Памяти Харпер Ли

Я услышала, как капли дождя стучат по крыше. Кажется, это тот самый, особый мейкомбский дождь. Или мне просто теперь кажется все, связанное с Мейкомбом, особым. Перекинув ноги на другую сторону кровати, я встала и осмотрелась. Комната была такая же, как прежде. Даже тот детский торшер по-прежнему стоял на месте. Я улыбнулась чему-то своему и потянулась за ветровкой, висевшей на спинке стула. Эта странная детская привычка использовать в качестве шкафа стул осталась со мной и по сей день. Впрочем, эта деталь также важна, как и та, что на завтрак была приготовленная Кэлпурнией яичница. Я спустилась в столовую и кивнула всем, кто был внизу. Тетя Александра, Аттикус, дядя Джек. Аттикус улыбнулся краешком губ, увидев меня: - Доброе утро, Глазастик. Мы решили тебя не будить после дороги. Садись. И в этот раз он не был многословен. Странно, что я понимала буквально все, что он хотел бы сказать, но притом выражал жестами, мимикой. Странная способность понимать его с полувзгляда казалась мне весьма комичной. Правда, она пришла не сразу. То есть я не всегда могла понимать, чего конкретно хочет Аттикус. Лишь с течением времени его желания становились мне более понятны и просты, просты, кажется, настолько, что я удивлялась собственной глупости, по которой не могла понимать его взглядов раньше. Тем не менее, несмотря на всю мою догадливость, он оставался для меня закрытой шкатулкой с парочкой своих секретов, время раскрытия которых еще так или иначе не подошло. И, если честно, я была этому рада. Если время еще не пришло, ну, так что ж, значит так оно и должно быть. Не бывает таких вещей, которые узнаются только по воле кого-то. Всему приходит свое время и не стоит его торопить. Время - штука обидчивая. Сегодня ты поторопил его, а завтра оно отплатит тебе тем же, забрав лишний час сна или, и того хуже, час жизни. А ведь иногда очень обидно не дожить до какого-нибудь важного события, вроде первого запуска человека в космос. У нас работало радио. Я была весьма удивлена: никто в доме Финчей раньше не слушал радио. Все довольствовались утренними газетами, которые с завидным усердием разносил по утрам какой-то мальчишка. Где сейчас этот мальчишка, я не имею ни малейшего понятия, только вот я помню его лицо: смуглое, с притухшими от солнца веснушками, рыжие вьющиеся волосы и, что странно, ярко-карие глаза, почти рыжие. Он никогда, как и Аттикус, не был многословен. Оставлял на пороге утреннюю газету и убегал к следующему дому. Правда, сейчас я удивлялась: как в таком маленьком городке, как Мейкомб, могла действовать утренняя почта? Действительно ли власти так сильно заботились о горожанах? И тут я поняла, что, вместе с захлестнувшей меня ностальгией, стою в дверном проеме, а вся семья недоуменно на меня смотрит. Тут Аттикус негромко кашлянул и взглядом указал на стул рядом с тетей Александрой. Я еле заметно кивнула и быстрым шагом отправилась к столу. Вяло поковыряв вилкой в яичнице, я отодвинула тарелку. Дядя Джек и Аттикус встали, а тетя Александра сидела, сверля меня взглядом. Видимо, она пыталась убедиться в том, что в Нью-Йорке я не разучилась пользоваться столовыми приборами. Дядя Джек махнул мне рукой, а Аттикус легко потрепал по голове: - Я постараюсь вернуться сегодня домой пораньше, Глазастик. Если хочешь, можем сходить к твоей старой школе, увидишь мисс Кэролайн. С этими словами он и дядя Джек, попрощавшись, испарились за дверью. Тетя Александра позвала Кэлпурнию, и та начала уборку со стола. При упоминании имени мисс Кэролайн я невольно поморщилась. Эта леди, помнится, доставляла мне прилично так хлопот в начальной школе. Я довольно хорошо закончила первый, второй классы, а вот дальше были небольшие проблемы. Ну, как сказать, небольшие. Чем больше мисс Кэролайн настаивала на том, что Аттикусу не стоит учить меня ничему, потому что это якобы мешает основной учебной программе, тем больше я уверялась в том, что она не понимает самых простых вещей. К концу третьего класса я окончательно перестала ей объяснять, почему не стоит допытываться до Канингема или кого-то еще; эта леди вряд ли была способна понимать типичные для нас, мейкомбцев, вещи. Впрочем, сейчас я бы могла сказать просто: "Для мейкомбцев", но не могу. Как бы я не пыталась привыкнуть к шуму Нью-Йорка, я все равно не смогла, потому что именно Мейкомб был для меня эталоном того города, в котором хочется жить... Примерно через минут пять таких размышлений, я нашла себя в кресле. Прямо нашла: открыла глаза и неожиданно обнаружила, что