***
Джессика сидела рядом с Шерлоком, нервно кусая губы. Старый автобус трясся, как в припадке, и грозил развалиться прямо посреди улицы. За этот день они по-отдельности обошли всех выживших участников катастрофы, осведомляясь о мельчайших подробностях ДТП. Еще утром Шерлок, сопоставив повреждения на теле Ревы Кейдж и траекторию, по которой мог двигаться автобус, пришёл к выводу, что столкновения между ними не было. Уговорить британца ограничиться исключительно протоколами допросов не вышло. Целый день она была на нервах, опасаясь, как бы свидетели не припомнили чего-нибудь, способного выдать её причастность к убийству. Чёртов англичанин знал, что Рева уже была мертва на момент аварии. От выяснения правды его отделял всего один шаг. Повторение мантры "я контролирую его расследование и могу в любой момент помешать ему" успокаивало слабо. Мотивы неожиданного напарника ей были неизвестны, а значит, неясно, какую опасность он может представлять. Автобус остановился, и последние пассажиры вышли на улицу, оставив двух детективов наедине с Чарльзом Уолесом. Последний опрос свидетелей, и Джессика, пусть и ненадолго, учитывая настырность Шерлока, но всё же вздохнёт с облегчением. – Мистер Уолес! У нас к вам есть пара вопросов. На фоне собственной усталости бодрость напарника раздражала. Целый день они разговаривали с разными по степени адекватности людьми, причём Шерлок, в отличие от неё, делал это добросовестно и не выказывал никакой усталости, в то время как Джессика больше всего на свете хотела виски и подушку под голову. – ... Знаете, я всё время думаю об этой аварии и не понимаю, почему та девушка не защитила меня, – вдруг донеслось до слуха Джессики. – Что за девушка? На месте аварии был кто-то ещё? – мигом оживился Шерлок. Сонливость исчезла вмиг. Вдох-выдох, Джессика Джонс, а не то спалишься. Детективы сразу такое замечают. – Ну да... В белой шубе или... пуховике... Не рассмотрел. Темноволосая... Видел её краем глаза, когда пытался объехать тело, но потом она исчезла. Мне никто не поверил... – Спасибо, мистер Уолес, вы нам очень помогли, не смеем более задерживать. Джонс, на выход. В каком направлении будет вестись дальнейшее, расследование она уже знала.***
В конце дня Шерлок предложил Джессике обсудить дальнейшие действия в его съёмной квартире, уже успевшей обрасти фотографиями и заметками, пришпиленными к стенам кнопками, булавками и скотчем – владелец квартиры придет в ужас от того, во что превратились обои. Что ж, нечто общее у них с британцем всё-таки есть: тяга превращать собственное жилье в офис. Оглядываясь по сторонам, она изо всех сил старалась никак не выказать своих эмоций. Страх, растущее раздражение, сумасшедшее напряжение... Посиделок за чашкой чая, как принято у англичан, она точно не выдержит, и дело тут даже не в неприятных ассоциациях. В таком состоянии она могла выдать себя любым пустяком. Но, к удивлению Джессики, Шерлок не проявил ни капли гостеприимства, сразу же завалившись на диван и погрузившись в глубокую задумчивость, закуривая сигарету. – В Нью-Йорке можно покурить без проблем, хорошая новость для мозга, – протянул он, не поднимая на неё взгляд. – Я знаю, что вы не курите, поэтому и не предлагаю. Джессика кивнула и опустилась на единственный стул – ободранный и жёсткий. Был бы он человеком, стал бы родственной душой. А вообще, какие только мысли не лезут в усталую голову. Обстановка этой квартиры немного успокоила её: в мире Килгрейва не было ни табачного дыма, ни такой убогой мебели. К тому же, её лицо сейчас находилось в тени, в то время как лицо Шерлока освещала одинокая лампа. Допроса не будет, он ни о чём не догадался... – Ну так что вы делали на месте аварии, мисс Джонс? – будничным тоном спросил детектив, выпуская изо рта облако дыма. Чёрт, чёрт, чёрт! – Что вы имеете в виду? Она уже поняла: блеф – не самый лучший вариант, но так можно выиграть время, чтобы что-нибудь придумать. Но что? Почему она не продумала такой ход развития событий по дороге сюда?! – Хорошо, не буду ходить вокруг да около: с кем вы там были? Кого увезла первая скорая? Джессика почувствовала его взгляд на своём лице, но упорно смотрела на свои колени. Этот вопрос застал её врасплох. Как британец, чёрт побери, мог узнать о Килгрейве. Неужели они всё-таки связаны? Неужели первые подозрения правдивы? – Очевидно, именно этот человек виновен в убийстве. Или же вы. Шерлок медленно поднялся, бросил недокуренную сигарету в прозрачную пепельницу, двинулся по направлению к Джессике и, не сделав и пары шагов, остановился за секунду до того, как она вздрогнула. Когда он медленно опустился на корточки, заглядывая ей в лицо, она будто бы увидела совершенно другого человека.***
