой, и говорит, что это прошлое, она все понимает. Баки не перестает виновато смотреть. Наташа все так же закрыта. А потом он вспоминает. И одного извинения здесь точно не хватит. Стив пытается узнать, что происходит, хотя этот новый Баки все такая же открытая книга только с пустыми, насильно и начисто стертыми страницами. — Просто призраки прошлого, Стиви, не беспокойся. Стиви нечаянно попадет на язык. И Роджерс улыбается, пытаясь вспомнить, когда его последний раз так называли. Еще при их первой встрече прозвище приелось буквально сразу. — Стив… тот прошлый Баки, он воровал краски для тебя? Надежда умирает последней. Летит с пропасти, разбивается о камни, сдирает в кровь ладони, а потом либо взлетает, либо оставляет пустоту. Стив качает головой, и Баки понимает что ошибся. Подделка. Очередная игра его сознания. Он сжимает кулаки и ненавидит себя еще больше. — Нет никакого прошлого Баки, я знаю только тебя. Ты своровал, потому что маме не хватало денег, чтобы купить их хотя бы ко дню рождения. Принес целую коробку и гордо вручил прямо в руки. Я тогда очень сильно злился, умолял вернуть дорогие баночки с краской. А у тебя было такое лицо, будто ты сделал что-то выдающееся… — он говорит так быстро, будто за ним гонятся и это последний шанс сказать хоть слово, но Стив резко останавливается, всматривается в глаза сидящего напротив и тихо спрашивает: — Помнишь, Бак? Становится легче дышать. — Я думал… боялся, что выдумал это. Стив осторожно прижимает к себе холодное тело, и он впервые за это время по-настоящему счастлив. У Баки нож под подушкой, отнятые воспоминания и сотни кошмаров. А еще у Баки есть Стив.