Величайшее притворство (Greatest Pretend)

– С каждым днём их всё больше, – сказал Джефферсон, жестом обводя большую круглую комнату. За последние годы Венди частенько наведывалась в его шляпу. Путешествиям с помощью бобов она предпочитала именно шляпу, ведь так можно было видеть, как неторопливо изменяется мир – все миры. – Волшебство возвращается. – А я по-прежнему не понимаю, как это возможно, – ответил Шляпник. Венди знающе улыбнулась. Оно возвращалось, потому что одна маленькая девочка считала, что так должно быть. Уна по-детски чистосердечно верила, что каждый мир должен следовать тем же правилам, по которым жила она сама, и оттого самый воздух дрожал от магии, и каждый мир, в который ступала её ножка, словно стряхивал долгую дремоту. Единственным нетронутым миром остался тот, где сейчас жил Майкл, – там Сторибрук так и остался запертым внутри себя шаром с волшебством внутри. Как будто так и должно было быть. – Она невероятно могущественная, возможно, самая могущественная из всех тех, кто родился с Сердцем… – прошептала Венди. Её, как магнитом, тянуло к знакомому окну. Цветное стекло, которое изображало бурные воды, окружающие остров, было тусклым – как и все эти годы. По нему бежали тонкие, толщиной в волосок трещинки. Венди легонько погладила их пальцами. Иногда ей казалось, что она видит чуть заметное сияние, исходящее от острова, однако каждый раз оказывалось, что это лишь игра света или же собственное воображение её обманывает. На сей раз её внимание привлёк не остров. – Он светлеет, – проговорил Джефферсон из-за её спины. Венди улыбнулась. Окно было разделено надвое: одна половина показывала Неверлэнд, а вторая – Лондон, её Лондон. Веками он оставался тёмным и как будто погружённым в глубокий сон, хотя до того пылал магией, которая пронизывала его земли и жителей. И теперь Лондон вновь ожил. – Я знаю, магия возвращается к нему. У меня столько работы, что я почти тону в ней, но мне так нравится то, что я вижу, – негромко пробормотала Венди, накрывая стекло ладонью. Когда-то она думала, что ей придётся сыграть роль главы Домашнего Офиса, занимающегося магией других миров, но не своего собственного, однако сколь многое изменилось за прошедшие годы. Вот какова была судьба Истинно Верящего – быть свободным, а не скованным, пойманным в ловушку времени, и сеять вокруг себя веру одним лишь прикосновением. Судьба, которой Питер оказался лишён. – Как поживает Джон? – спросил Джефферсон, отвлекая Венди от её размышлений. Она обернулась к двери, через которую только что прошла – массивным золотым воротам с трезубцем в центре. Домашнему Офису потребовалось некоторое время, чтобы установить местоположение Джона и Тигровой Лилии, но, когда это им, наконец, удалось, радостнее Венди был только сам Джон, счастливый, что сестра осталась в живых. – Я думаю, жизнь у него, наконец, наладилась. Он всегда втайне хотел, чтобы ему кланялись и шаркали ножкой, да и приказывать он любит, так что королевская жизнь для него – то, что надо, – пошутила Венди. Она лучше всех знала, через что Джону пришлось пройти, чтобы занять это место. Влюбиться в принцессу, которую уже сосватали другому, – этой боли Венди ни для него, ни для Лилии совсем не хотела, однако если уж что и можно было сказать про её брата, так это то, что он был упрямым, как баран. Было лишь одно «но»: Венди ни в какую не хотела называть его «Вашим Величеством», как бы тот ни настаивал. – Далеко пойдёт, что ни говори, – сказал Джефферсон и стал отпирать окно, ведущее в Лондон. Венди дразняще улыбнулась и наклонила голову набок. – Как Эмма? Шляпник стиснул зубы и выдохнул прежде, чем ответить: – Тебе придётся спросить у неё самой. – Обязательно, – серьёзно ответила Венди, подавляя улыбку. Она поддерживала связь с Эммой, наблюдала, как та становилась всё более искушённой и ловкой в магии, и потому знала, что в других аспектах её жизнь не была такой уж гладкой. Ни от кого в городе не укрылось, что Шляпник без памяти влюбился в Эмму Свон, – разве только она сама ничего не замечала. Но, в конце концов, у неё была очень запутанная личная жизнь. «И она не одна