сижу в кресле. Напротив сидела тетя Александра и что-то вышивала. Со стола уже было убрано, Кэлпурния постаралась. Тетя Александра подняла на меня взгляд и спросила: - И все же, Джин Луиза, расскажи мне о нью-йоркских девушках. Я во всех глаза уставилась на нее. Ее утвердительное "и все же" звучало так, как будто спрашивает она это у меня уже раз десятый, но я, и правда, впервые слышу этот вопрос. С минуту я смотрела на тетю Александру молча, а затем невнятно пробормотала: - Знаете, тетя Александра, там все весьма смутно. Если честно, я, кажется, не совсем вникла в их моду. Они любят весьма... странные вещи. - "Они любят простоту и удобство", - чуть ли не довершила я, но вовремя опомнилась. Пока я была в Нью-Йорке, я поняла, что некоторых вещей людям все же стоит не говорить. По крайней мере тете Александре не стоит говорить много. А еще не стоит упоминать черта при Фрэнсисе или ней самой. Иначе она пожалуется Аттикусу. Нет, он, конечно, всегда довольно спокойно к этому относился, но накалять обстановку не стоило, а то мина может разорваться прямо под ногами. На самом деле, я была немного поражена вопросом тети Александры. Она всегда очень мало спрашивала о моем мнении, еще реже советовалась со мной в чем-то. Впрочем, я давно привыкла к такому отношению. Это для меня было не хуже, чем то, что Джим как-то притащил мне в постель летучую мышь. Он не из вредности, конечно, а так, от чистого любопытства. Нет, ну правда, неужели бы если вам выдалась такая возможность, вы бы отказались посмотреть на реакцию этого бедного человека? Впрочем, тогда Джиму порядочно досталось и от меня: он был полностью мокрый, как только ступил на порог дома, придя со школы. Все его тетради, портфель и форма вымокли так, что Кэлпурния оставила меня на ужин на кухне, не позволяя выйти в столовую. Аттикус правда не интересовался этим событием, поскольку в тот день очень поздно пришел из суда. Тут я вновь резко вскочила, получив от тети Александры неодобрительный взгляд, быстро попрощалась и вылетела за дверь. Кажется, меня слишком долго не было в Мейкомбе. Знаете, так бывает даже после краткосрочного отпуска. Приезжаете через недельку-другую домой и вам начинает казаться, что вас не было дома целый год. И книги все в пыли, и столько разного случилось у соседей и знакомых... вот примерно то же ощущение было у меня в тот момент. Мне казалось, что меня не было в Мейкомбе если не век, то хотя бы лет 50 точно. Я быстро вышла со двора, кутаясь в ветровку. Погода была весьма прохладной, небо застилала серая пелена, которая с минуты на минуту угрожала разразиться потоком капель дождя. Этот факт меня ни капли не смущал, потому что дождь в Мейкомбе всегда теплый. Другое дело, как ты его встречаешь: будучи теплым внутри или холодным. Знаете, когда на раскаленную сковороду попадают капельки холодной воды, она начинает шипеть. Вот примерно так и происходит с людьми, когда пытаются менять их натуры. Холодные шипят, когда теплые пытаются к ним притронуться. И наоборот, как ни странно. Вот такой небольшой парадокс. Хм, я вроде не страдаю провалами в памяти, но точно не помню, как я оказалась во дворе миссис Дюбоз. Сейчас здесь ничего не было. В буквальном смысле ничего. Ворота настолько проржавели, что петли были буквально вырваны каким-то сильным ветром. Ограда покосилась. В доме не было видно ни огонька, а вход на чердак, к которому с фронтальной стороны прилегала лестница, был весь в паутине. Я с испугом обернулась: вот сейчас выйдет миссис Дюбоз и скажет мне, что это я испортила ее азалии. Но... больше нет миссис Дюбоз, больше никто не может мне этого сказать. Я расслабленно выдохнула, а затем села на землю, подобрав колени. Странно, что сейчас я начинаю вспоминать и ностальгировать о том, что, кажется, недавно мне приносило только неприятности. Конечно, миссис Дюбоз была своеобразной женщиной, чего только стоит азалия для Джима в коробке, но нельзя ни сказать, что мы с Джимом полюбились ей за все то время, которое проводили у них в доме. Дети - цветы жизни? Хм, видимо, ровно до того момента, пока они не начинают топтать соседские азалии. Или даже тогда остаются самыми прекрасными цветами на этой земле? Я думаю, что узнать ответ на этот вопрос смогу еще очень не скоро. А может и не смогу вовсе. Знаете, люди так часто жалеют о том, что не могут чего-то узнать. Но я не жалею. Ведь должно быть какое-то очарование в загадках, неподдающихся человеческому сознанию. То есть, вы никогда не узнаете, как на самом деле, но догадки, предположения - они