Tinfoil

      Я не обернулась. Просто прикрыла глаза и еле слышно выдохнула от навалившихся ощутимым грузом воспоминаний — всё, как тогда, как в день, когда он впервые зашел ко мне в палату, а вечером я так же стояла у этой двери, произнося новое для меня имя. Я помню, что я чувствовала в тот миг, когда он появился за спиной и точно так же, как и сейчас, ответил мне — я была счастлива, приятное тепло разливалось по телу, даже несмотря на холод в коридоре, как бабочки порхали у меня в голове, и учащенно билось сердце. Тогда все только начиналось. Тогда все казалось сказочным, загадочным, лёгким и простым. Тогда…  — Хорошо, что я застала тебя здесь, — а сейчас все иначе. Сейчас на сердце тяжело, потому что я не понимаю ровным счетом ничего из происходящего. Не понимаю его поведение, не понимаю его отношение, в конце-концов не понимаю, как вести себя.       Я обернулась и отошла от двери немного в сторону, предоставляя парню возможность открыть её. Он, будто нарочно, медленно подошел к ней и вставил длинный серебристый ключ в скважину. Мне потребовалось приложить уйму усилий, чтобы сохранять безразличное выражение лица, учитывая тот факт, что парень не отрывал от меня взгляда, и в этот раз море в его глазах бушевало особенно сильно, и почти реально ощущалось, будто с ног до головы обдает ледяными брызгами. Я поежилась. Ключ еще раз провернулся, и замок щелкнул изнутри. Гаара открыл дверь и едва заметно кивнул головой, указывая, чтобы я проходила первой. Манеры, а как же…       Никто не нарушал молчание. Здесь очень пахло сигаретным дымом, но без привычной примеси мятного аромата. Это заставило меня поморщиться. Я села на удобное кресло для посетителей напротив стола и рассматривала кабинет — кажется, я не была здесь целую вечность. Но все осталось по-прежнему — папки, медицинские карты, рентгентовские снимки, какие-то бумажки с заметками, календарь, на котором давно никто не перелистывал страницы. На поводу у моего извечного перфекционизма, я неосознанно потянулась к календарику и выставила нужную дату. Послышался смешок.  — Он все равно прошлогодний, — молодой доктор вешал пальто, стоя спиной ко мне, но я клянусь — я знала, что на его лице сейчас промелькнула едва заметная полуулыбка. За все время нашего общения я научилась ее замечать.  — Тогда его можно было бы выкинуть.  — Пожалуй. Я не знала, как начать разговор, с которым пришла к нему, а он не спешил интересоваться, зачем я здесь в такое время. Врач тихо, как и всегда, прошел к своему креслу, вытащил из сумки стопку каких-то листов и положил их на такую же стопку на столе, соорудив из них очередную пирамиду, а потом тяжело опустился на стул, и, взъерошив рукой ярко-алые шелковые пряди (мне всегда почему-то казалось, что у него непременно мягкие волосы), выжидающе перевел взгляд на меня. Занятая рассматриванием всяких деталей, я это не сразу заметила, но стоило мне наткнуться взглядом на любимые глаза морского цвета, в которых то плещется бирюзовое лазурное море, то бушуют штормовые волны, я поняла, насколько давно не видела лица, каждая черточка которого навсегда останется в моей памяти.  — Ино, все хорошо? — его тон был до боли спокойным, что невероятно взбесило меня. «Нет, все далеко не хорошо! Я хочу перебирать пальцами пряди алых волос, хочу держать твою руку в своей, хочу обнимать тебя за плечи, я столько всего хочу и столько не сделаю…»  — Да, конечно, — голос будто специально немного охрип и дрожал. Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы продолжить, — снова накопилось много работы для бессонных ночей? Кивком головы я указала на заваленный бумагами стол. Просто выигрываю время — нужно обдумать, с чего начать. Гаара уперся локтями о деревянное покрытие столешницы и скрестил пальцы в замок.  — Что-то вроде того, — задумчиво протянул он, — ты ведь знаешь, многие из персонала разъехались, а в моих обязанностях взять все на себя.  — Тогда вот что, я думаю, я могу помочь тебе, — это было лучшее, что я придумала.       Доктор вопросительно приподнял левую бровь. Так его лицо приобретало еще более изящное выражение. Это меня убивало — он был во всем «слишком». Слишком красивый — для данного случая. Нужно было заканчивать, ибо находиться рядом становилось невыносимым. — Я хочу забрать свои документы, историю болезни, а ты выпишешь мне направление в другую клинику либо же пропишешь домашнее лечение.        Моя фраза повисла в воздухе — такая неуместная, ненужная и глупая. Сжатые в кулаки ладони, которые я прятала на коленях, стали совсем ледяными, а в животе неприятно сжался какой-то тревожный комок. Гаара молча сидел в прежней позе, положив подбородок на скрещенные в замке пальцы и пристально смотрел мне прямо в глаза. Я несколько раз моргнула и уставилась на свои ноги. Самое худшее — это то, что в его взгляде ничего не было, но и пустым его назвать сложно. Не было ничего, что я могла бы понять.       Я не знаю, сколько мы времени просидели молча, но тишина уже звенела в ушах. Мне хотелось вздохнуть, вскочить со стула и смести все бумаги с его стола, хотелось подойти близко-близко и стоять над ним, пока он сидит, хотелось смотреть на него надмерно, сверху-вниз, хотелось, чтобы он хоть что-нибудь в конце-концов сказал. Я понимала, что эта моя просьба, нет, это мое требование, имело подтекст, и самое ужасное — он это понимал тоже. Его ответ, каким бы он ни был, тоже имел бы подтекст. И, на этот раз, это понимала я. Своеобразный вызов, хитрый ход, каверзный вопрос. Который стоит мне сейчас больших нервов.       Гаара откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Я посмотрела на него — парень рассматривал одну точку перед собой, и его взгляд был каким-то растерянным и задумчивым. Это меня расслабило, но в следующий момент ледяные колючие глаза встретились с моими, а по всей комнате прозвенел стальной, но тихий ответ:  — Нет.