***
Пробка на одной из развилок тянулась на много километров. Никто не знал её причины, да и вряд ли это кого-то волновало. Каждый второй переругивался с попутчиками, смахивая себя пот — пекло было как в аду. Чем ближе машины находились к причине пробки, тем тише звучали их голоса. В глазах их появлялся мимолетный страх и сожаление. Рядом с раскореженной легковушкой и вовсе молчали, стыдясь своего недавнего раздражения. Ведь никто ещё не видел такого. Чтобы так покромсало. Рядом с местом аварии уже стояла скорая и полицейская машина. Но каждый, видевший смятый автомобиль, понимал, что скорая здесь не поможет. И люди проезжали мимо, и ещё пятнадцать минут они будут помнить эту кровавую картину. А потом все забудется, как дурной сон. Они не знают, кто там, а потому не могут долго печалиться. Люди — эгоисты. И вряд ли кто-то будет их в этом винить, такова их природа. Такова природа…***
Сотрудник скорой помощи вместе со специалистом пытаются открыть машину. В голове у врача мелькает жалость: целое семейство, а ведь молодые ещё. Потому он и сам взял монтировку в руки, он не мог позволить себе стоять в стороне, ему их еще отвозить. Дверь с железным скрежетом поддалась, от неё просыпался водопад стекла. Часть осколков отражала мир в красном цвете. Через просвет между кривой крышей и смятой дверью врач увидел розовый свитер, весь в пятнах и стекле. Но когда он зашевелился, спасатель с надеждой в голосе закричал: — Быстрее! Кто-то выжил! Тут живой человек!***
Диииинь… Два вдоха-выдоха и передышка. Лёгкие болят, дышать тяжело. Только бы опять не посмотреть на руки… Скриииип… Врачи говорят об осложнениях. Руки потеряют чувствительность. Да плевать на руки, уберите вату из ушей, поговорите со мной! .. Стук… Сердце бьёт поврежденные ребра часто-часто. А все остальное внутри будто упало, в горло запихнули расплавленный тугой ком, а по спине течет холодный страх. В голове раненой птицей бьётся «погибли». Погибли… Погибли… Погибли… Визг шин, и замедленная съёмка. Два желтых глаза грузовика все ближе и ближе… Диииинь… Скриииип… Стук… Диппер где ты?! Где я?! Мама, папа, я не вижу вас! «…- А вы купите мне вату на вокзале? — Конечно, дорогая. — Только не объедайся, нам ещё в автобусе ехать…» …Ничего. Горячая кружка чая в руках — и ничего. Иголки капельницы в венах — и ничего. Руки врача на шрамах — и ничего. Пусто. А вот боль в груди настоящая. И постоянная. А чтобы было больнее — нажать на нижнее ребро. И посмотреть на руки. Тоже больно. …Говорят об опекунстве с дядей Стэном и Стэнфордом. Как будто я не слышу. Беру кружку с чаем, потихоньку лью на руки, только глазами считаю трещины на больничном кафеле. Раз, два, три, три-с-половиной, четыре… Смотрю на кружку. Чай закончился. А раньше лился за три трещины. Теряю сноровку. Скриииип… Я вздрагиваю, напрягаюсь всем телом. Должна ведь уже привыкнуть к звуку, но не получается. Бьёт по мозгам кувалдой каждый раз. Смазали бы хоть. Но говорят, что забывают масло купить. Лжецы. Кидаю на мокрый пол тряпку. Они оставили её тут, потому что думают, что я не могу ничего удержать. Даже кружку выдали пластиковую. Какая забота, чего уж тут сказать. Дяди топчутся в дверях, не решаясь войти. Форд потупил взгляд в пол, от него пахнет морской солью и рыбой. А от дяди Стэна пахнет меньше, он съел на завтрак лазанью и она перебила запах рыбы. А соль осталась. До сих пор не привыкну к такому обилию запахов и звуков. Врачи сказали, что это последствия потери чувствительности рук. Организм заменил потерянное. И все же четыре трещины слишком долго для стакана чая… Стэн глядит прямо в глаза, а прочитать по ним что-либо очень тяжело. Недаром он хороший игрок. Раз, два, три, три-с-половиной, четыре… — Пойдём домой, Мэйбл. Пойдём домой. Глаза жжёт, потому я перестаю считать морщинки на его лице. Прямо день четвёрок какой-то. Слёзы капают на простыню, потом на пол, потом на его свитер. Он обнимает крепко, но осторожно, ему сказали о ребрах. Стэнфорд положил руку на плечо, она у него мокрая. Он тоже плачет, только все так же, головой вниз. Да, дядя Стэн. Домой… Только домой. Откуда-то из коридора выбегает Пухля. Это уже последняя капля. Захлебываюсь слезами и сжимаю её в объятьях, несмотря на боль в груди. Шершавым языком она лижет мне щеки, радуется, пристукивает задними копытцами. Мы все уходим. Пухля немного повизгивая бежит рядом. А в голове на пару часов перестали слышится Дииииинь… Скриииип… Стук…