И в горе, и в радости

Кадры аварии по телевизору. Окровавленная и безвольно опущенная рука Ани. Звонок с неизвестного номера. Вопросы и советы Ирки, такие неуместные, такие глупые. «Ну, так позвони!». Кому позвонить?! Некому больше звонить! Некому! Аня мертва! Кровь на снегу, кровь, кругом кровь. Меня просят приехать в морг на опознание. Все сливается перед глазами. Кидаюсь к своей машине. Не заводится. Бросаюсь к Дэну. «Дай мне ключи, быстро!». Он ошеломленно мигает глазами: «Так моя же на ремонте, я говорил…». «Ключи! Любая тачка!». Вижу, как только что припарковался Карпов. Бросаюсь к нему. После секундного замешательства он протягивает мне ключи: «Так, Глухарь, если помнешь, сразу новую купишь». Морг. Изуродованное осколками мертвое лицо любимой женщины. Пустой полутемный коридор, как переход в другую жизнь. Еле сдерживаемый вой. Как же мне плохо! Как же мне больно! Как и для чего дальше жить? Выхожу на улицу. Уже темно. Звонит Дэн, говорит, что дома у меня, с Маринкой и Колей. Не хочу никого видеть. Останавливаюсь у киоска купить воды, в горле все пересохло. Долго сижу и наконец вываливаюсь наружу. На миг прикрываю глаза, тру виски. И вдруг, звуки выстрелов, горячая боль внизу живота, в горле, в груди. И темнота. Я сразу понял, что очнулся не скоро. Не скоро смог сделать первый самостоятельный вздох, сказать первое слово, проглотить первую ложку супа. Меня окружали жуткая пустота, равнодушие, совсем не похожие на ту жажду жизни, что были после первого ранения. Врач сказал, что мне очень повезло, особенно учитывая первую кому, что я настоящий богатырь, не каждому под силу выкарабкаться из такого второй раз подряд. А я ощущал себя живучим гадом, хотелось плакать от обиды потому, что не сдох. Дэн рассказал, что пули предназначались не мне, а Карпову, но так как я взял его машину… Было крупное расследование. Наш подпол, конечно, в клочья порвал своих несостоявшихся обидчиков. Не за меня, за себя любимого. Еще две недели после больницы пролежал дома и вот, наконец, выхожу на работу. Олег жмет руку, обнимает и говорит, чтобы шел в актовый зал, там как раз какое-то собрание. Значит сейчас увижу Зимину. Она ни разу не приходила ко мне в больницу. А я ничего о ней ни у кого не спрашивал. Обиделась и имеет право. Но вместо Ирки на трибуне восседает Карпов. «А где…», - я оборачиваюсь к Антошину. «Пойдем, выйдем». Карпов провожает нас взглядом, но ничего не говорит. «Зимина в отпуске. Карпов сейчас ИО». «Мы вышли, чтобы ты мне это сказал?» «Карпов уже почти два месяца ИО…». Кровь отливает от лица. Таких долгих отпусков у начальников отдела не бывает. «Что с ней?». «Нам сначала сказали, что ты умираешь. Она каждую ночь сидела в больнице. Потом ты впал в кому и сказали, что прогнозов не дают, нужно ждать. Тут в отделе на нас сильно наезжали, случай вышел громкий. Там, Серега, еще несколько прохожих задело, когда в тебя стреляли. Как-то вечером я постучал к Ирке, я знал, что она опять к тебе в больницу поедет, хотел, чтобы вместе. Она встала из-за стола, взяла сумку и вдруг сказала, что больше не может так, вцепилась мне в плечи, ее трясти начало. Потом просто смотрела в одну точку. Мы с Карповым пытались привести ее в чувство, по щекам били, напоить пытались, водой брызгали. Ее скорая забрала в какое-то психоневрологическое отделение… Я не знаю, где… Захаров знает».