Моя молитва достигла небес

Варуна привёл меня в больницу. Если честно, я подумала, что какие-то из моих анализов (а их брали часто) показали "хорошие" результаты, и уже даже стала придумывать свою реакцию и методы успокоения остальных. Однако всё оказалось намного хуже. - Твоя мама беременна. - Сообщила чуть ли не первая же попавшаяся нам на пути медсестра, и от её слов у меня потемнело в глазах. Я чётко помнила, что мама не хотела больше детей после меня. Она сказала однажды: "Я уже сломала жизнь одному своему ребёнку и не хочу повторять ошибку". Уж не знаю, предполагала ли она, что всё же когда-нибудь родит ещё одно дитя. Сделать аборт она бы не осмелилась - это я знала точно. Но и принять случившееся... Я была уверена, что мама будет чувствовать себя виноватой. О последствиях этого чувства я старалась не думать. Не спеша двигаться дальше, я обернулась всё к той же девушке и посмотрела прямо в глаза. Варуна так же остановился, убитым взглядом смотря на меня. - Подробности? - Выжала я из пересохшего горла. Где-то в душе - я видела это по изменившемуся лицу - медсестра пожалела, что работает тут. Возможно, ей уже приходилось говорить людям не самые приятные новости, но почему-то именно сейчас ей было труднее всего. Ответ на вопрос "почему" был дан мне после нескольких секунд заминки. - Либо аборт, либо она умрёт при родах. "Она не позволит ребёнку умереть" - пронеслось в мыслях. И значило это только одно, из-за чего просто отпала нужда идти дальше. Да и вообще что-либо делать. Нет, мама не была единственным, ради чего я жила, но новость подкосила так, что и правда пропало желание продолжать своё существование. Я просто сидела, замерев, глядя в одну точку, и дышала глубоко и ровно как если бы я спала. В глубине души я была благодарна за прямолинейность медсестры: иные стали бы ходить вокруг да около, стараясь не особо травмировать человека, а эта сказала сразу. Свалив на меня огромный такой камень, придавливающий к земле. Я просидела так минут пять, переваривая и осознавая. Немного отойдя от шока, я огляделась в поисках Варуны. Того не было. - Он ушёл некоторое время назад. - Подсказала всё та же девушка, но я и без неё это поняла. Варуна не выдерживал ни самого факта близкой потери ставшего родным человека, ни его повторения. С этим я решила разобраться чуть позже. - Где мама? - Выговорить получилось только шёпотом. --- Чистота в палате и на сей раз резала глаза, но я обращала на это внимание в последнюю очередь. Не до того было. Мама сидела на кровати и улыбалась мне, и от вида этой улыбки у меня сжималось сердце. Появилось желание сбежать, чтобы не видеть её и однажды просто узнать о её смерти. Тогда не было бы так больно. Захотелось быть просто сторонним наблюдателем, у которого нет эмоций. Не видеть, не слышать, не чувствовать, не знать - идеально же, не правда ли? Но это доступно лишь мёртвым. - Совсем ничего нельзя сделать? Я знала ответ. На все свои вопросы я знала ответы, но всё ещё на что-то надеялась, на какое-то чудо. Возможно, надеялась. Я и сама не понимала. Как я и думала, мама покачала головой отрицательно. Но не перестала улыбаться. Она сидела передо мной. Улыбающаяся. Живая. Несущая жизнь. Приговорённая к смерти. Чуду не суждено было случиться. "Мне больно, мама. Очень больно." --- Дальше дни шли как во сне. По крайней мере, для меня. Я вдруг стала подобием машины: мыслила слишком уж рационально, исходя из "надо". К слову, внезапно я поняла, что можно было бы обратиться за помощью к Цунаде. И я почти пошла к ней, но вспомнила, что она не согласится. Меня химе послушает в самую последнюю очередь, ведь я - предатель в её глазах. И неважно, что речь идёт о жизни ещё нерождённого ребёнка, если не о матери. Цунаде ко мне не прислушается. Варуне я об этом ничего не сказала: ему и так было очень худо. Если я была машиной, то этот парень выглядел вовсе как труп. Он мало ел, почти не спал, и из-за этого осунулся, побледнел, под глазами залегли тени. Он мог отключиться в любом месте в любой момент. То есть, он не падал в обморок, не засыпал внезапно, а как бы просто терял связь с реальностью. И тогда папа отправлял - а иногда и на руках относил - его в кровать, потому что... Произойти могло всякое. Я знала, эта неисправность появилась давно. Очень давно. Намного раньше, чем Орочимару подобрал парня. Задолго до того. Когда он, Варуна, ещё маленьким мальчиком, узнал, что его семьи больше нет. Когда он, онемевший и обездвиженный от понимания неизбежного, так и не сумевший заплакать, какой-то своей частью спрашивал у Вселенной: "Ты ведь вернёшь их?". Вселенная не вернула, даже не собиралась. Не ответила. И сейчас Варуна даже не вопрошал. Он, как и я, знал, что чуда не будет. Его вторая мать уйдёт следом за первой, и нельзя ни отменить приговор, ни отсрочить его исполнение. Я