Переспорить судьбу или Белладонна 2

Я еще раз дернула тяжелую дверь, вцепилась в металлическое кольцо, заменявшее здесь ручку, уперлась ногами и потянула изо всех своих щенячьих сил. Дверь даже не шелохнулась. Для убедительности я пнула ее ногой, наподдала кулаком, но только ушиблась. В доме Феанора все-таки был подвал. И здесь он решил меня запереть, дабы преподать урок своим сыновьям. Наверно, если бы я согласилась с его планом, меня бы заперли в более комфортном помещении, но я посчитала, что такое наказание — это чересчур для доброжелательных и отзывчивых феанорингов. Но Феанор был в гневе. Нет, не так. Феанор был в ярости. И стоило мне заикнуться о более мирном способе наказания (ну там тяжелая работа, без сладкого или, на худой конец, крепкий подзатыльник), гнев великого мастера выплеснулся на меня. И я могла только внимать, скорбно хлопать глазами и трепетать, разумеется. Феанор говорил об уважении к родителям, о сыновьем долге, орал о бессмысленных трепыханиях своего сводного брата и почему-то о подлости Валар. Цепочка выходила связная, но уже не имела ко мне никакого отношения. В конце концов, великий мастер просто сгреб меня за шиворот и поволок в этот подвал. И боги ведают, когда он теперь намерен меня выпустить. Надо отдать ему должное, он кинул мне одеяло. И здесь была соломка, пусть даже какая-то пожухлая и отсыревшая. Стояли бочки с вином, лежали головки сыра и болтался одинокий копченый окорок. Похоже, эльфы благородного Валинора не слишком-то гнушались мясоедством, в отличие от своих более современных собратьев. Да и вообще отличия между знакомыми мне эльфами Средиземья и их предками были немалые. И это не только кухня. Эльфы Валинора были другими. Более живыми, более… настоящими. В их глазах не было бессчетного множества веков, глубокой тоски и пустоты, которую я ловила порой у Элронда, Келеборна, Галадриэль. Их более молодые сородичи Средиземья были поживее, но и у них порой проскальзывало что-то… что-то неуловимое, что-то чужое, как будто тоска? Я бы хотела, может, понять, так ли это. Но мне слишком отчетливо помнились сейчас глаза Феанора. Нет, в них точно не было никакой тоски по несбыточному, никаких веков, глаза у великого мастера, прожившего не одно столетие, были молодыми. Как и глаза его сводного брата, так яростно ненавидимого им, как глаза всех феанорингов. Живые, яркие, будто сияющие изнутри каким-то собственным светом. Такого я никогда не видела в эльфах Средиземья. Такого я никогда не видела в людях. Я вообще такого никогда не видела. Все ли дело в том, что именно здесь, в Бессмертных землях, было место эльфов? Или сама раса еще была молода? Не знаю. В любом случае, я едва ли разгадаю эту загадку, а все, что я тут придумываю, — лишь мои домыслы. Следовало бы подумать о более практичных вещах. О туалете, например. Очень практичные и нужные мысли в условиях замкнутого помещения, явно не предназначенного для таких дел. Или о том, будут ли волноваться феаноринги? И расскажут ли все-таки отцу, что приводили в дом девушку, а та вдруг бесследно исчезла? Будут, наверное, искать. Может, попробуют Хуану дать понюхать мою вещь, чтобы он взял след? Интересно, он сможет найти меня в подвале? Глупости какие-то лезут в голову. И солома тычется в бок. Жутко неудобная вещь эта солома. Интересно, Мелькор в Мандосе спал на соломе? И мне тоже ее дадут в качестве лежака, если стражи Нолофинвэ меня все-таки поймают? Было бы стремно умереть в Мандосе на сене древней бабкой, рассказывая Намо скрежещущим голосом о техническом прогрессе и компьютерных технологиях. Феанору, наверно, понравятся мои разговоры о техническом прогрессе. Если он вообще станет со мной разговаривать. Надменная жестокая тварь. Я вспомнила, как он за шиворот тащил меня сюда, так что ворот врезался мне в горло. Я цеплялась за него, брыкалась, пыталась переубедить — все было бесполезно. Ах, Белладонна, мои поздравления, ты снова вляпалась, и ты снова попала в тюрьму. Браво. И почему все эльфийские правители вечно хотят заточить меня в подземелья и никогда оттуда не выпускать? Это что, передается им на генетическом уровне? Я разлеглась на выделенном мне одеяле и совсем загрустила. Найдут меня, похоже, нескоро. Интересно, уже ищут? Или забыли и тихо радуются? С такими печальными мыслями я и уснула, свернувшись жалобным калачиком. *** Утро началось с жестко тычка под ребра. Я вынырнула из дурманной дымки, которая сегодня заменяла мой сон, и ошалело тряхнула головой. Чужой сапог снова ткнулся в бок. — Я долго буду ждать? — вопросил сверху требовательный голос Феанора. — Вставай сейчас же, — и даже для убедительности снова пошевелил меня сапогом. Вот ведь собака. Я нехотя зашевелилась. Все тело