Улыбки

      Бывают дни, когда ты думаешь, что наш мир — пустышка. Бывают ночи, когда ты не можешь заснуть, так как червь сомнения грызет изнутри. Бывают ситуации, когда ты сама себе не веришь и думаешь, что иная «ты» никогда не поступила бы так непристойно. Бывают мгновения, когда ты не в состоянии даже вздохнуть от возникших из ниоткуда страхов. Бывают люди, которые одной своей улыбкой перечеркивают любые твои подозрения и поползновения или, наоборот, заставляют душу метаться в поисках утерянного спокойствия.       И он — именно такой.       Хотя, судить о человеке столь плохо мне знакомом сложно, неправильно, даже откровенно абсурдно.       Но, это я приукрашаю, чтобы самой себе не показаться глупой, напыщенной девицей, которая способна что-то утверждать, используя ложь для основания. На самом-то деле мы знакомы. Даже ближе, чем мне изначально хотелось.       И что же я смогу про него рассказать, если кто-то спросит? Что он именно такой, каким хочет казаться. Редкое качество — совмещать внутренний и внешний мир в человеке, чтобы они гармонировали и не искажали реальность. Он ходит вальяжно, немного сутулясь, опираясь на странную трость, говорит всегда тихо и только по существу. Скрывает многое и о многом умалчивает. И стоит подойти к нему чуть ближе - настолько, насколько он позволит - и тебя охватывает необъяснимый трепет. Словно перед тобой и не человек вовсе, а демонический дух, ищущий в мире живых грешников для известных лишь ему целей. И стоит ему протянуть к тебе руку - ты тут же становишься подвластна его зову. И что за странная сила чувствуется в этих руках? Плечи его украшают яркие узоры, спускающиеся к локтям, и по спине — к лопаткам. И ниже левой лопатки, почти напротив сердца, разбитая пополам маска Ханья в окружении цветов улыбается оскаленным ртом. Порез на ней проходит ровно через правый глаз. Я бы спросила — к чему такой символизм, но каждый раз отмахиваюсь от этой идеи. Это личное. И это именно то, с чем сталкиваться не хочется.       Увидела в первый раз - и все, думаю, вляпалась! Даже захотелось расплакаться. Но я легко удержалась на грани. Ведь столь желанное чувство обладания опасностью знакомо многим женщинам. Привлечь к себе, зацепить, сделать своим, заставить присягнуть на верность. Но вышло, кажется, совсем наоборот. Немного подыграл, позволил мне лишнее и щелкнул по носу. Но интерес друг к другу не исчез, а, скорее, укрепился у обоих.       Гастрольный тур кончился, а я осталась в Японии. Предложили роль в местном театре. Глупо, ведь языком я тогда плохо владела. Но я согласилась. Глупо, ведь приходиться снимать жилье отдельно, а то и просто ночевать в театре или у него в гостях. Но сколь длинными оказались ночи в Японии. Глупо все это и не смешно. Но стоит лишь увидеть его улыбку — любые недовольства как рукой снимает. И дело тут не в страхе, а в уверенности. Что больше никто и никогда не будет столь таинственным и столь близким для меня человеком.       И в нашем маленьком мире остаются лишь двое — желание и опасность.       С желанием — здесь все понятно и без лишних слов.       Опасность. Даже от его улыбки веет именно ею.       Познакомились? Да как познакомились? Были гастроли, пригласили на вечер. Думала — все пройдет как всегда гладко. Попросят — расскажу о театре, не попросят — выпью шампанского. И просто уйду. А пришлось убегать. Бежать долго, пока ноги сами не привели меня в бар. Камерный, спокойный, только для своих. Странно, что не выгнали. Странно, что сразу предложили виски. Словно иного здесь и не подают. И молчаливый бармен не лез в душу, и все посетители были заняты исключительно собой. Все, кроме него. Я тогда и не догадывалась, сколь эффектно смотрюсь в красном облегающем платье, сидя на высоком барном стуле и допивая уже третий стакан. И он тоже был неотразим. В его яркой, желтой рубашке с распахнутым воротником и тростью в руке. Казалось, все в мире застыло, и весь этот маленький бар, стены которого выкрашены в красный цвет, принадлежал лишь нам. И мы застыли в своих оцепенелых позах, лишь соревнуясь в красоте слов и количестве выпитого. Мирно разглядывая картины с красными маками, туша красные огоньки сигарет и выводя ногтями, украшенными красным лаком, витые узоры по рукаву темного пиджака.       Красный ему идет. Как и синий. Как и все остальные цвета. Сложно назвать хотя бы один, который не был к лицу высокому, стройному японцу, который с возрастом становится только краше, и от прошлой угловатой юности унаследовал лишь уверенный взгляд и узкие брови. Цвет, казалось, окружает его во всем. Начиная со строгих деловых рубашек всех расцветок, что невпопад висят на плечиках в шкафу, и, заканчивая яркими брызгами светомузыки, что дурманит разум на всех танцплощадках в барах и ночных клубах.       — Неужто, любишь? — смеюсь я искаженно, когда мы возвращаемся из бара. На мне самое простое черное платье, лишь бы не контрастировать с ним.       — Просто я уже никогда не найду такую женщину, как ты, - он прижимает меня к себе чуть сильнее, удерживая за талию, и заглядывает в глаза, заставляя посмотреть на него в ответ. - Какой редкий дар — как только ты уходишь, любая вечеринка сразу заканчивается.       Иногда он срывается, закрывает рукой правую глазницу и долго, молча сидит, зажмурившись. Словно вспоминает что-то важное. Потерянное, и оттого — болезненное. И мы стараемся никогда не говорить о прошлом.       Поженимся ли мы когда-нибудь? Куда уж там. Нам даже думать об этом слишком поздно. Тем более, он и не женится на иностранке. Его семья состоит из тех, кто не является его фактическими родственниками, но влияют на его жизнь куда сильнее. И я вне этого круга. Красивая женщина из страны с чуждыми ему традициями и нормами. Слишком красивая и подходящая пара для официальных вечеров, чтобы брать меня замуж.       Но с самого начала мы уже вели себя как пара, прожившая в браке лет пятнадцать. Он никогда не говорит лишних комплиментов. Словно все слова уже были сказаны когда-то. Никогда не смотрит на меня изучающим, пристальным взглядом. Словно видел меня уже и не раз. Знает, что на работе мне этих взглядов достается сполна. Да и сам устает от этой публичной жизни.       — Что-то изменилось, — после классического ужина заявляет он, оглядывая мою комнату. — Поменяла занавески?       Занавески. Всегда они. Словно это единственное, что привлекает его внимание.       — Поменяла, — улыбаюсь я и вру самым наглым образом. К чему отнекиваться, если дальнейший разговор ни к чему не приведет? — Нравятся?       — У тебя отменный вкус, — он скалится, уже не смотря ни на меня, ни на предмет обсуждения. — Хорошо, что не красные.       Я смотрю на ткань портьеры. Она — бордовая. Плотная настолько, что ни один лучик солнца не пробьется сквозь нее без моего разрешения. Похоже на закрытый занавес в театре. И мы — за его кулисами. Вся наша жизнь — сокрыта пеленой темной ткани от чужих глаз.       И нас обоих это устраивает.