Сборник про Первый дом

Буря была ужасна. После Альквалондэ Хильяро думал, что никогда больше ничего не испугается, но теперь у него колени подкашивались от страха. Однако он, как, впрочем, и все верные Феанаро, не собирался сдаваться без боя. Они еще пытались справиться с кораблем, который мотало, словно щепку, цеплялись, обдирая руки, за канаты, спуская паруса, захлебывались в ледяных волнах, которые безжалостно били по палубе и мятежникам-нолдор. Хильяро протянул руку упавшему товарищу, отцепившись на миг от спасительного каната, и следующая волна смыла за борт их обоих. В стылой мешанине соленой воды, льда и обломков корабля он еще какое-то время мучился от невозможности вдохнуть. Досадно было погибнуть так и не исполнив мечты о дальнем Эндоре, не отомстив Врагу, да и не принеся никакой пользы, а стало быть, не исполнив долга перед лордом Феанаро. Расставание феа с телом было чудовищно, хуже всего, что Хильо мог вообразить. Невыносимо – если бы у него кто-то поинтересовался, сможет ли он это вынести. Он готов был с радостью отказаться чувствовать, отречься от всего самого дорогого, от себя самого - навсегда, лишь бы это прекратилось. Но, конечно, такой возможности не было, и агония закончилась сама собой. Остался лишь холод и чувство потери. В этом холоде и неприкаянности он пробыл долго, и это тоже было невыносимо, пока, наконец, туман не сконденсировался в зыбкие очертания стен, и как-то само собой стало ясно, что он умер и находится в Чертогах Мандоса. «Так, - сказал Хильо сам себе. – Сейчас придется держать ответ. За Альквалондэ. За бунт против Валар. Но в первую очередь за Альквалондэ». Его бесплотная тень ощутимо почувствовала мурашки на спине, воображая, какой будет кара. Неожиданное кровопролитие потрясло Хильо до глубины души. Его постоянно преследовал запах крови, ему виделись глаза умирающих. Он готов был упасть на колени и плакать – там, на окровавленных причалах. Но времени не было, надо было собирать павших и раненых, надо было грузить корабли, учиться править ими. - Ты что, так и не чувствуешь себя виноватым? – в сознании возник глубокий сильный голос. Голос был знаком по страшным словам проклятия на холодном северном берегу, и Хильо содрогнулся. Он не сразу смог ответить. - Я виноват, Владыка Намо. Но я не мог ничего поделать – мой лорд обнажил меч, и я пошел за ним. - Что, если бы тебе снова было дано право выбирать, ты бы снова последовал за своим лордом? – в словах Валы послышалось удивление. Хильяро смешался. - Конечно. Я воин. Я – верный Первого дома. Конечно, я последую за своими лордами, куда бы они ни шли. - Даже если твои безумные лорды убивают квенди? Даже если их руки в крови? - Ты имеешь в виду, что мы не должны были позволить запятнать себя убийством лорду Феанаро и его сыновьям? Что руки того, кто ведет народ, должны быть чисты? Наверное, мы должны были все сделать сами, и если кровопролитие необходимо, то хотя бы оградить их от этого. Хильяро сокрушенно опустил голову. Он действительно виноват. Однако вместо одобрения он почувствовал ярость и гнев Намо. Хильяро готов был поспорить, что слышал раздраженное «Идиот!» и хлопок дверью. Его вновь окружало молчание, холод и безжалостный камень стен. Находиться здесь было мучительно само по себе, но теперь Хильо терзала мысль, что он своими глупыми речами разгневал Владыку Намо, а стало быть, участь его будет еще ужаснее. Он лихорадочно перебирал в голове, в чем он был неправ, как должен был поступить? Конечно, они не должны были убивать телери. Теперь гибель каждого, убитого им в Альквалондэ, он переживал многократно, не менее ярко и мучительно, чем свою. Он раскаивался, он понимал, что убийство сородичей – отвратительно и противоестественно! Но что мог поделать он, Хильяро, сын гончара, не унаследовавший даже достаточно терпения, чтобы стать настоящим мастером, простой дружинник? Однако теперь, чтобы избежать худшей кары, он должен был дать ответ Намо, и ответ должен быть верным. Это подстегивало и заставляло лихорадочно искать решение. – Ты подумал? Что скажешь теперь? – Намо вернулся к Хильяро нескоро, так что времени на размышления было предостаточно. – Мы не должны были убивать мореходов! Братоубийство – страшнейшее из зол. Я должен был не допустить кровопролития. Я понял, как поступил бы теперь. Я не обнажил бы меча. Взгляд Намо потеплел. - Я встал бы между лордом Феанаро и моряками, я закрыл бы его от стрел, а их – от его ярости. Пусть в спину мне вонзилась бы хоть дюжина или две телерийских наконечников… - Хильо задумался. - Пожалуй, это не важно – лорд Феанаро все равно бы прикончил меня не медля ни мгновения… И я оказался бы в твоих Чертогах, Владыка Намо, гораздо быстрее. Утыканный стрелами как ёж. Намо нахмурился. - До каких пор ты будешь так бездумно отбрасывать свою жизнь, драгоценнейший дар Эру? Неужели ты нисколько не ценишь себя? Сиди и думай, на этот раз подумай, как следует. Хильо снова остался в одиночестве. Ему отчаянно хотелось вырваться из застенка, снова оказаться живым. Стены темницы жгли холодом и безысходностью, мучили отчаянием. Хильяро не предполагал раньше, что его душа так слаба и уязвима. Он вспоминал свет Валинора, отца и матушку, и в груди становилось тепло и больно. Даже они не отговаривали его от похода в Эндоре – знали, что за своим кумиром и сюзереном он отправится хоть за край мира. Так в чем же он ошибался? Как бы он поступил, если бы все это случилось снова? Время словно остановилось, однако когда с ним вновь заговорил Намо, нолдо решил, что его прошло достаточно, и что он уже «подумал как следует». - Я понял, Владыка! Я должен был остановить лорда Феанаро. Намо в изумлении поднял бровь. - Я должен был убедить его искать другой выход, кроме битвы за корабли. Но переспорить лорда никому не под силу, поэтому мне пришлось бы его остановить. Если придется, поднять на него руку, но не меч. Ты был прав, Владыка, и на мне лежит ответственность. Указать лорду на ошибки, не позволить ему совершить столько непоправимых поступков – это была моя обязанность, как и любого из его подданных. Намо покачал головой, и уже хотел возразить, но Хильяро увлекся. - Нельзя бесконечно оправдываться, что, мол, ничего не мог поделать. Мог. Взял бы лорда за грудки и приложил бы как следует, так, чтобы он на время потерял память. Не было бы никакой резни. Потом меня ждал бы суд, и лорд Феанаро бы проклял меня, если бы не казнил на месте. А вероятнее всего его отчаянные сыновья, или кто еще оказался бы рядом, порубили бы меня на гуляш, едва бы я только подумал... - А тебе не пришло в голову, - не выдержал и прервал тираду Хильяро Владыка Намо, - что ты мог бы отвечать только за себя? Что твое дело просто не участвовать в бойне, в том, что ты считаешь несправедливым? Что ты мог просто отойти в сторону? - Отойти в сторону и оставить лорда Феанаро и его сыновей сражаться? Оставить в беде своих друзей, с которыми мы строили Форменос, делили радости и невзгоды? Тех, с кем вместе мы клялись отомстить за смерть государя Финве? - Хильо вскинул удивленное лицо. – Нет, конечно! Намо тяжело вздохнул. - Что же с тобой таким делать? «И ладно бы он был один. Что же с ними всеми делать? Ведь до Второго Хора здесь просидят и так ничего и не поймут». *** Солнце играло на доспехах копейщиков ваниар, тревожно гудели трубы, войско было готово отбыть в Эндоре, где готовилась последняя битва с Врагом. Нолдор вел король Арафинве, но отряд Хильяро держался особняком – здесь были те, кто ушел с мятежниками, те, кто был проклят, и те, кто погиб. Хильо стоял бок о бок со своим товарищем, которого он так неудачно пытался спасти в шторм от гнева Уинен, и улыбался. Милость Валар к ним, к отступникам, была велика, Хильяро был бесконечно благодарен. Теперь он точно сделает все, как должно, ведь это будет именно тот бой, которого он так жаждал. Бой, где они смогут, наконец, искупить свою вину и кровью смыть проклятие.