было как каменное, двигаться получалось с трудом, проклятая солома мешала мне уснуть всю ночь, кололась, везде лезла, я замерзала в тощем одеяльном коконе и проклинала Феанора и все его чокнутое семейство. И вот результат — я едва могу разогнуться. Да и видок у меня должен быть тот еще. — Поднимайся. И побыстрее. Феанор нетерпеливо постукивал ногой по полу. Потом вцепился в воротник моей рубашки и дернул за собой. Идем, мол. Я нехотя потащилась следом, цепляясь пальцами за руку мастера, чтобы воротник рубашки не так сильно меня душил. Сорок восемь каменных ступенек вверх, на которых я таки упала и отбила коленку, и мы в светлом просторном холле дома. Феанорингов не видно и не слышно. В доме гробовая тишина, свет льется через мозаичные окна, расчерчивая пол цветными узорами. Завораживающее зрелище. В свете утренних лучей в воздухе видно кружащуюся пыль. Феанор дернул меня за воротник, отвлекая от размышлений. — Мои сыновья отправились тебя искать по окрестностям, — сообщил он, волоча меня за собой по ступеням центральной лестницы. Я запиналась голыми пальцами ног о жесткие ступеньки и скрипела зубами от злости и боли. Стоило ли сомневаться, что феаноринги, потеряв меня, не побежали говорить папе о пропаже контрабандного товара, а отправились на самостоятельные поиски. А Феанор, дожидавшийся сыновьего признания и раскаяния и не дождавшийся ни того, ни другого, был зол, как черт. А страдала опять я. — Они ничего не скажут тебе, это было глупо. — Посмотрим, — огрызнулся мастер. — Сегодня они проведут день, прочесывая леса, и не выполнят свою работу по дому. Посмотрим, что они предпримут завтра. — Скорее просто забудут, что я была в этом доме. — И какой мне тогда от тебя прок… — пробормотал Феанор себе под нос, и я прикусила язык. Могу ведь и доболтаться. Феанор доволок меня до своей комнаты и, открыв тяжелую даже на вид шикарную резную дверь, впихнул меня внутрь. — Не трогай ничего без разрешения, — предупредил он, и я на всякий случай убрала руки за спину (а то мало ли что) и наконец осмотрелась. Комната была большой, но темной. Четыре узких стрельчатых мозаичных окна не давали достаточно света и только создавали разбавленный цветными бликами полумрак, в котором выступали два массивных стола, многочисленные открытые и закрытые шкафы и шкафчики, стеллажи и полочки. А на них стояло, лежало, валялось, кажется, все на свете. Я шагнула вперед и под ногой зашуршала бумага. Феанор обернулся на меня с предупреждающе строго сдвинутыми бровями. — Извиняюся, — я убрала ногу и замерла на месте, как цапля. Куда ни ступи — везде что-то было — пропыленный ковер, бумаги, книги. Книг было особенно много. И у меня невольно возникло ощущение, что я в святая святых этого дома. И что мне не следует тут находиться. Нолдорский мастер откопал кресло из-под хлама и указал мне на него. Садись. Ладненько. Я на цыпочках добралась до кресла и аккуратно устроилась в нем. В животе при этом предательски забурлило. Надо бы перекусить. Я напрягла мышцы живота. Заткнись, милый, сейчас вообще не вовремя. Желудок не унимался, и Феанор бросил на меня уже откровенно взбешенный взгляд. Боги! В животе что-то нервно булькнуло, я сглотнула голодную слюну и сжалась в кресле. И как вообще я могла когда-то почти целенаправленно дразнить Трандуила, а сейчас, при взгляде на Феанора, мне плохеет и хочется исчезнуть. То ли я форму подрастеряла, то ли Феанор… Феанор это Феанор. Что еще тут сказать. Мастер что-то взял со своего стола и резко протянул большую шкатулку. Он держал ее одной рукой. Я тоже протянула одну, приняла из рук эльфа шкатулку и тут же подхватила второй. Какая тяжелая! Шкатулка бухнулась мне на колени и придавила ноги. Что в ней? — Разберешь по камням, — мастер толкнул ко мне ногой маленький журнальный столик и грохнул на них еще три шкатулки. — Здесь топазы, алмазы и аметисты. Камни пойдут на мелкие работы. И постарайся ничего не потерять, — буркнул он и отвернулся. Ушел к своему столу, устроился на троноподобном стуле и пододвинул к себе какие-то бумаги. Черные густые волосы тут же упали с плеч на бумагу. Феанор перебросил пряди через плечо. Я нервно сглотнула. И открыла шкатулку. Мама моя! Какая красота! Я тихо ахнула и уставилась на сверкающее в неверном мозаичном свете великолепие. Огромное множество мелких камушков, прекрасных, великолепных, невероятных. Я, трепеща, запустила руку в шкатулку, и камни потекли между пальцев бриллиантовым дождем. Боги! Я помнила сокровищницу Смауга. От вида невероятных богатств тогда захватывало дух, но присутствие Саурона, ощущение опасности совсем разрушили этот момент. Сейчас здесь не было золотых гор, но и шкатулки было больше, чем достаточно. Я снова пропустила