Unspoken

«Сейчас начнётся» - подумал я и опустил голову. Взгляд упёрся в носы ботинок, которые только что шагнули на ступеньку эскалатора. Я часто смотрю на свои ноги – так получается каждый раз, когда я опускаю голову, чтобы не встречаться глазами с толпой. Но на этот раз толпы не было. Как ни парадоксально, у входа в клуб оказалась лишь маленькая горстка девочек. Кажется, их было трое. Впрочем, я не уверен. Поначалу я даже удивился, но потом напомнил себе, что мы в России. Да, нас тут любят, но, мягко говоря, не все. Вот и сейчас, пока мы шли по торговому центру, никто даже не обратил на нас внимание. Это было непривычно, но не скажу, что неприятно. Иногда хочется отдохнуть от постоянного внимания, хватания за руки, ахов и криков. Хотя, конечно, я ждал, что у входа в клуб будет традиционная фанатская встреча. Это куча вспышек, руки вокруг, лапающие, трогающие, шарящие, ищущие что-то, мелькающие вокруг блокноты, в уши – крики, нервные смешки и голоса, на разный манер и с разным акцентом повторяющие моё имя. В этот раз было не так. Только трое. Да, их было трое. Я сейчас припоминаю. Адам прошёл чуть вперёд и на пару мгновений даже замедлил шаг, ожидая, что поклонницы попросят автограф или скажут что-нибудь. Но троица стояла застыв и молча. Одна из девушек дёргала подругу за руку, не отводя взгляд от Адама. Я шёл сзади, меня ещё не было видно. Я услышал резкий нервный шёпот – «Адам, Таня, Адам». Она добавила что-то ещё, но я не понимаю русский. Когда мимо поклонниц двинулся я – они уже немного пришли в себя. Две из них явно не говорили на английском, поэтому они всё время обращались к третьей, видимо, призывая её что-то сказать или сделать. Наконец она тоже сбросила с себя оцепенение и, слегка вскинув руку, воскликнула «Hi!». Я ответил и остановился. Они были забавными. Нерешительные, волнующиеся. Видно, что даже оделись специально для этого случая. Чем забавны русские – они наряжаются. На наши концерты в Европе тоже приходят толпы девушек – но они выбирают то, в чём им будет удобно. А русские – они не такие, они влезают в платья, встают на каблуки, красятся. Как будто готовятся к свиданию. Впрочем, это и вправду можно считать свиданием – только женщин на нём много, а мужчин всего двое. Так вот эти три нарядные русские. Та, которая заговорила со мной, была одета в красное платье с открытыми плечами. Ей шло, хотя не совсем подходило к ситуации. А впрочем, я и вовсе был в строгом костюме, так что мы даже смотрелись бы гармонично, если бы кто-то смотрел на нас со стороны. У этой девушки оказался забавный акцент, и я улыбнулся, сдерживая смех. Она подумала, что я заигрываю с ней, покраснела и резко опустила глаза. Потом она быстро взяла себя в руки и попросила автографы для себя и подружек. Пока я расписывался у них на открытках, мы мило поболтали о России и о последнем концерте. Удивительная вещь – при таком общении всё превращается в фарс. Она спросила, понравилась ли мне их страна, я соврал, что очень. По её глазам я понял, что она не поверила. И правильно сделала. Но правила приличия (или что там включается в такие моменты?) мешали нам говорить правду. Девушка оказалась очень деликатной, не навязывалась, пожелала удачного выступления и всем своим видом дала понять, что больше не задерживает. Хотя, конечно, её взгляд говорил о другом – она готова смотреть на меня бесконечно долго. Я уже выучил эту эмоцию в их лицах. Они часто смотрят зачарованно и влюблено. Иногда мне кажется, что они и правда готовы сидеть у моих ног всю жизнь, с лёгкой улыбкой, преданно заглядывая в мои глаза. Но я знаю, что это не так. Ох, девочки, вы же не знаете, как всё на самом деле. На концерте я снова увидел их – те трое стояли прямо в самом первом ряду. Мы с Адамом переглянулись – он тоже их узнал. Похвальное упорство, нечего сказать. Та девчонка, что разговаривала со мной накануне, стояла прямо у моих ног. Противный софит слепил мне глаза, его лучи попадали в лицо как раз так, что я не мог видеть девушку. Стоило отойти на пару шагов – и она вновь оказывалась в поле моего зрения. Я пел и наблюдал за ней. Не истеричная. Это я заметил ещё в нашу первую встречу. На концерте она тоже не кричала, не билась в конвульсиях, не пыталась выхватить белую розу у тех, кто поймал цветок. Эта девушка стояла, широко и светло улыбаясь, прижав руки к груди. Когда бы я ни посмотрел на неё – её поза оставалась прежней. И мне от этого, как ни странно, было даже как-то спокойнее. А когда мы пели Unspoken, её лицо изменилось. Через секунду в блеске софита я увидел, как сверкнула слеза. Спустя минуту девушка уже плакала. Я не видел её глаз, я не видел, как по её бледным щекам текут слёзы – она закрыла лицо руками и опустила его вниз. Я лишь смотрел, как дрожат нервно её плечи. Я понимал, что этот человек не просто проронил слезинку или две – то были настоящие рыдания. Мне даже показалось, будто я слышу звук, с которым она плачет. Это, конечно же, было невозможно, потому что музыка заглушала всё. Но меня настолько потряс именно вид этих дрожащих плеч, что я даже сам закрыл глаза, боясь разреветься. Надо сказать, я часто вижу, как плачут женщины. Я вижу это каждый божий день. Они ревут, у них опухают лица, они роняют слезинки, боясь испортить макияж – одним словом, всегда по-разному. Но мне казалось, я настолько привык к этим слезам, что всё атрофировалось. А здесь… что на меня нашло? Я реально еле сдерживался, чтобы не разреветься. В горле встал ком, голос предательски дрогнул. Фанатки зашлись в восторге – им показалось, что это я так чувственно и проникновенно пою. А я же сам всерьёз испугался за судьбу песни. Ещё чуть-чуть и сфальшивлю ещё, чего доброго. Тогда я зажмурился и остальную часть песни допел, не открывая глаз, боясь ещё раз увидеть ту девушку. Когда же я на последних строчках всё же взглянул на неё, она уже не закрывала лицо руками. На меня сквозь софиты, сценический дым и громыхающую музыку смотрели её пронзительные прозрачно-голубые глаза. Она смотрела на меня не моргая. А потом её ярко-красные губы шевельнулись и я понял, что она произносит слова: I leave it unspoken. Боже, неужели мы с тобой, милая моя и незнакомая, действительно оставим всё невысказанным? Похоже на то… А мне бы подойти и обнять тебя. А я даже розу не могу тебе подарить – иначе у тебя отберут её более бойкие соседки по залу, ещё, не дай Бог, сделав тебе больно или повредив твою причёску, которую ты так старательно делала. Для меня. Я знаю, что для меня. И я пою для тебя. Для всех – тоже. Но вот сейчас, в эту самую минуту – для тебя.