Моя практика

17 февраля       Женщины, женщины! Ну как вас понять?! Как понять логику вашего поведения? Ту, которая толкает вас на принятие разных решений и на такие непонятные нам, мужчинам, поступки? И есть ли она у вас? В смысле ЛОГИЧНАЯ логика.       Думаю, что если бы в институтах ввели курс «Женская логика» — пусть факультативно, пусть без обязательного посещения — аудитории были бы забиты. А в первых рядах сидели бы… да-да! — вы, наши дорогие, потому что вам бы тоже было любопытно узнать: есть ли в ваших поступках логика?       Но таких курсов нет, и учебников по Женской логике нет и не может быть, потому что у каждой она своя, и вся непостижимая. Хотя очень интересная.       Можно сколько угодно шутить на эту тему, рассуждать, рассказывать анекдоты, пока не столкнешься с этим САМ. Особенно, если женщина уже стала тебе дорога.       И как врач могу сказать, что симптоматика тут проявляется в виде внезапных приступов.       Сначала тебе отвечают на поцелуй, потом говорят: «Забудь», но глазами просят: «Попробуй только забыть…» Улыбкой могут дать надежду, позвать назад, а потом сказать: «УХОДИ» и отправить тебя к другой женщине. А сами тем временем будут злиться, что ушел. И когда ты уже сам примешь ситуацию… вдруг — снова глазами пообещают счастье — и тут же опять холодный душ…       А ведь как прекрасно всё начиналось!..        Вчера еле дождался окончания дневной смены. Мчался на машине в больницу, ругал все светофоры, потом летел по коридору и даже в лучших мечтах не мог представить реакцию Жени на мое возвращение в родное отделение…       Помню, как открывая дверь — сразу встретился с ней глазами. И пропал… А Женя поднялась с дивана и остановилась в ожидании… И хотя она оставалась на месте, мне показалось, что она потянулась ко мне вся: глазами, улыбкой… Нежная и радостная…       Вот как же она умеет одним взглядом, одним легким движением показать, что ты такой нужный и долгожданный, или, наоборот, что тебя нет не только в ее жизни, а даже просто в этом кабинете. Как после ТОГО звонка…       Вспоминаю, как я целовал ее руки, губы, лоб — все, что попадалось моим губам на пути, и прижимал все крепче, словно боясь опять потерять. А потом в какой-то миг почувствовал, что она смотрит на меня. Я открыл глаза и успел увидеть в ее глазах вопрос, тревожный вопрос, который тенью вдруг мелькнул и исчез. Но я все же успел заметить эту легкую тень и тревогу.       — Жень, ты что? — попытался понять ее мысли. — Женя… — но она приложила палец к моим губам, не давая мне сказать, потом слегка коснулась моих губ губами…       И снова она была со мной, моя радость и мое счастье!       И невозможно было уже нам оторваться друг от друга!       Я только все сильнее сжимал ее в своих объятиях, забыв обо всем на свете, не замечая ничего и никого вокруг…       А потом Женя уговорила меня уехать. Я уступил ее просьбе, но с тем условием, что завтрашний день мы проведем с ней вместе. И может быть… — она и я… — тут уж я боялся загадывать.       Да, как потом оказалось, все равно не угадал бы…       Не помню, как мне спалось этой ночью, но утром пораньше я уже был в больнице. Окрыленный, без малейших признаков усталости. Женя ушла сдавать дежурство. А я в нетерпении поглядывал на часы. И вдруг зазвонил телефон. Меньше всего я ожидал, что Лана может проснуться в такую рань и позвонить мне.       — Да, Лана! — отвечал, а сам подошел к окну, чтобы убедиться — да, за окном темно, день только начинался.       Лана милостиво сообщила мне, что уже не обижается на меня. Не услышав особой радости в моем голосе, попросила меня, чтобы я все-таки не забыл и поздравил отца, хотя бы по телефону.       — Хорошо, Лана, я позвоню.       Пока я произносил последнюю фразу, спиной почувствовал ЭТОТ взгляд… На пороге моего кабинета стояла Женя… И взгляд ее был какой-то застывший, невидящий, что ли. Будто бы меня в кабинете просто нет. И вообще — нет.       Не глядя на меня, Женя только тихо сказала: «Не жди меня, не надо, у меня еще дела…» Таким тоном, словно отрезала даже возможность ответить. А потом она повернулась и ушла…       И что это было? Да что ж такого произошло? Я разговаривал по телефону. И что? Я тогда не понял, что это было. И сейчас еще не понимаю. Обида?!       