будут рядом с вами, они будут давать вам пищу для размышлений, держать вас в тонусе. И даже если вы никогда не приоткроете этот занавес и не помашете ответу на вашу собственную загадку, вы можете быть покойны: вы пытались, а попытки иногда стоят даже больше, чем сам результат. Что-то я разговорилась сегодня... И вот, кажется, я заснула. Да, определенно, это был сон. Видимо, с дороги я чувствовала себя недостаточно хорошо. Мне снилась та собака, которую Аттикусу пришлось пристрелить. Я хорошо помню этот момент. Я выглянула из окна и увидела этого пса. Но тут я услышала голос Джима, который говорил, что Аттикус хочет, чтобы я спустилась вниз. Я быстро побежала к лестнице и спустилась. Аттикус стоял посреди комнаты, глаза его были навыкате, лоб был весь потный, а пиджак был застегнут наспех. В одной руке он держал винтовку, а в другой, почему-то, зонтик. Я остановилась возле него и спросила: - Аттикус, зачем тебе зонтик? - и нет бы спросить, зачем ему винтовка. - Слишком много крови может пролиться. - он умудрено покачал головой и протянул мне винтовку, подталкивая вперед, - Я не могу больше сопровождать тебя в жизни, Глазастик. Ты должна делать свой выбор самостоятельно. А теперь иди и сделай то, что должна. Он настойчиво подпихнул меня к двери, но я упиралась, нервно сжав в руке приклад. Приклад казался мне жутко холодным. Я умоляюще посмотрела на Аттикуса и сказала: - Аттикус, не надо, я не хочу! Я не могу, понимаешь! Пусть мой выбор будет твоим, еще разочек, пожалуйста... Он лишь покачал головой и открыл передо мной дверь. Комнату, где мы стояли, залило ярким светом. Он раскрыл зонтик и прикрыл им свое лицо так, чтобы я не видела. Я сделала шаг за порог, и дверь за мной с жутким скрипом закрылась. Еще шаг и еще. Я чувствую, как на меня что-то начинает капать. Где-то в углу дорожки я вижу того пса. Кажется, он понимает, зачем я здесь. Я воздеваю голову к небу - не верю, что мне приходится это делать. И тут ощущаю, что по моей щеке бежит тонкая струйка. Это кровь. Кровь, капающая с неба... Тут я резко проснулась и также резко села. Все было в порядке: я по-прежнему сидела среди азалий миссис Дюбоз, дом по-прежнему пустовал, а ворот по-прежнему не было. Я громко и шумно выдохнула, впервые выругавшись чем-то вроде: "Да черт бы побрал эти дневные сны!" и прикоснулась подушечками пальцев к глазам, как будто проверяя их наличие. Когда мне снятся неприятные сны, я начинаю нервничать. Кажется, будто это все может произойти в реальности. Но этот сон был настолько абсурдным, что я даже не могу представить, как бы такое могло произойти в реальности. Мне никто не то что винтовки, даже патрон не доверит. А уж застрелить собаку - увольте, не в моей практике. Да и зачем же тогда нужен шериф? Или кто он там... Чуть пошатываясь, я встала на ноги и осмотрелась. Все-таки стоит уходить отсюда. Только тут я поняла, что вся моя одежда вымокла насквозь - на улице, оказывается, шел сильный ливень. Я спокойно вытерла лоб рукавом ветровки и посмотрела на небо в очередной раз. Нет, слава Богу, капель крови там не было. Обычная дождевая вода, которая летела несколько километров и не достигла земли из-за меня. Видимо, это ее предназначение: лететь, чтобы не достигнуть своей цели. Достигнуть чего-то другого, что тоже можно принять за цель или, хотя бы, за хороший результат. Уж не знаю, были бы довольны мной те капли, которые падают с неба. Я не такая уж хорошая хозяйка для них. Последний раз оглядевшись на пустующий дом, я только сейчас приметила табличку "Продается" и удивилась. На самом деле, дом миссис Дюбоз был хороший: большой, просторный, да и место очень хорошее. Странно, что его никто не купил. Видимо, одних азалий для создания антуража не хватает. Но это так, все мои шутки, во многом неуместные и, отчасти, какие-то грубые. Нет, я сейчас не смеюсь, а говорю правду, абсолютную и безутешную: почему-то грубые шутки стали неотъемлемым моим атрибутом, таким же неотъемлемым, как слово "черт", которое я употребляла и вставляла во все смысловые и не очень предложения в возрасте, примерно, семи лет. Страшно подумать, что с того момента прошло уже около шести, только вот ничего не изменилось. Но Аттикусу и тете Александре этого знать необязательно. Под проливным дождем я пересекла двор миссис Дюбоз и вновь очутилась на улочках Мейкомба, вдыхая уже вечерний воздух. Вечерняя выпечка в ближайшей пекарне пахла по-особенному. Да и предстоящая ночь тоже пахла по-особенному. На небе уже начали появляться первые отблески будущих звезд...