камушки сквозь пальцы. Они слегка царапались гранями, переливались и буквально завораживали. — Ты долго будешь развлекаться? — оторвал меня от сверкающего великолепия раздраженный голос мастера. — Я дал тебе работу. Черт! Я посмотрела на три шкатулки на сверкающую гору на коленях. Камушки были мелкими, на мой взгляд. Диаметром они не превышали трех миллиметров, а некоторые были и того мельче. — И только попробуй перепутать что-то, — снова подстегнул меня Феанор. Вздохнув, я зачерпнула чуть-чуть камушков в ладонь, поднесла к трем шкатулкам и принялась по очереди стряхивать в них подходящие камни. В одну шкатулку — аметисты, в другую — топазы, в третью — алмазы. Камушки стукались о дно шкатулок. Феанор на это раздраженно морщился. Разбросав первую горстку, я зачерпнула следующую. В шкатулке не убыло ни на йоту. Проклятье, сколько же я тут провожусь? Разбирай, Золушка, горох с чечевицей. Я хихикнула. — Тебе весело? Феанор, уже отодвинув бумаги, взирал на меня так, что если бы я не сидела, у меня непременно подогнулись бы коленки. — Нет, — буркнула я. — Тогда работай. Он встал, сгреб несколько книг и направился прочь. Дверь за мастером тяжело бухнула, оставляя меня в одиночестве. В замке провернулся ключ. Ну вот, Золушка, злая мачеха тебя заперла, на бал ты сегодня не поедешь. Я обреченно вздохнула и снова принялась за камушки. И куда, спрашивается, их так много? Чай не горох, обед из них не сваришь. *** Я перебрасывала камушки, в глазах уже рябило, и наконец я отложила бесполезное занятие и подошла (очень осторожно) к окну, чтобы размяться и обозреть окрестности. Через мозаику плохо было что-то видно, и я подергала тяжелую створку. Ее удалось распахнуть не с первого раза, но наконец, получилось, и я высунулась почти по пояс из узкой бойницы окошка, всматриваясь в зеленые пейзажи Бессмертных земель. Окна Феанора выходили на лес, простиравшийся так далеко, что не хватало глаз. Воздух был по-летнему теплым, и я с удовольствием подставила лицо свежему ветерку. Потом снизу послышались голоса, и я опустила голову. Внизу, во дворе, происходило что-то интересное. Похоже, Феанор отчитывал своих сыновей, вернувшихся с поисков. Они были здесь все семеро, и мастер, стоя перед ними, что-то говорил. Я отсюда не слышала, но судя по склоненным головам, ничего радостного мастер не сказал. Рыжие близнецы толкались локтями с Майтимо, жались к нему и будто пытались нырнуть за широкую спину старшего брата, Макалаурэ стоял чуть в стороне, немного отстраненно, как будто его происходящее касалось меньше всего, знаменитая троица из Отважного, Мрачного и Искусного* вытянулись прямо перед Феанором и стойко держали удар. Больше всех доставалось охотнику, и когда Феанор схватил сына за ухо, я не выдержала — высунулась из окна еще больше и крикнула погромче. — Ребята! Привет! Первыми радостно вскинулись близнецы. Заметив меня, они задергали Майтимо за рукава, призывая его тоже порадоваться. Мрачная троица облегченно выдохнула, а Макалаурэ тихонько улыбнулся. Феанор помрачнел. Немного позже, уже сидя за большим общим столом за ужином между Келегормом и Карантиром, я узнала, что вернувшиеся домой феаноринги обнаружили мое отсутствие и очень заволновались. Всю ночь напролет они рыскали по поместью в моих поисках, а встречая отца, делали вид, что они ну вообще ни в чем не виноваты и никуда не торопятся. Их нарочито невиные мордашки весьма забавили мастера, и он никоим образом не возражал против того, что утром все семеро оседлали лошадей и покинули Форменос в разных направлениях. Поиски, разумеется, не увенчались успехом. Майтимо и Куруфин встретили стражей Нолофинвэ и долго делали друг перед другом вид, что никого они тут не ищут. Обе стороны конфликта расстались недовольные друг другом, и Майтимо пришел к выводу, что я, конечно же, уже в руках его дяди. Он скорее бросился в Форменос, встревоженный не на шутку. Встретив по дороге Карантира и Келегорма, отвесил им пару крепких подзатыльников за очень дурную затею. А потом еще по подзатыльнику, когда выяснилось, что Амрод распорол ногу корягой в лесу. Прибыв в Форменос с полным поражением, феаноринги надеялись на следующий день двинуться в Тирион со спасательной миссией. За составлением планов их и застал Феанор. Не выдержал интриги, отчитал, потом еще раз отчитал, и тут как раз влезла я. Принцы-спасатели облегченно выдохнули. Феаноринги были счастливы, Феанор был мрачен, Макалаурэ тихонько бренчал на лютне, мы ужинали какими-то древними запасами копченого мяса с хлебом, потому что никто не приготовил ничего свежего, мне налили поистине огромный кубок вина, и я была практически счастлива. *кто не знает, так переводятся имена Келегорма, Карантира и Куруфина.