такая», – подумала Венди и отбросила свои невесёлые думы прочь, когда окно открылось, и в воздухе заплясали снежные хлопья. С самого детства она хотела лишь волшебства и приключений, чтобы они захватили её и унесли с собой прочь от привычной жизни, но, как оказалось, магические вещицы и явления, возникающие вдруг в мире, где к волшебству только лишь начали привыкать, могли свести с ума кого угодно. Даже такой тривиальный предмет, как волшебный боб, мог принести уйму несчастий в неправильных руках, и это не давало Венди спать по ночам. И тем не менее она никогда не скучала, в её жизни было столько людей, что она не знала, что со всем этим делать. Домашний Офис был полон Потерянных – сирот, которые наконец-то обрели дом и собственные, самостоятельные жизни. Мысли Венди обратились к Эдварду – он стал для неё правой рукой, но его интерес явно не ограничивался делами. Джон и Лилия уговаривали её пойти на свидание, и Венди послушалась – попыталась раз или два, но всё было бесполезно. Её сердце не лежало к нему. Конечно же, у неё была личная жизнь за пределами работы, какой бы жадной до времени та ни была. У неё были хобби и узкий круг новых друзей, она любила писать, продолжала стрелять из лука и вышивать и даже вступила в любительский театральный клуб. Однако иногда Венди хотелось лишь прийти в Комнату-на-Перепутье, открыть вторую оконную створку и исчезнуть без следа в лесной чаще, которой больше не существовало. – Дела или развлечения? – спросил Джефферсон. Венди перешагнула через подоконник и рассмеялась. – Надеюсь, и то, и другое.

***

Снег укутывал парк – его пухлые нетронутые сугробы скоро обещали превратиться в снеговиков и в лёд под ногами прогуливающихся лондонцев. Кенсингтонские сады ещё были закрыты – лишь ветви деревьев гнулись под тяжестью снега, розовые отсветы зари играли на его сахарно-белоснежных шапках, да и Венди шла, увязая ботинками и похрустывая при каждом шаге. Её волосы выбивались из-под шерстяной шляпки и чуть колыхались на стылом ветру. Ей нравилось приходить сюда раньше всех, нравились покой и тишь этого места – казалось в такие моменты парк принадлежал ей одной. Вскоре Венди предстояло вернуться в Домашний Офис, встретиться с главами города и переговорить с представителями других миров, однако сейчас было её время. Их время. Прошло уже больше трёх лет с того утра, когда Венди проснулась в Сторибруке в одиночестве. Уход Питера не был неожиданным, но всё же причинил боль, которую сумело унять лишь время и странное, но чудесное ощущение, что она сама распоряжается своей жизнью и совершает выбор. Питер сдержал своё слово. Он искал Тень и жил то при Дворе, то в Лондоне. Феи приняли его, ведь он был частью их мира, как и мира Венди, хоть никогда полностью и не соответствовал ни одному, ни другому. Питер обзавёлся лондонским домом, который, впрочем, пустовал большую часть времени. Венди видела тот дом несколько раз, как будто невзначай проходя мимо, и каждый раз гадала, откроется ли дверь, если она постучится. Питер, некогда вынужденный безвылазно прожить на острове несколько веков, не мог подолгу оставаться на одном месте. Венди это не казалось странным – ей и самой с некоторых пор трудно было усидеть в одном мире. В тот первый год Венди едва виделась с Питером, но всё равно следила за новостями о нём. Он не пытался приблизиться к Уне или к членам её семейства, не покушался на их жизни, и это принесло ей огромное облегчение. Феликс держал её в курсе дела, время от времени навещая Домашний Офис. Время шло, и тревога отпустила Венди. Уна была в безопасности. Случалось, девочка сама наносила ей визиты. Венди обожала их. Уна Эмили Джонс росла жизнерадостной, забавной и прямолинейной, как её мама, воспитанной и бойкой, как её отец. Она была точно милый сгусток хаоса, и дни, когда она вихрем носилась по Домашнему Офису, всегда были лучше, светлее других и приводили Венди к мысли: вся та тьма, через которую ей пришлось пройти, в конечном счёте стоила конечного результата. Впереди Уну ждала великая судьба, однако едва ли кого-то в мире окружали более любящие, неистовые в своей привязанности