Женя, ведь ты даже не задержалась на секунду, чтобы услышать меня. Хотя — а в чем мне оправдываться: в том что ответил на телефонный звонок? Разве то, что я здесь, Женя, я РЯДОМ, я с тобой — это ничего не значит?! И ни в какую Москву я не поехал! Потому что я уже не могу от тебя оторваться. Разве это ни о чем не говорит?       А может, это не обида, а… Жень, ты что — ревнуешь? Уж не знаю: огорчаться мне или радоваться… Но ночь моя сегодняшняя снова прошла в тревоге и в нехороших предчувствиях…       А утром… Утром к нам в отделение доставили по скорой молоденькую девушку. Неудачное падение на роликах. А точнее — столкновение на полном ходу с выезжающим из-за угла автомобилем. И вот вам, пожалуйста, открытый оскольчатый перелом большой берцовой. Случай как раз по моему профилю, но, прямо скажем, не из самых простых.       Пока Ольга и Изабелла готовят пациентку к операции, спешу на пост узнать не было ли больше срочных пациентов, ну, а если уж быть ближе к истине, то между делом поинтересоваться где сейчас Евгения Павловна. Хорошо, что предлог есть: мне нужна ее подпись на графике дежурств.       Оказывается, Женя уже в процедурном, с вновь прибывшим пациентом. По объяснению Галины — мужчина напоролся на арматуру.       Тут же возле поста вижу девочку-подростка с молодым человеком. Судя по всему старший брат. У девочки перевязана кисть руки. Не могу пройти мимо. Интересуюсь, что с рукой.       Брат сходу отвечает мне очень даже уверенно:       — Я думаю, что там сепсис!       — Вы ДУМАЕТЕ? — не могу сдержать улыбку. — Понятно. Я приглашу Евгению Павловну, и она вами займется.       Не успеваю отойти, как Галина бросается ко мне с просьбой о пациентке на роликах, чтобы я уделил ей побольше внимания, потому что это, как оказалось, ее очень хорошая соседка. Отвечаю ей, что никогда не делю пациентов на плохих и хороших. Галина тут же краснеет и извиняется.       А я уже у двери процедурной. Странно, что дверь заперта изнутри. Не припоминаю, чтобы кто-то из врачей раньше там запирался. Дергаю дверь и стучусь в нетерпении.       — Женя, Вы здесь? Почему дверь заперта?       — Илья Анатольевич! У меня очень сложный случай! Мне нужно сосредоточиться, — голос Жени кажется мне немного напряженным. Может, это отголоски вчерашнего утра?       — А это надолго? Мне нужна подпись на графике, — пытаюсь узнать у неё, в чем все-таки дело. И хотя бы по голосу понять ее настроение.       — Я постараюсь побыстрее, Илья Анатольевич! Но я не могу говорить, и я не могу оторваться. — Женя отвечает громко и категорично.       Я все же никак не могу понять, зачем надо было запираться. А теперь приходится разговаривать за закрытой дверью. Я сообщаю Жене, что её дожидается пациентка по её части.       — Все я учту! Как закончу, я подойду. — что-то все-таки в интонациях Жени слегка меня настораживает. Нет, это не обида, это что-то другое. Что?!       Ухожу в некотором недоумении, но выяснять что-либо сейчас некогда. Меня уже ждут на сложной операции, поэтому вынужден быть сейчас там, так и не увидев Женю. Из операционной — снова на пост. Надо отдать старшей медсестре пару распоряжений.       Вячеслав и Галина что-то там рассматривают в газете.       Сочетание: Слава и газета — немного напрягает. Галя с улыбкой смотрит на меня.       — О, Илья Анатольевич! Я Вас поздравляю! Про Вас с Евгенией Павловной статья вышла!       С некоторых пор я стал остерегаться статей в местной прессе, но Галина с воодушевлением продолжает:       — Может, я повешу ее на стенд? Ну, чтобы все почитали.       — Что пишут? — все еще не могу поверить в слова нашей старшей медсестры.       Слава, видимо, замечая моё слегка настороженное лицо, пытается успокоить:       — Не, не, все хорошо! Хвалят! Дарите жизнь! Поздравляю!       