Улыбки

      Его взгляд такой добрый, спокойный. С какой-то странной, неуловимой искоркой, заставляющей пробегать молнии по телу.       Всегда, когда его вижу, он — улыбается. Чтобы ни случилось, какая бы погода ни была. Всегда улыбка. Даже после ночной смены, после девяти часов беспрерывной работы. Улыбается при встрече. Даже когда грустно на самом деле, когда волнуется, когда проблемы у его друзей. Улыбается. И я, как дурочка, улыбаюсь в ответ. Потому что иначе просто не возможно. Потому что кажется, что исчезнувшая улыбка на моем лице добавит ему лишних переживаний, и тогда все… Наше счастье в миг оборвется, окрашивая мир грустью и безмолвием. Потому при встрече — улыбка вместо приветствия и строго перед поцелуем.       И время с ним рядом затихает в такие мгновения, словно щедро дарует передышку. И вскоре снова бросается вскачь, от всех и к каждому, пронизывает сознания, тела, само пространство. И, кажется, я уже не стараюсь поспеть за его шагом — лечу, что есть сил. Лишь бы успеть. Лишь бы не потерять из виду в этом оживленном городе. И уже не замечаю, как мягко берет он мою руку, как уверенно ведет за собой прочь от толпы, выбирая самые комфортные пути для прогулки. И я лечу за ним, привязанная, словно прочной, невесомой нитью, и уже не смотрю по сторонам. Лишь на него. А он улыбается. Рассказывает что-то про свой день, про вкус молока по утрам, про веселого итальянца, который выучил новое слово, про то, что пришлось менять в машине, про новые книги и вечерние смены. Нет, это мне кажется, что говорит он не умолкая. На самом-то деле фразы звучат тихо, медленно, словно в вакууме застревая в пространстве между нами. Только он так и умеет — в одной фразе, в слове, в эмоциях, в черточке на лице рассказать целую историю. Или это тоже лишь моя находка? Путаюсь, стесняюсь, немного переживаю. Надумываю.       Мы учились с ним вместе один год в средней школе. Он даже не узнал меня на встрече выпускников. Или сделал вид. В любом случае, выглядел он очень удивленным, но все равно улыбался. И все закрутилось само по себе. Словно и не могло случиться иначе.       Такой мягкий, такой нежный… Хотя я и видела, каким сильным он может быть, каким грубым. Опасным. Видела, как он один может выстоять против группы, против целой толпы. Видела, каким азартом горят его глаза в предвкушении. А еще я видела, как легко он может эту опасность отвести от себя и от других, и как одним словом способен прекратить любые разборки. И он никогда не рассказывает мне о жизни в ночи этого города. Лишь улыбается и довольно терпит, когда я осторожными движениями клею очередной пластырь на его сбитые кулаки.       Уверенный в собственных силах, в своих друзьях, а, может быть, и во мне. Хотя это я зря, это я из-за лишнего волнения, что накатывает в минуты одиночества. Я знаю его достаточно давно, чтобы убеждаться каждый раз в его непоколебимости и верности в выборе. И от этого он кажется самым сильным человеком в этом мире.       Не поверите, но когда гуляем по центру города — стесняется, почти не держит меня за руку. Все время теребит свою шапку и лишь на тихих улочках дает волю своим чувствам. Смеется громко, когда что-то рассказывает. Или начинает почти шептать, когда говорит о чем-то важном. Все же он очень милый и… трепетный?       Я хватаю его под локоток всегда, когда переходим дорогу. Вроде секундная близость, но обоим приятно. Однажды это сделал он, останавливая нашу неспешную прогулку, словно ставя жирную точку. — Видишь того парня в шляпе? — он кивком головы указал на группу галдящих девчонок, окружающих высокого молодого человека. Я вглядываюсь в толпу, приподнимаюсь на цыпочках, чтобы хоть что-то разглядеть и киваю в ответ. — Не приближайся к нему. Особенно, когда меня нет рядом. Боится за меня? Ревнует? Нет, наверно, все же боится. По всем его поступкам, по взгляду и движениям было видно, что он уверен во мне, что ревность просто не создана для него. Значит это предостережение, которое я не могу пропустить мимо. И я теперь сторонюсь мужчин в шляпах. Просто оттого, что знаю цену его словам.       И эти точки! Всегда их ставит на нужное место. В разговоре, в делах и в чувствах. Не пропускает ни одной. Не забывает про них. Поначалу это кажется странным, но потом привыкаешь. Потому что это его ритм. И поцелуй при встрече, и поцелуй в конце пути, и молчание по несколько минут после истории, и обязательно выкинутая в урну банка из под кофе. Ни одного забытого или незавершенного дела. Все точно, все по полочкам, и у всего — свое окончание. И пусть без красивых и пылких признаний, зато без извинений. А это, я уверена, много лучше.       Помню, как волновалась, когда он впервые пригласил меня в гости. Хотел познакомить с семьей. Помню, что я сразу побежала на кухню, когда он признался, что не успел пообедать на рабочей смене. Очнулась я лишь в тот момент, когда вода в маленькой кастрюльке начала закипать, и я достала из пакета собу. — Прости, — я еле сдержала себя в руках, чтобы от осознания собственной оплошности не расплакаться прямо на месте и не выронить из застывших пальцев крышку. — А твоя мама точно не будет против? — Думаю, не будет, — он улыбнулся мне так мягко в тот момент, что все сомнения исчезли, как растворившаяся в воде соль. — Ты же не будешь против, да, мам? Он повернулся, устремив свой взгляд куда-то в глубину комнаты. Там, на серванте, стоял маленький алтарь с приготовленными палочками и свежими цветами.       Он никогда не рассказывал, а я не спрашивала. И стало мучительно горько на сердце в тот момент. И стрелки часов пропускали удар за ударом, и секунды тогда вырывались со стоном из потока времени, и лишь его приободряющий, спокойный взгляд вернул все на свои места в этом жилище. Он справился и с этим. А я с тех пор старалась задавать больше вопросов, и впитывала все, как губка, даже если ответом служили простые кивки головой. — Я постараюсь, — произнесла я в тот момент то ли себе, то ли духам этого места, глядя на курильницу для ладана.       Мне правда очень хотелось понравиться его семье. Даже больше. Хотелось стать ее частью. — Ты думаешь, я пришлась по нраву твоему отцу? — не выдержав, спросила я, пока он провожал меня до дома. Он лишь посмеялся в ответ: — Конечно, ты же вкусно готовишь.       И он был уверен в своих словах, а значит, и мне стоило поверить в свои силы. А значит — не было более времени на сомнения и недомолвки: — Я люблю тебя, Кадота Кёхэй …