Подвешенные

— Итак поприветствуйте, победительницу семидесятых голодных игр - Энни Кресту! Голос Цезаря эхом разнёсся по залу, и зрители тут же засмеялись и захлопали. Их было так много, что и не сосчитать. А Энни лишь судорожно мяла подол своего шёлкового бирюзового платья. Стоило девушке ступить навстречу улыбающемуся ведущему, как у неё перехватило дыхание. Кажется, ещё один шаг и она бы упала, и так бы и осталась лежать на мраморном полу, не в силах подняться. Но ещё мгновенье — и Энни уже сидела в кресле перед ведущим. Голос Цезаря, кажется, звучал из-под воды, из недр внешнего мира. Мужчина задавал много вопросов и всё болтал о жемчуге, пока Энни рассматривала его волосы цвета спелых яблок. Неестественные, фальшивые, такие же как зелёные губы и брови. Мерзость. Финник сказал:«Постарайся сосредоточиться и смотреть только на один интересный тебе предмет, и всё будет хорошо». Энни так и сделала. Она изучала не понравившиеся ей зелёные волосы Цезаря, постепенно превращающиеся в яркие ниточки, которые пришивают куклам вместо волос. Странно это. Девушка чуть прищурилась, вдруг почудилось. Энни резко вздрогнула. Улыбка ведущего вдруг перестала казаться ей дружелюбной, рот мужчины словно начал растягиваться по щекам, кожа покрылась блестящей корочкой. Энни зажмурилась и замотала головой. Что за чудо? Быть такого не может. Она снова подняла голову и взглянула на Цезаря, больно щипая свои ладони, в надежде что ей показалось. Но она не ошиблась. Перед ней сидел не просто знаменитый ведущий Цезарь Фликерман, а огромная, деревянная кукла, с яркими ниточками в голове и с зелёной краской на лице, обозначающей губы. Жуткая, не человеческая улыбка украшала всё лицо куклы, а огромные, покрытые стразами глаза смотрели прямо и только прямо. Накладные веки, казалось были приклеены и не могли закрываться. Кукла беспрекословно повиновалась лёгкому мановению нитей, крепящихся к запястьям. Марионетка. Энни с ужасом прикрыла рот рукой. Сердце сжалось и принялось непрерывно стучать. Страх неволи, такой ясный и толкающий к побегу парализовал девушку. Она устремила взор к зрителям, желая найти таких же испуганных людей и тех храбрецов, что кинутся защищать её от огромной куклы. Но вокруг было пусто. Зал был наполнен марионетками. Десятки, нет, сотни раскрашенных, измалёванных кукол на нитках, непрерывно дёргающихся и что-то кричащих окружали девушку. Их лицо тоже было искажено противной, нечеловеческой, безумной улыбкой напоминающей оскал диких зверей. Куклы всё подпрыгивали на сиденьях и хохотали. Деревянные, гладкие, отполированные. Уродливые. Мёртвые. Они все безвольно прыгали лишь от одного взмаха ниток. Эти волшебные верёвки, сковывающие всех людей и управляющие ими, опутывали зал паутиной. Энни их видела, но видели ли их остальные? Девушка осторожно подняла голову, желая узнать куда же ведут эти нескончаемые потоки нитей. Кто управляет скачущей толпой? Кукловод конечно, мастер своего дела. Воздух застрял в лёгких девушки, она судорожно вцепилась в ручки кресла, словно могла так спрятаться. Все нитки находились в морщинистых, серых, тощих руках, покрытых редкими седыми волосинками. Энни не видела лица, лишь огромные руки и мерзкую ухмылку кукловода. Такую добрую, такую успокаивающую и такую противную, и фальшивую одновременно. Ей было трудно дышать. Казалось, воздух попросту одеревенел. Энни почувствовала себя выброшенной на берег, сырой, умирающей рыбой. Она отчётливо представляла каково это — одиноко задыхаться в неизвестном месте. И Энни лишь молила о помощи. Но кого? Она единственная живая. Одна во всём Панеме не подчиняется ниточкам кукловода. Последняя. Только вот это не надолго. Морщинистые руки, продолжая держать нити, достали массивную, деревянную катушку и острую иголочку. Дрожь пробежала по телу Энни. Она тут же взглянула на свои руки и… на запястьях появились деревянные крючки. Для ниток. Глаза Энни расширились от изумления и ужаса. Руки её тоже онемели. Казалось, и она превращается в деревянную куклу. А огромные ладони кукловода всё ближе и ближе. — Нет! — взвизгнула девушка, — нет! Энни рывком поднялась и побежала от серых, преследующих её рук куда глаза глядят. Она бросилась прочь от этих оскалившихся, разукрашенных деревянных лиц и понеслась по горящему коридору. Яркие огни ламп ослепляли, но Энни уже знала правду. Это костёр. На нём сжигали неудавшихся кукол. И краска на их лицах медленно расплывалась, капая на пол, как воск с догорающей свечи. «Нет, не хочу!» — ясно осознала Энни в ту секунду и начала, как одержимая, махать руками, извиваться и кричать, в надежде отогнать от себя серые руки кукловода. — Энни! — раздался знакомый и дружелюбный голос. Но она не верит… И ему тоже. Никому нельзя верить. Нет здесь друзей! Никого нет. Сплошные куклы! Зрители, ведущий, стилисты, менторы, все они — маленькие марионетки на ниточках, повинующиеся кукловоду. И сейчас эти куклы лишь хотят помочь своему хозяину превратить Энни в такую же деревянную игрушку, как и они! Но у них ничего не выйдет. Взгляд Энни мельком упал на ножницы. Она знает что делать. Ловкими скачками девушка прорезала толпу надвигающихся кукол, схватила ножницы и одним взмахом порезала себе запястье. Теперь они не смогут привязать ей ниточки. Некуда! От дикого восторга и счастья Энни бросила ножницы в первую попавшуюся марионетку и звонко рассмеялась, пачкая своё бирюзовое платье в крови. Чьи-то мощные руки подхватили её и вот, безумно хохочущую Энни уже несёт одна из марионеток. А она всё машет руками и улыбается, пачкает и другого человека в своей крови, бьёт его. «Ах, как хорошо! Как же хорошо быть живой и свободной!» — повторяла она про себя и всё смеялась, смеялась. Не важно, куда её ведут. Больше над ней кукловод не властен! Лёгкий укол в шею… и вот она уже медленно погружалась в сладкий сон, с осознанием свободы и безумной улыбкой на лице. А в середине комнаты подготовки, с сумасшедшей на руках и в крови стоял Финник, с осознанием провала и угрюмыми плотно сжатыми губами.