не могла помочь Варуне. Не было слов, чтобы утешить его. Но иногда мы просто сидели в обнимку ночами. И было всё равно, "отключился" брат или нет. Это не имело смысла в такие ночи. Папа каким-то чудом держался. Ему, несомненно, было так же невыносимо, как и нам, но он никак не показывал этого. Только состарился незаметно как-то, неуловимо изменились черты его лица. Я совершенно не знала, что происходит внутри него. А мама продолжала улыбаться. Она старалась скрасить эти дни ожидания, хотела, чтобы мы запомнили её именно такой. Улыбался ей в ответ только папа. Мы же с Варуной лишний раз посмотреть ей в лицо не могли, что уж говорить об улыбках. Так прошли эти долгие месяцы. --- Мы сидели в холле больницы втроём: я, Варуна и папа. Молча переживая, вместе, но каждый по-своему, мы ждали окончания родов. Сил на выражение эмоций и беспокойств уже не осталось, так что лица у всех были одинаково бесстрастными, отрешёнными. Я старалась не вспомниать о том, что уже не увижу маму: сразу после смерти её тело отправят на кремацию. Я представила, как огонь поглотит её. "Надеюсь, Агни примет её честь по чести, по достоинству" - подумала я отстранённо, как бы фоном. Нужно было выбрать имя для сестрёнки - мама не сделала этого, а папа предоставил право решать нам, - чем я и занималась, перебирая варианты в поисках подходящего и одновременно с этим пялясь в пол, не моргая. Со сторон это выглядело странно, на меня косились. Но мне было всё равно. Где-то в глубине больницы послышались чьи-то крики, полные страха. Не отвлекаясь от мыслей, я медленно, словно нехотя, повернула голову в сторону дежурных медсестёр, в чьих глазах так же увидела... Отчаяние. Это уже даже не страх. Кто-то побежал туда, откуда доносились голоса. - Луна от горя закрыла лицо тёмной шалью. - Тихо произнёс Варуна, и я повернулась к нему, так же медленно, как и до того, ожидая объяснений. Тот смотрел на улицу, на небо. Стояла тёмная ночь, и луна должна быть яркой - полнолуние, да ещег и на небе ни облачка. Но сейчас луна казалась блёклой. И у меня была немного другая версия происходящего. - Солнце померкло. - Ведь луна отражает свет Солнца. А значит, чтобы луна стала тусклой, сам солнечный свет должен был ослабнуть. - Оно погрузилось в отчаяние. Папа, в отличие от нас слышавший всё и понимавший причину переполоха, закрыл лицо руками. --- Нам не дали посмотреть на малышку. Собственно, никто из нас особо и не рвался её увидеть, но причину хотелось узнать. Ситуацию объяснила одна из дежурных медсестёр, уже узнавших, что там да как. Кажется, это была та самая девушка, что сообщила мне когда-то о беременности матери. Сегодня же она прокляла свою работу. - У малышки слишком хрупкие кости, так что она уже получила некоторые травмы. К тому же, её лёгкие недоразвиты, что вызывает трудности с дыханием. Думаю, она никогда не выйдет за пределы даже своей палаты. - Отрапортовала девушка и поспешила удалиться, лишь бы не видеть наших лиц. В Конохе вряд ли когда-либо ещё до этого рождались дети с нарушениями, которых нельзя было исправить. Либо я не знала о таких случаях в медицинской практике родной деревни. Но, по-видимому, они имели место быть, потому что вокруг многие изумлённо ахнули: как так, не вылечить? Да быть не может, чтобы тут - и не смогли. А мы сидели, как громом поражённые, застывшие соляные столпы. С трудом верилось в происходящее. Я спросила себя: "А не сон ли это всё? Может, я проснусь, и всё будет хорошо, как раньше? Может, я всё же уснула, болтая с Гаарой о пыли на потолке? Может, боги будут милостивы? Давай, Митра, проснись. Этот кошмар зашёл слишком далеко". С другой стороны, я совершенно точно сознавала, что это реальность. Я не проснусь. Чуда не будет. Я слабо улыбнулась, но на лице и в глазах не отразилось ни капли радости. Скорее, это было что-то вроде защитной реакции мозга. - Варуна. - Окликнула я брата бесцветным голосом и подняла на него взгляд, заведомо зная, что не дождусь ни слова и нужно наблюдать за мимикой. - Луна... Она плачет? Тот даже не глянул снова на ночное светило, а просто кивнул, пребывая где-то в своих мыслях. А может и снова в астрале. Я уже не понимала. - Как странно. - Промолвила я, переводя взгляд в потолок, но тут же опуская глаза в пол, где не было ярких светильников. - Ей разве не должно быть всё равно? Разве ей есть дело до людей? "Звёзды будут сиять даже тогда, когда вся жизнь исчезнет. Они не заметят ничтожной вспышки сознания разумного существа в их жизни, длящейся миллионы и миллионы лет. Им нет дела до людей". Варуна молчал, не отвечая. Папа так же не сказал ни слова, просто ушёл куда-то. Мои вопросы остались без ответа. Собственно, и задавались они лишь в пустоту. Ответить на него могли только боги. "Что же мне делать, мама? Как сохранить ту жизнь, ради которой ты умерла?"