Пробегаю взглядом статью. И заголовок «Они дарят жизнь». Тут же наше совместное с Женей фото. Не могу сдержать улыбку. Вот уж не замечал за собой раньше, что я такой тщеславный. Хочется почитать от начала и до конца спокойно, не торопясь, а главное, первым порадовать этой приятной новостью Женю. Искренне благодарю Галину со Славой за хорошую новость и за газету, а потом отправляюсь к себе в кабинет.       Мамин, видимо, вспомнив о чем-то важном для себя, кричит мне вслед:       — Илья Анатольевич! Извините! Я, конечно, понимаю, что Королёва у нас специалист, местная знаменитость. Но почему я должен выполнять чужую работу?       Звучит эмоционально… Да, Слава! Когда это ты добровольно согласился бы выполнить ЧУЖУЮ работу. Вроде бы ты работаешь стоматологом и случайно забрел сюда на чаёк.       — Что Вы имеете в виду? — уточняю у него я.       — Ну, сегодня привозят эту девочку-сироту, которая руку себе режет, чтобы продлить линию жизни. Я обрабатываю рану. Я делаю непростую, между прочим, операцию. Швы накладываю, — недовольно поясняет он мне.       Ну, в принципе, по должностной инструкции, он, конечно, прав.       — А почему этим занимаетесь Вы? — пытаюсь понять, в чем дело. Слава охотно объясняет мне, что Женя заперлась в процедурной и никому не открывает.       — У Евгении Павловны в процедурной пациент, но хотя Вы правы, как-то все это подзатянулось, — и я с внутренним волнением и тревогой снова направляюсь к процедурной.       — Евгения Павловна! Что у Вас там случилось? — снова стучусь и дергаю запертую изнутри дверь.       — У меня все хорошо! Мы почти заканчиваем! — Женин голос кажется мне неестественно бодрым и взволнованным одновременно. Я тут же интересуясь, что все-таки случилось с пациентом.       — Нога, нога! Ваша врач очень хорошая! — слышу спокойный и уверенный мужской голос.       Значит, все нормально? И Женя на самом деле не желает, чтобы ее отвлекали от сложного процесса? Я тут же спешу поделиться с ней радостным известием:       — Про Вас сегодня статья в газете. Становитесь знаменитостью! — мне так хочется поскорее показать ей эту заметку с нашей фотографией.       Женя что-то отвечает, но я не могу разобрать.       — Как закончите, жду Вас у себя. — Говорю специально очень громко, чтобы она поняла, как важно мне сейчас увидеть ее.       По пути в кабинет заглядываю в ординаторскую. Ольга Михайловна уже там. Она должна была позвонить родителям прооперированной мною девушки. Неужели до сих пор они еще не в курсе того, что произошло с их дочерью? Шмелева делает удивленное лицо.       — Но мы же вроде обещали, что…       — Это Вы обещали. А мы обязаны сообщить родным, что девочка травмирована. — Не понимаю почему мое распоряжение до сих пор не исполнено.       — Но Илья Анатольевич! Это девочка совершеннолетняя. Она мне обещала, что сама свяжется со своими родственниками, — Ольга немного растеряна и никак не может понять, почему я вдруг проявляю такую настойчивость.       — А если, нет? И вообще, откуда здесь у всех дурацкая привычка нарушать предписания? Ольга начинает оправдываться и ссылаться на Галину, которая знает эту девушку и пообещала, что все будет хорошо.       — Что хорошо? Она полгода ходить не сможет! По-моему, это всеобщая расхлябанность. Я Вас лично прошу: пожалуйста, займитесь этой пациенткой! — стараюсь произнести это твёрдо и уверенно, чтобы у нее не возникало больше никаких сомнений в правильности исполнения всех больничных предписаний.       Шмелева послушно кивает. А я ухожу, сообщив ей предварительно, что буду у себя в кабинете, на тот случай, если Женя, когда освободится, вдруг случайно поинтересуется…       Даже не успеваю о чем-то подумать, как в мою дверь без стука врывается Степан и стремительно подбегает ко мне. Встреча с ним никак не входила в мои планы, поэтому довольно холодным тоном спрашиваю, чем обязан. Но голос Степана очень взволнован:       — Значит, так. Слушайте меня внимательно. Сегодня утром было совершено ограбление супермаркета. Преступник ушёл, но в перестрелке он был ранен!       Я, конечно, все понимаю, но это не повод врываться в мой кабинет. Без стука.       — Понял Вас. Если появится кто-нибудь подозрительный, я сообщу, — стараюсь побыстрее закончить наш разговор.       — Это уже поздно. Он уже здесь. И Женя у него в заложниках! — Королев говорит очень уверенно, но я-то знаю, что это не так: у нее в процедурном пациент, который напоролся на арматуру… Или?..       — Почему Вы так решили? Я только что с ней говорил!       — Галя! Галя его опознала по фотографии!       И тут до меня, наконец, доходит смысл сказанного. И я стремительно бросаюсь к выходу. Надо бежать к ней, спасать! Я не знаю, КАК, но надо к ней!       — Так, стоять!!! — Степан командирским голосом кричит мне вдогонку:       — Слушайте, что я Вам говорю! Главное, освободите приёмное отделение! Всех переведите в другое! Не поднимайте панику! Под любым предлогом удалите отсюда людей. Скажите, пожар, все что угодно скажите! Только, делайте это тихо.       — Хорошо! Я отдам распоряжение! Что мы дальше будем делать? — пока еще не могу понять, как правильно нужно вести себя в таких ситуациях. В моей практике, да и вообще в жизни, ничего подобного раньше не случалось. Но одна лишь мысль, что в моём отделении вооруженный бандит и ЖЕНЯ В ОПАСНОСТИ, под дулом пистолета, заставляет меня подчиниться капитану полиции.       — Дальше? Дальше я поговорю с Потаповым. В общем, надо оттуда как-то Женю выдергивать! — Степан очень напряжен и встревожен, но и я переживаю не меньше.       — Чего он хочет? — я вспоминаю, что преступники в таких случаях выдвигают какие-то требования.       — Я понятия не имею, чего он хочет!!! — Королёв уже в диком раздражении орёт на меня. Потом очень быстро начинает объяснять мне всю опасность ситуации:       — Самое плохое, что деньги у него. Полмиллиона он так просто не отдаст.       — Надо звонить в полицию! — я бросаюсь к телефону.       — Да стоять!!! Не надо никуда звонить! Мне спецназ здесь не нужен! Мне моя жена нужна! Живая! Понятно?! Делайте, что я Вам сказал!       Его последние слова и тон, каким он это произнёс, резанули меня, как по-живому. Да, Женя его жена. А я тут вообще никто. Но сейчас думать мне надо не об этом. Главное, спасти Женю и обезвредить преступника.       Я выбегаю в коридор и отдаю распоряжения медсестрам и нянечкам для срочной эвакуации всех пациентов и их родственников из отделения.       Степан уже у двери процедурной, и мои ноги тоже сами несут меня туда.       — Женя, как Вы там? — спрашиваю, как можно спокойнее. Хотя внутри меня все сжимается от волнения и переживания за неё.       — Петр Игнатьевич! Не глупи! Отдай заложницу! Петр Игнатьевич! Отдай. На суде потом зачтется! — Королёв пытается вести диалог с преступником.       — Степа, Илья, попозже, попозже! — наконец-то слышим Женин голос. Слава Богу, она жива. И говорит, что не ранена. Это вселяет хоть какую-то надежду.       — Что у вас там происходит? — мне нужно слышать ее голос и знать, что с ней все в порядке. Насколько это «в порядке» вообще может быть в такой ситуации.       — Со мной все нормально. Вы мне мешаете. Я работаю! Пожалуйста, без паники! Все хорошо! — Женя уже поняла, что нам все известно о вооруженном бандите, и пытается нас успокоить.       — Илья Анатольевич! Давайте я себя вместо Евгении Павловны предложу! — самоотверженно просит меня плачущая Изабелла. — Ну сколько она уже там!       Я пытаюсь отправить нашу медсестру подальше от кабинета, хорошо понимая какую опасность представляет скопление людей в данной ситуации.       Степан снова призывает всех к спокойствию. А за закрытой дверью опять подозрительная тишина… И тут я вспоминаю, что не успел сообщить о происшествии начальству, стремглав спешу в свой кабинет. Быстро набираю номер главврача и предупреждаю его, что у нас в отделении ЧП и что мною отданы соответствующие распоряжения.       — Какие распоряжения? — Гиппократ явно озадачен.       — Приёмное отделение временно закрыто. У нас внеплановая дезинсекция, — говорю первое, что пришло в голову.       — Какая к черту дезинсекция? — Шульман в еще большем недоумении.       — И когда, кстати, успели тараканов-то развести? — и тут же радостно добавляет: — Я тут статью только что прочёл…       Ах, да! Статья! Каким же теперь мне это кажется ничтожным пустяком, по сравнению с тем, что сейчас творится в отделении. Поэтому я тут же прерываю его восторги:       — Гиппократ Моисеевич, у нас в процедурном вооруженный бандит, и он взял заложника!       — Как? Кого взял? Все! Я сейчас иду! — это последнее что произносит главврач, а я, бросив трубку, снова устремляюсь к процедурной.       Как же долго тянутся эти томительные секунды ожидания… В голове проносятся жуткие картины и воспоминания о том, что я когда-то слышал и смотрел в новостях о захвате заложников. И какие бывают последствия всего этого…       Но тут вдруг дверь процедурной наконец открывается… и Женя выходит к нам. Серьезная и сосредоточенная. С огромным облегчением выдыхаю: она цела и невредима!       Степа с пистолетом в руках тут же пытается заскочить в кабинет. Но Женя, срывающимся голосом его останавливает:       — Не надо, не надо! Он не будет сопротивляться!       От радости, что все обошлось, я бросаюсь к Жене, по пути подхватываю и Беллу, и мы втроем, такие счастливые, обнимаемся друг с другом. Женя, Женечка, рядом, под моими руками!..       Но тут за дверью раздается выстрел…       Степан влетает в процедурную…       Но поздно!..       Пациент-преступник застрелил себя…       Этот смертельный выстрел еще больше обостряет мои чувства. Я тут же представляю, в какой же опасности все это время находилась Женя. И слезы как-то непроизвольно срываются у меня из глаз…       Хоть бы никто не заметил…       Впрочем, мне сейчас все равно.       Главное: ЖЕНЯ — РЯДОМ!       Пусть злится, обижается, пусть не моя, но ЖИВАЯ И НЕВРЕДИМАЯ.       Еще несколько минут мы находимся в шоке от произошедшего. И не можем произнести ни слова… А потом Женя молча, не глядя на меня, с усталым видом уходит в ординаторскую…       Пусть.       Ей надо прийти в себя…       А я тут же замечаю спешащего к нам навстречу очень сильно встревоженного Гиппократа Моисеевича…       Мы идем с ним в мой кабинет, где я ему в подробностях рассказываю о произошедшем инциденте.       Шульман очень внимательно выслушивает из моих уст всю историю о преступнике и заложнице. В глазах его тревога и обеспокоенность. Наконец, главврач зовет меня вместе пройти в ординаторскую.       Женя, судя по всему, собирается уже домой.       Гиппократ начинает свою пламенную речь о том, как он восхищается её подвигом. И сообщит об этом во все городские органы.       Я тоже пытаюсь хоть как-то подчеркнуть всю важность этого момента, напоминая Гиппократу о том, что необходимо сделать какое-то официальное поощрение.       Но Женя, почти не глядя в нашу сторону, в ответ лишь усталым голосом произносит:       — Спасибо большое. Это совершенно того не стоит. Это просто был тяжело раненный человек. Тяжело больной человек…       — Ну, а что это было? — Гиппократ Моисеевич как врач пытается ее понять.       — Помимо ранения, у него была сухая гангрена на почве тяжёлой формы сахарного диабета. — Женя начинает перечислять диагнозы преступника. Шульман же, выслушав ее внимательно, продолжает:       — Да. Прогноз неблагоприятный… Но, Женечка, я хочу, чтобы Вы знали. Все мы, буквально все, переживали! И лично я! И мы, конечно, горды Вами и Вашей работой!       — Спасибо огромное, Гиппократ Моисеевич! Спасибо, Илья Анатольевич! Извините, пожалуйста, я домой пойду. Хорошо? — Да, конечно! — отвечаем мы хором.       Женя проходит мимо меня и хочет уже побыстрее выйти из кабинета.       Я делаю шаг к ней.       Как же она устала!       — Может, тебя проводить? — тихонько спрашиваю я, а сам смотрю Жене в глаза. Уже ни на что особо не надеясь и не претендуя.       И всё же…       Как мне хочется побыть сейчас рядом с ней: обнять, пожалеть, успокоить…       — Нет, не надо! — Женя смотрит грустно и отрешенно.       Сердце мое сжимается от тоски и боли, но раз так она хочет, я молча пропускаю ее…       Поворачиваюсь к Гиппократу.       — Илья Анатольевич, надо бы обсудить способы поощрения! — заговорщицким тоном наш главврач приглашает меня к себе.       Похоже, я уже забыл свои намерения никогда не снимать стресс таким образом.       А впрочем, пожалуй, после такого сложного дня…        Почему нет?