люди. В конце концов, разве мог кто-нибудь похвастаться, что у него в учителях – настоящий дракон? Улыбнувшись, Венди уселась на скамейке у озера. Слева от неё простирался занесённый снегом газон, окружённый низкой оградой, – там во всех мирах, кроме её родного, гордо возвышалась статуя мальчика, играющего на флейте. Здесь, в этом Лондоне, её не было, ведь тут никто и слыхом не слыхивал о Питере Пэне – или, если уж на то пошло, о Венди Дарлинг. По крайней мере, услышав её имя, никто не думал о девчонке в домашних тапочках – лишь о выдержанной молодой женщине, облачённой в строгий костюм. – Здесь ты можешь быть собой. Должно быть, именно поэтому ты не можешь оставить этот мир, – прошептала Венди, глядя на замёрзшую гладь озера и поднимая воротник пальто. От предвкушения внутри неё всё сладко замирало. – Хм-м-м… Думаю, у меня на это есть и другие причины… – прозвучал рядом с ней ироничный голос. Венди улыбнулась, но не обернулась. Это началось с редких, коротких и довольно-таки формальных встреч. Со временем они превратились в ежемесячные беседы под предлогом обмена новостями, а сейчас – и в еженедельные. Всё происходило постепенно. Пусть Венди провела бок о бок с Питером целый век, сейчас они как будто заново узнавали друг друга. Боль, которую он причинил ей, не оставляла её, но стала похожа на затянувшийся шрам, время от времени вновь воспаляющийся. Венди не могла отрицать того, как счастлива была видеть Питера, как ждала этих встреч. Они происходили на одном и том же месте. Двор Фей всегда близко соседствовал с Лондоном, и там, где в других мирах стояла статуя, изображающая сидящего рядом с Венди человека, здесь был вход в мир фей. – Я хотела поговорить с тобой, – проговорила она и, наконец, обернулась. Он был одет по-зимнему – в тёмно-зелёное пальто и брюки – и от одного взгляда на его гибкую юношескую фигуру что-то в ней вздрагивало. Питер Пэн выглядел как раньше и совершенно по-другому: за прошедшие годы он стал лёгким и беспечным, словно бы то, что отягощало его душу, в конце концов отпустило его. Питера как будто окружала атмосфера азартной радости и веселья; он всегда был таким, но жестокость, алчность и желание добиться своего любой ценой – их неизменные спутники – скрылись где-то в глубине его натуры. Нет, не исчезли без следа, но теперь Питер не прибегнул бы к ним как раньше – без раздумий. Он был не идеален, он поступал бессердечно, и иногда Венди не знала, о чём он думает, однако сейчас ей верилось, что он испытывает чувство вины и раскаяние. – Что случилось? – спросил Питер, тут же понимая, что что-то не так. Венди посмотрела на него пристально, вглядываясь в знакомые черты, и коснулась его щеки холодными кончиками пальцев. – Посмотри на меня. Видишь разницу? Питер склонил голову набок, внимательно поглядел на неё – дыхание Венди привычно перехватило, – а затем, мягко улыбнувшись, положил ладонь ей на щеку. – Ты, похоже, устала, а больше ничего. Я должен был что-то заметить? – Вот это я и имею в виду. Прошло почти четыре года, а разницы нет. Я едва постарела, – сказала Венди. Напряжение отпустило её. Она думала, что, стоит ей покинуть Неверлэнд, время тотчас заявит свои права, что она изменится, однако его прикосновение было легче пёрышка и едва ощущалось. У неё были месячные один раз в месяц, и потому Венди знала, что её тело вошло в естественный ритм, но морщин на лице не прибавилось. Питер ласково улыбнулся и вздохнул. – Мы постареем, но, видимо, не так, как другие. Должно быть, виной всему вода из источника. – Наверное, – откликнулась Венди и подумала о своих братьях, которые так же, как и она, нисколько не изменились. Вздёрнув бровь, она поглядела в совершенно спокойное лицо Питера. – А ты и рад? – Конечно, рад! Я всегда говорил, что лучше умру, чем закончу свои дни унылым, жалким стариком, – с жаром проговорил он. Венди, улыбнувшись, демонстративно закатила глаза. – Слабо верится, что с тобой может такое приключиться. Ты, очевидно, из тех людей, которые, и дожив до семидесяти, будут считать, что им тридцать. – С тем, как мы старимся, мне даже не придётся себя