– Джессика. Понаблюдав за ней в течение дня, он сделал вывод, что около месяца назад в результате той самой аварии эта девушка вырвалась из ада, устроенного ей мужчиной приблизительно его роста, возраста, комплекции и манеры поведения. Вернее, манеры поведения, избранной им для этого дела, которому Джон, вероятно, дал бы название вроде "Подставного автобуса" или "Жёлтой флэшки", в зависимости от исхода расследования. А сам стиль ведения дела он бы, конечно же, охарактеризовал как "дорейхенбахский Шерлок". Разумеется, не вслух. Разумеется, Шерлок понял бы всё и без слов. Воспоминания о Джоне нахлынули, как ни странно, очень даже кстати: он всегда был воплощением его человеческих чувств, а сейчас ему нужны были именно они. – Джессика, вы можете мне всё рассказать. Я солгал вам. Меня действительно наняли, но от моих услуг впоследствии отказались, поэтому я лицо незаинтересованное в этом расследовании. Но я хочу и могу вам помочь. Вам нужна моя помощь. Джессика смотрела на него, косо улыбаясь. Профессиональная привычка – маска для не слишком честных клиентов, индикатор, сообщающий, что их видят насквозь. – Я знаю, что вы сделали это, но также я знаю, что вы этого не хотели. Кто этот человек? Как он вас заставил? Воспоминания, вновь влезшие в голову, заставили поморщиться. На миг реальный мир был перекрыт чертогами, в которых Майкрофт в седьмой раз повторил: "Шерлок, его больше нет". – Восемь месяцев я была заложницей и делала всё, что мне прикажут. Мой, скажем так, хозяин, обладал удивительной способностью к навязыванию своей воли. Считайте, был гипнотизером. – Гипнотизером? – резко переспросил Шерлок. – ...Вселенная в редких случаях бывает ленива... – Что-то... что-то вроде этого... Вы же всё равно мне не поверите, если я... Слишком много совпадений. "Вселенная... – Он может контролировать разум? Говорит, а окружающие беспрекословно ему подчиняются, это вы имели в виду? Обескураженный взгляд. Эмоции, эмоции, нужно контролировать эмоции... – Да, но?.. Шерлок резко встал на ноги, отвернулся, сделал круг по комнате, взял в руки смартфон, прочитал имя контакта, тут же отбросил аппарат прочь и опустился на продавленный диван. Почему-то вдруг резко захотелось почувствовать под собой кресло с Бейкер-стрит... Сосредоточиться! – Скажите, Джонс... Тот, кто сделал с вами этот кошмар... Вы пережили страшный кошмар, не спрашивайте, откуда я знаю, просто ответьте, это он сделал? Невозможно. – Да! Килгрейв... – Килгрейв?! Грейв... Грейв... Грейв... В голове будто бы начиналось землетрясение: целый пласт воспоминаний начал вибрировать. – Вы его знаете? Вы с ним когда-то встречались? – О да, я очень хорошо его знаю... Знал. Руки так и тянулись к лицу. Нервы. – Не знал только, что он жив. И что стал таким, тоже не знал.***
Однообразие четырёх стен самой лучшей в городе больничной палаты так осточертело Килгрейву, что тот в очередной раз решился на небольшую прогулку. Откинувшись на спинку скамейки в тенистой глубине парка, куда его принесли по его же приказу, он рассеянно рассматривал проходящих мимо людей, думая совершенно о другом. Джессика. При первой же возможности она ушла, бросив его умирать. Эта мысль не давала покоя вот уже больше месяца. Конечно, он пытался внушить себе, что Джесс была уверена в его смерти и просто не хотела видеть его таким, но... Но он, несмотря на свой оптимизм и своеобразное понимание мира, всегда был реалистом. А реальность была удручающей и обескураживающей: единственный человек, на которого не было наплевать, обошёлся с ним таким ужасным образом. Он бы уже давно забыл о произошедшем, разумеется, отомстив, если это был бы один из тех зверьков, что всё время снуют у него перед лицом: они все в его власти, и даже сейчас, бессильный, он мог заставить прохожую пожилую пару удушить своего внука, идущего впереди. Вслед за этими мыслями привычно подоспели другие – ещё более удручающие: Джессика больше не подчиняется его силе. Признаться, это и есть главная проблема, ведь если бы Джессика была в его власти, он просто вернул бы её, и всё снова стало бы хорошо... Однако Килгрейва настораживал тот маленький червячок сомнения, мешавший ему насладиться обладанием Джессикой в его воображении. Что-то в его мироощущении незаметно поменялось после той аварии, и теперь ему была странна мысль жить вместе с куклой, выполняющей все его прихоти. Что-то нездоровое, патологическое было в их отношениях, а точнее, в его отношении к ней. Какая-то слабость, какая-то зависимость. Даже немного противно. И странно, что раньше это приносило ему огромное удовольствие: подумать только, стоило сказать пару слов, и проходившая мимо компания подростков тут же принялась бы облизывать асфальт... Однако теперь он часто задумывался о Джессике как о незнакомом человеке, необычном человеке. Кто она? Впервые за год он задался этим вопросом. О чем она думала в последний год и год до этого? Однажды он приказал ей озвучивать все её мысли, но быстро прекратил эксперимент, поскольку услышал то, что шло вразрез с его представлениями. Странно, что тогда для полного успокоения ему хватило трёхкратного внушения "ты любишь меня"... На секунду он представил, что ему пришлось бы думать вслух, но тут же отогнал эти мысли, вновь возвращаясь к Джессике. Ему вдруг захотелось знать, что она чувствовала, когда он приходил к ней, беседовал, ласкал её?.. Размышления были прерваны самым бесцеремонным образом: откуда-то из более оживлённой части парка прибежала кучка детей лет десяти, на свою беду выбравших для своих шумных игрищ площадку прямо напротив него. Они весело перекрикивались, и Килгрейв отчётливо слышал родной британский акцент... – Заткнитесь и уйдите в кусты! – зло прорычал он, но вслед за волной раздражения уже накатила другая, гораздо более неприятная – воспоминание из детства. Маленький мальчик сгорбился на деревянной скамейке рядом с раздражённым мужчиной, исподлобья поглядывая на резвящихся в пяти метрах ровесников завистливым взглядом. Отец то и дело неодобрительно вздыхал, всем своим видом показывая, как ему неприятно всё происходящее вокруг, но терпел и не уводил сына домой, помня о наказе жены. – Теперь ты понимаешь, почему мы не разрешаем тебе играть с ними? – презрительно бросил он, когда дети особенно расшумелись. – Запомни, Кевин: детей должно быть видно, но не слышно, а лучше, не видно и не слышно. Мальчик затаил дыхание и ещё сильнее вжал голову в плечи, мысленно умоляя этих детей быть чуточку тише, чтобы не отнимать у него минуты мнимой свободы и свежего воздуха... – Пойдём. Это становится невыносимым. Мужчина крепко взял сына за руку, резко встал и направился в сторону выхода из парка, где их ждала машина с затонированными стёклами. В сердце Кевина зарождалась ненависть, подпаляемая завистью и бессилием. Давно пережитые эмоции возвращались, превращая жизнь в замкнутый круг. Весёлые крики походили на глумление над его жалкой пародией на детство. Даже спустя столько лет он ненавидел детей. Так же, как его отец. "Детей должно быть видно, но не слышно. А лучше, не видно и не слышно", – этой фразой можно описать отношение отца к сыну за пределами лаборатории, когда весь его интерес к нему сходил на нет. Да и сам он руководствовался той же философией... Килгрейв встряхнул головой, прогоняя нахлынувший поток отвратительнейших воспоминаний. Хорошо, что теперь он может парой слов прекратить это издевательство и продолжить наслаждаться прохладой... Но только Килгрейв откинулся головой на спинку скамейки, прикрыв глаза, как ему в голову пришла неожиданная мысль: британский акцент. Дети говорили с британским акцентом, значит, они не местные, скорее всего, школьная экскурсия... Они приехали с экскурсией, значит, они не знают город. Действие приказа "заткнуться и сидеть в кустах" закончится через двенадцать часов, то есть, ночью, и до этого времени их вряд ли кто-то найдёт. А что будут делать маленькие дети в парке в чужом городе ночью? Килгрейв поморщился, потому что раньше ему никогда не приходилось думать о том, что будет с людьми по истечении двенадцати часов. Но теперь мысль о потерявшихся детях не давала ему покоя. Слишком уж похожим на них был он сам, потерявшийся в этом городе, чужом и обезумившем от жажды денег, войны, славы, роскоши, побед. – Вы можете говорить и выйти из кустов! – крикнул он. Когда из кустов вылезли напуганные и не понимающие, что происходит, дети и побежали со всех ног в людную часть парка, он наконец-то смог расслабиться. Неприятные мысли отступили.