обманывать, – расхохотался Питер. Венди упрямо поглядела на него. Она была обеспокоена, Питер и сам знал, как ей хотелось повзрослеть, но, похоже, то, что происходило с ними, стало ценой за Неверлэнд. Провидицы говорили, что остров был проклят ещё до того, как Питер ступил на него. Венди, внезапно обеспокоившись, поднялась на ноги. Это было хорошо известное ей чувство: ужасное ощущение запертости на одном месте. Чем больше от Венди требовала её работа, тем нестерпимее ей становилось. Она любила свою работу, цель, которую та ей давала, однако иногда ей хотелось чего-то ещё. Хмурясь, Питер тоже поднялся. Его взгляд метнулся к теням в ветвях деревьев. Венди тотчас всё поняла. – Беспокоишься за меня? Пытаешься защитить? – Да, – не колеблясь, ответил он. Она вдохнула и задержала дыхание. – Дитя, Уна, недосягаема, но ты – нет. Голубая в ловушке, но жива. Её Тень где-то рядом и по-прежнему связана со своей владелицей. Я её знаю, она захочет отомстить. Ты ведь забрала её крылья, – серьёзно проговорил Питер и придвинулся близко-близко – так, что его дыхание коснулось лица Венди. Та осторожно потянула его за отворот пальто. – А ты отправил её прямиком в Ничто. Кто приглядывает за тобой? Питер моргнул, и в сердце Венди поднялась ужасная боль. Однажды давным-давно он сказал ей, что больше всего на свете боится остаться один, и сейчас сильнее, чем когда-либо раньше, Венди поразило, до чего Питер был одинок. Самовольное изгнание, добровольное наказание – вот что это было, и, если поначалу Венди приняла это из желания стать самостоятельной, в качестве попытки искупления, то сейчас каждый раз, как они расставались, Питер словно бы забирал с собой кусочек её души. Он надменно улыбнулся, пряча боль. – Думаю, я и сам справлюсь. Я довольно умён, ты знаешь. – Правда? А я и не замечала, – с напускной скромностью ответила Венди. Питер придвинулся ближе, его глаза озорно блестели. – Ты, очевидно, просто не замечала. – Очевидно. Когда Питер обнял её и приподнял над землёй, Венди засмеялась. Она обхватила его счастливое лицо ладонями, и тут ей вспомнились слова, которые кто-то давным-давно сказал ей: во всех сказках есть зерно истины, и детская радость, импульсивность и сиюминутная беззаботность – это то, что невозможно отнять у Питера Пэна. Венди подумалось, что эти его черты стали чистыми и освободились от всего дурного. Его губы были тёплыми и мягкими. Венди с волнением думала о том, что он целовал только её, касался только её и без всяких сомнений никого больше. Питер ждал её и продолжит ждать, но не в этот раз – Венди вдруг поняла, что она не хочет упускать их время. Если их выводы верны, то он – один из тех, кто, подобно ей, не постареет со временем, как их друзья. По-прежнему не отрываясь от её губ, Питер чуть отстранился. Венди открыла глаза и нисколько не удивилась, обнаружив, что они парят в футе от земли. – Я скучаю по тебе, – сказал Питер. Венди была источником его счастливых мыслей, но в то же время она была и тем, что заставляло его спуститься с небес на землю. Он уйдёт, а она вернётся к своим играм во взрослую жизнь. Крепко взявшись за отвороты его пальто, Венди пристально уставилась Питеру в глаза и позволила безответственному и безмерно сильному побуждению взять верх. – Забери меня отсюда. – Что? – Я знаю, чем ты занимался, Питер. Ты искал Тень, но это ведь не всё, не так ли? Она уже давно подозревала это. Питер прищурился и, поразмыслив, кивнул. – Когда я был мальчишкой, я видел сны о Неверлэнде ещё до того, как узнал, что он такое. Я по-прежнему вижу его. – Ты пытаешься его найти? Когда-то Венди бы разочаровалась и забеспокоилась, но сейчас она ощущала лишь волнение – каким бы неправильным оно ни было. Она скучала по острову и не могла этого отрицать. Венди и сама так часто видела его во сне, что, проснувшись, путалась, какой из двух миров был реален – Лондон или Неверлэнд. Стал тихо падать снег. Питер покачал головой и как-то странно улыбнулся. – Я искал, просто не мог себя остановить, и я нашёл его. Он там же, где был всегда, – тихо проговорил Питер и мягко постучал Венди по виску. – Где и должен остаться навсегда. В любом случае, думаю, я уже для него немного слишком взрослый, – в конце концов признался он. В его глазах застыла боль, но также и облегчение. Питер отпускал своё прошлое, пусть до конца оно никогда не уйдёт – они оба об этом отлично знали. Венди потянулась и нежно поцеловала его. Висящий на её груди напёрсток качнулся. Задумчиво улыбнувшись, Питер потянул кулон за цепочку. – Та самая вещица. Думал, ты перестанешь носить его. – Нет, – Венди собственнически сжала напёрсток в кулаке. В присутствии Питера тот тепло пульсировал ей в пальцы. Украшение было не только символом их прошлого, но также хранило кое-что ещё: внутри пряталось крохотное золотое желание – неиспользованное и ожидающее своего часа. По совету сестёр-провидиц Венди оставила его до худших времён, однако должен был разыграться настоящий шторм, чтобы она согласилась уплатить цену, которая бы встала за исполнение желания. Размышления о желаниях навели Венди на мысли о днях рождения и свечах. Питер, сам того не зная, вызвал её на разговор, о котором Венди уже давно задумывалась. Она волновалась, и это было странно. Ей вновь показалось, что они будто бы снова переживают начало своих отношений – таких новых, ещё совсем юных. – Я тебе никогда ничего не дарила. – Чего не дарила? – Подарка на день рождения, – сказала Венди. Питер вскинул брови. – Я понимаю, ты и сам не знаешь, когда именно твой день рождения, но я увидела кое-что, маленькую вещицу, и решила тебе подарить. Это глупая ерунда, правда. – Что это? – спросил он довольно. Венди мгновенно поняла, что это его первый в жизни подарок – по крайней мере из тех, что он мог вспомнить. Она вытащила подарок из кармана и робко положила на его ладонь прежде, чем успела передумать. – Песочные часы? – удивился Питер, поднося украшение к глазам. Оно было размером с десятипенсовую монетку. Песочные часы – песок в них был белым, как песок Неверлэнда, – заключал в себя золотой ободок. – Да. Я знаю, что ты ненавидел неверлэндские часы, но я всё думала об этом… Ты сам говорил, что они всегда там были, и считал, что это проделки Голубой, но ведь дело было в тебе самом, Питер, разве нет? – Они были напоминанием, что моё время истекает, – мрачно проговорил Питер, глядя, как тонкой струйкой ускользает песок. – И да, и нет. Это – песочные часы, они измеряют время, пока оно не кончается. Но что ты делаешь с ними, когда песок прекращает сыпаться? – Их переворачивают, – поняв, что Венди имеет в виду, ответил Питер, а затем мягко улыбнулся и перевернул часы. – Ты всё начинаешь заново, – тихо проговорила она. Питер кивнул. Вот в чём был смысл тех часов и самого Неверлэнда: взросление не означает смерть, оно означает изменение – к лучшему, если достанет смелости и удачи. – Спасибо… Хотя я бы сейчас убил за флейту, – вздохнул Питер, игнорируя выражение лица Венди. В конце концов он посмотрел на деревья и, выдохнув, выпустил в морозный воздух клуб пара. – Мне пора, – сказал он. Улыбка пропала с его губ. Питер уже собирался идти ко входу во Двор Фей, когда Венди сильнее сжала его руку. Он понял её без единого слова. Их встречи, пусть оба ими очень дорожили, всегда длились недолго. Они знали: чем больше времени они проводят вместе, тем труднее расставаться. Рука в руке они пошли через заснеженный парк к запертым воротам и там остановились. Люди, спешащие на работу, толпились на автобусной остановке, дорога была почти пуста, мимо, не глядя на них, неспешно шагал полицейский. Венди улыбнулась, повернулась к Питеру и охнула. – Не смей! Мимо её лица пролетел снежок и разлетелся брызгами, столкнувшись с полицейским шлемом и сбивая его с головы мужчины. Питер расхохотался, а Венди прикрыла ладонью расползающийся в улыбке рот, не в силах сдержать рвущуюся из груди радость. Венди наклонилась зачерпнуть снега, но тут его рука обхватила её за талию и под визг и смех потянула прочь от земли. Когда полицейский посмотрел сквозь ограду в парк, он не увидел ничего, лишь услышал странный смех, который звучал как будто с неба. Но в небе тоже ничего не оказалось – лишь кружились снежные хлопья. Питер Пэн и Венди Дарлинг исчезли.